— О Боже! — пораженный неожиданным откровением человек у ее ног, в свою очередь, закрыл лицо руками.
Ее губы изогнула улыбка, больше похожая на гримасу боли.
— Теперь ты начинаешь понимать. Эта сделка была ненавистна мне. Я проклинала этого самодовольного голландца, я призывала Бога покарать его и его хозяина. Но потом я подумала о тебе и испугалась. Я поняла, что моя жизнь погибла в любом случае, а твою, по крайней мере, можно спасти. И твоя жизнь стала ценой моего разврата.
Она говорила низким голосом, полным глубокого страдания. Его напряжение еще возросло.
— Я не родилась шлюхой, Джон. Ты должен это понимать. Я была гордой женщиной. И мое достоинство служило надежной защитой для моей добродетели. Но ради тебя я стала шлюхой. И за это ты все эти годы презирал меня, а сегодня даже упрекнул.
— Маргарет! — рыдая, он произнес ее имя. Он низко опустился перед ней, чуть не касаясь лицом пола. Он взял краешек ее платья и поднес к губам. — Я даже его недостоин целовать. Лучше бы меня повесили. Но как я мог догадаться? Как я мог?
От агонии в его голосе, унижения в его позе страстность оставила ее. Она опустила руку, чтобы погладить его голову. Печально и тихо она проговорила:
— Если бы твоя вера в меня была крепкой, тебе не пришлось бы ни о чем догадываться.
— Будь ко мне справедлива, — сказал он, вставая. — Когда Бентинк пришел ко мне в Ньюгейт, он не упоминал о тебе.
— И ты не удивился, что он пришел к тебе и принес жизнь и свободу?
— Удивился. И подумал, что просто суд признал наказание чрезмерным, но не хотел открыто отменять свой приговор. Я ведь убил Уилсона в честной схватке. И любой суд чести оправдал бы меня. За это не вешают ни по чьим указам.
— Да, — согласилась она. — Ты прав. Я так и думала.
— Если б я знал, если б он посмел сказать мне, я бы предпочел умереть.
— Вот поэтому-то он и не сказал тебе. Ладно… И зачем я начала прошлое ворошить? Это только будет мучить тебя теперь.
— Не говори так, — он посмотрел на нее и увидел, что она плачет. — Мне стыдно, что я вынудил это признание. Но все же, как бы мучительно это ни было для меня, я рад, что знаю правду. Я буду боготворить тебя, Маргарет. Ты вновь так же чиста в моих глазах, как была в те дни, когда я мог думать о тебе только с обожанием. Будь милосердна ко мне и прости за этот час.
— Прощаю и тоже благодарю тебя.
Он выпрямился и встал рядом с ней.
— А что теперь, Маргарет?
— Теперь? — сквозь слезы она попыталась ему улыбнуться. — Я думаю, теперь нам надо попрощаться, — она встала. — Спокойной ночи и прощай, мой милый. Для нас будет лучше попрощаться. Окончательно попрощаться.
— Если бы я согласился с тобой, то мне незачем стало бы жить.
— Ты говоришь так сейчас. В твоей жизни много всего, Джон. Я надеюсь, что и мне удастