— Да не корю я тебя. Я боюсь, что у нас сорвется все дело.
Мистер Лоу пожал плечами.
— Солдат знает, что рискует жизнью. Это не мешает ему оставаться солдатом. Человек — хозяин своей судьбы. Нужно уметь ставить на карту все.
— Ладно. Поглядим, что из всего выйдет.
— Может быть, неплохо выйдет.
— А ты не думаешь, что строишь на песке?
— Песок превратится в камень, как только потекут товары из-за океана.
— А они успеют?
— Должны.
Уилл вздохнул и наморщил лоб. Он заговорил с сильным шотландским акцентом:
— Ты должен совершить чудо, как Моисей, добывший из камня воду.
— С той только разницей, что он добыл воду, а я добуду золото. Но пока следует еще поработать, чтобы быть готовыми к выходу указа.
Указ был обнародован в конце месяца и утвержден парламентом со скрытым неодобрением. Согласно ему отменялась существующая аренда на сбор налогов, и право сбора передавалось Индийской компании. Тем, кто вложил деньги в организацию сбора налогов, они возвращались. Аналогичным образом возвращались деньги и владельцам государственных обязательств. Держатели всех этих ценных бумаг должны были явиться в казначейство, где им выдавали квитанции, на которых указывалась сумма. Эту сумму они могли, не откладывая, получить в Индийской компании по желанию золотом или банкнотами.
Принимая во внимание, что денежная надбавка тем, кто предпочтет банкноты, остановит на них выбор большинства, регент согласился с требованием Лоу увеличить их выпуск. Эти банкноты затем должны были уничтожаться при продаже на них очередной серии акций Индийской компании.
Глава 21
Соблазн
Перед самым выходом указа, делавшего Джона Лоу фактически главным управляющим Франции и вручавшего ему неограниченную власть, граф и графиня Стэр нанесли лаэрду Лауристонскому и его супруге визит по довольно серьезному поводу. Эта встреча, принимая во внимание общественную значимость ее участников, могла считаться официальной.
Мистер Лоу оказывал теперь слишком большое влияние на политику страны, в которой жил. В его руках находилась вся торговля Франции и ее колоний и, таким образом, примирение с ним было желательным не только для отдельных людей, но и для целых государств.
Свидетельством тому были указания, полученные графом Стэром от его правительства. Он принес предложения об укреплении торговых отношений между Англией и Францией. Кроме общих пожеланий английское правительство делало также и конкретные шаги навстречу. Так, оно отменяло, в частности, запрет для мистера Лоу на въезд в страну.
Мистер Лоу выслушал эти предложения с полном вниманием и благосклонностью, внутренне оставаясь совершенно спокойным.
Однако рассказ графини Стэр оставил мистера Лоу спокойным только внешне. Ее новости взволновали его крайне сильно. Ее родственница, графиня Орн, рассказала она, только что приехала в Париж из Дордони, чтобы встретиться с лордом Стэром и уладить дела в отношении своей недвижимости в Англии.
— Вряд ли она пробудет долго и будет принимать участие в приемах, учитывая, что ее ужасный муж до сих пор в тюрьме.
Она посмотрела на мистера Лоу, словно ожидая его комментариев. Ее близко сидящие глаза внимательно изучали его бесстрастное лицо. Он ограничился только легким кивком головы, и она продолжала:
— Госпожа Орн уверяла меня, что вы ее старый друг. Еще с тех времен, когда был жив этот негодник Красавец Уилсон.
Лукавая улыбка на ее лице при этих словах была ему крайне неприятна. Строгое выражение его лица вызвало у нее вздох.
— Случилось то, чего я так боялась. Бедняжка оказалась так же несчастлива со своим вторым мужем, как и с первым. Я очень хочу, чтобы она уехала из Франции домой, в Англию, и я подумала, что вы, ее старый друг, могли бы помочь мне убедить ее принять такое решение. Надеюсь, ваше влияние окажется решающим в том, что все мы, ее друзья, так ей желаем.
— Боюсь, ваше сиятельство сильно преувеличивает степень моего влияния на графиню, — сухо ответил он.
— Не могу себе это представить, мистер Лоу. По крайней мере, вы обязаны попробовать, если, конечно, — на ее лице снова показалась ненавистная ему улыбка, — вы сами не предпочитаете, чтобы она оставалась во Франции.
— Не могу понять, почему ваше сиятельство считает, что я могу в этом вопросе иметь какие-либо предпочтения?
— Ах! — улыбка превратилась в смех. Его визгливость привлекла к ним внимание Катрин, беседовавшей с графом, и мистер Лоу поразился бледности ее лица.
— Что вы находите во всем этом смешного, леди Стэр?
Ее сиятельство лукаво подмигнула.
— А это секрет, моя дорогая. Мудрая жена не должна лезть в тайны своего мужа.
— Леди Стэр признает, что у нее мудрость отсутствует, — пошутил его Сиятельство.
Катрин не обратила на эту шутку внимания. Ее глаза остановились на лице мужа. Она находила подозрительным его каменное спокойствие. Но она молчала о своих подозрениях до тех пор, пока гости не удалились.
— Лорд Стэр сказал мне, что графиня Орн возвратилась в Париж, — сказала она, дрожавшим от напряжения голосом. — Это и есть забавная тайна леди Стэр?
— Да, она по-дурацки назвала это так.
Она с неприязнью улыбнулась:
— Я удивлена нахальством этой дамы, появляющейся в Париже, в то время как ее опозоренный муж находится в Бастилии.
— Разве Далримпл не сказал тебе, что она приехала по делам своей недвижимости в Англии?
— Да, сказал. И даже уточнил, что ее поместье в Англии называется Харпингтон. А я и не подозревала. Разве не таков был титул твоей любовницы, которая потом стала любовницей короля Вильгельма?
У него все поплыло перед глазами. Каким-то чудом он смог сохранить обычную невозмутимость.
— Ты всегда знала, что я женился бы на ней, если бы у меня была такая возможность. Но то, что она была моей любовницей, — это ложь. Ты во многих женщинах видела моих любовниц, Катрин, и я всегда старался развеять твои подозрения, какими бы необоснованными они ни были. А по поводу Маргарет Огилви я тебе скажу, что это самая подлая клевета из всех.
— А почему ты так стараешься защитить именно ее?
— Твои подозрения питаются плодами твоей фантазии, Катрин.
— Подозрения! Эти подозрения питает не моя фантазия, а ты сам. Почему ты никогда не говорил мне, что эту женщину зовут Маргарет Огилви? Что ты скрываешь, если тебе нечего скрывать? К тому же она имела наглость приезжать сюда — в мой дом! А ты говоришь, подозрения! — она горько рассмеялась. — Знай, что это мое подозрение разделяет и граф Орн. И это для него не подозрение. Он в этом убежден и еще заставит тебя ответить за это. Кстати, не из-за этой ли женщины ты тогда убил Эдуарда Уилсона?
— Убил! — он вышел из себя. — Зачем же ты ехала в Амстердам к соблазнителю и убийце? Веря во все это, ты тем не менее поехала за мной.
— Я любила тебя, да простит мне Бог эту глупость. Я поехала за тобой, потому что ты нуждался во мне тогда.
— Ты поехала, чтобы утешить меня? — его губы дрогнули. — Чтобы утешить меня сообщением, что любимая мною женщина стала любовницей короля?
— Чтобы излечить тебя от страсти к этой девке. Ты должен был отказаться от нее сам, если бы в тебе была хоть капля гордости. Я хотела заботиться о тебе в твоей ссылке. Бог знает, что все эти годы ты так обращался со мной, что я хотела умереть, — потом в неожиданном порыве страсти она крикнула ему: — Иди к этой женщине. Иди! Она здесь, в Париже, и ждет тебя. А зачем же еще она явилась? Ты думаешь, я не понимаю, что все эти консультации с лордом Стэром только повод. Иди к ней сейчас же. Иди!
Она бросилась из комнаты. Он не сделал попытки удержать ее, понимая, что убедить ее в чем-то сейчас невозможно.
Он остался в комнате в состоянии сильного душевного волнения. Подобное чувство он уже испытывал за те двенадцать лет, что они провели вместе, но сегодняшнее было самым сильным. Подавляемая ярость, а отчасти и сознание того, что приехала Маргарет, вызвали это волнение. Соблазн увидеть ее возник бы у него в любом случае, но после жестоких слов Катрин чувство долга перед ней, и так-то слабое, пропало практически совсем.
В таком настроении он вошел в свой кабинет, где его уже ждали брат и Ангус Макуэртер.
— Мы пришли, Джон, по поводу выпуска новой серии акций. Я разработал те идеи, которые мы с тобой обсуждали, и принес на твой суд. Проверь, все ли правильно, потом укажи сумму, на которую следует выпустить банкноты, и Ангус передаст Банку указания.
Мистер Лоу, сев за свой стол, склонился над листом бумаги, принесенным его братом. Цифры плясали перед его покрасневшими глазами. Он провел ладонью по лбу, как бы пытаясь отбросить мысли, не относящиеся к делу. Потом дважды перечитал документ.
— Все правильно, по-моему, — сказал он, возвращая бумагу.
Брат пристально смотрел на него.
— Джон, что с тобой! Ты болен?
— Болен? Нет.
— Но сумма. Ты же не назначил сумму.
— Ах да, сумма, — он попытался подумать об этом, но понял только, что думать он сейчас не в состоянии. К счастью, он припомнил, что вместе с регентом они решили не наводнять рынок бумагами сразу. — Давай назначим сумму в полмиллиарда. Для начала хватит. Это треть всего долга, правильно?
Он написал это число внизу документа и снова вернул его.
— А условия? — спросил Уильям. — Сохраним прежние? Банкноты можно будет приобретать сериями? Вчера ты выразил какие-то сомнения.
— Да? — он поднял на брата тусклый взгляд. Он попытался вспомнить, какие он накануне испытывал сомнения, но не смог и только неуверенно покачал головой. — Да нет, я думаю все в порядке. Делаем, как договорились. Завтра с утра можешь дать объявление, Ангус. Готовься к столпотворению.
— Буду готов, мистер Лоу, не беспокойтесь.
Они вышли от него, и он крепко задумался. Но думал он не о гигантской операции, которая начиналась завтра. Если бы он подумал о ней, то не смог бы не заметить, что совершил первую свою ошибку в расчетах. Ошибку, несшую в себе зародыш катастрофы.
Но мысли его маятником раскачивались от Катрин к Маргарет, от отстранения к томлению, и чувство к одной усиливало обратное чувство к другой. Катрин обвинила Маргарет в том, что она его любовница. И страсть, с которой она сделала это, вызвала в нем ответную страсть сделать это правдой.
Ничем другим Катрин не могла бы еще более усилить его томление по Маргарет. Консультации со Стэром, говорила Катрин, не более чем повод приехать в Париж, поближе к нему. Может быть, и так. Он не был уверен в этом, даже когда перед его глазами появилась мерзкая улыбка леди Стэр. Но он хотел в это поверить.
Если верить Катрин, то подлец Орн думал о нем то же, что и она. Значит, его жена и муж Маргарет имели одинаковые грязные мысли. И если бы он поддался сейчас соблазну, который одолевал его при мысли о том, что Маргарет недалеко, то он всего лишь оправдал бы то, в чем они и так были убеждены…
И этот соблазн, наконец, победил. Когда стемнело, он пошел на улицу Аржантей.
Глава 22
Откровение
На этот раз мистер Лоу не стал придумывать себе nom de guerre[65]. Он назвался своим собственным именем, и лакей, доложивший об его приходе, проводил его в тот же самый розовый будуар, в котором она принимала его в прошлый раз.
Она была одета по тогдашней моде в платье цвета feuille morte[66] с глубоким вырезом на груди, которое очень подходило к ее каштановым волосам.
Она встретила его с улыбкой.
— Как ты узнал, что я в Париже?
— Я желал бы ответить, что благодаря своей интуиции. Но, к сожалению, моя интуиция носит имя леди Стэр.
— Зачем ты пришел? — был ее следующий вопрос.
— За этим, — ответил он и, взяв ее в свои объятия, поцеловал в губы.
Она не оттолкнула его. Однако их объятие было очень кратким. Она посмотрела на него с упреком.
— Это не умно.
— Я знаю.
— Да, — она проницательно посмотрела на него. Горячность его поведения заставила ее быть серьезной. — Но почему ты не садишься? — предложила она и села на стул, расправляя платье. — Для твоего прихода, должно быть, были и более серьезные причины, чем эта.
Он остался стоять рядом с ней.
— Не было. Я не мог не прийти, как только узнал, что ты в Париже.
Она не обратила внимания на его слова. Но было заметно, что ее непринужденность искусственная.
— Если бы ты пришел завтра, то уже не застал бы меня. Я уладила свои дела с лордом Стэром и мне незачем здесь больше оставаться.
— Это полностью разрушает безумные надежды, которые я лелеял.
Она снова внимательно посмотрела на него. Ее губы задрожали.
— Джон, любовь невозможна между нами, — сказала она наполовину утверждающим, но наполовину и вопросительным тоном.
— Но почему? Какая причина для этого отказа?
— Вот и ты заговорил о причине. Но у меня тоже есть интуиция, и она против. Джон, останови это безумие. Я знаю, меня можно упрекнуть за эти слова Я знаю, что в прошлый раз, когда ты был здесь, я поступила неблагоразумно. Мои чувства возобладали тогда. Но я верила в тебя и, веря, надеялась, что тот эпизод не будет иметь продолжения. Не надо портить все, Джон. Пожалуйста. Не уменьшай мое уважение к тебе.
— Уважение! — с обидой сказал он. — В прошлый раз ты называла это другим словом.
— Я же сказала, что поступила тогда неблагоразумно. А теперь так поступаешь ты, — ее голос был печален. — Будь великодушен ко мне. Ты встретил меня тогда в час слабости, бедную, отчаявшуюся женщину, только что получившую удар судьбы, один из многих, которые достались ей. А в такие минуты контроль над чувствами ослабевает.
— Но что изменилось с тех пор? — требовал он ответа.
— Разве Орн стал благороднее, а Катрин менее сварлива? Разве мы не так же одиноки, как тогда?
— Это к делу не относится. От этого мы не станем ближе.
— Конечно, если будем и дальше такими же дураками,
— он опустился на колено рядом с ней и сжал ее руки, безвольно лежащие на подоле платья. — Маргарет, моя милая. Нужно ли нам оставаться и дальше такими же дураками? Неужели нам не станет лучше, если мы утешим друг друга в этой одинокой жизни?
Ее волнение усилилось. Глаза ее казались совсем черными на бледном лице.
— Что ты знаешь об одиночестве, ты, в чьих руках целая империя? Этого не хватает тебе? Ты хочешь еще и меня для забавы?
— Ты очень жестока ко мне.
— Жестока? Если ты не в силах понять, что сам сейчас жесток, значит, ты вообще не знаешь, что такое жестокость. Ты застаешь меня беззащитной перед тобой и терзаешь мое измученное сердце.
— Но, Маргарет, я же хотел облегчить твою муку. Согреть наши сердца. Почему ты отвергаешь меня?
— Господи! Я не отвергаю тебя, Джон. Я твоя, раз ты хочешь этого, но… О, Господи! — она вырвала свои руки из его и закрыла лицо, откинувшись назад. — Я молилась, чтобы этого не произошло, — в ее голосе была мука. — Я понимаю, что я сама дала тебе повод думать обо мне, как о женщине, которую ты можешь сделать своей любовницей. Меня больно ранит, что ты так относишься ко мне.
Обида и отвергнутые чувства исторгли из него непростительные в своей жестокости слова:
— Конечно, я же не король! Что ты дрожишь, как будто тебе страшно? Но тебе не было страшно, когда голландец отдал тебя королю, после того как я, как дурак, убил твоего мужа.
Она открыла свое лицо и посмотрела на него. Он увидел, что оно искажено болью и гневом.
— Теперь ты оскорбляешь меня! Ты не имеешь права упрекать меня в этом. Ты ничего не понял тогда. У тебя не было ни ума, ни веры, чтобы понять то, что тогда произошло. Ты никогда не задавал себе вопроса, почему тебя не повесили по приговору и почему мистер Бентинк открыл тебе дверь камеры, чтобы ты смог бежать из тюрьмы, и единственным условием, поставленным тебе, было то, чтобы ты немедленно покинул Англию, и не возвращался туда, пока царствует король Вильгельм? Нет? Тогда я объясню тебе. Когда ты находился в Ньюгейте, я пошла к королю, чтобы молить его сохранить тебе жизнь. Он спросил, какие у нас с тобой отношения. Впрочем, это не имело значения. Он был так добр, что эта доброта меня испугала. Он подумает, что можно сделать, сказал он, и я скоро узнаю его решение. И я узнала. Он отправил своего лакея Бентинка, который предложил мне освободить тебя… но с одним условием.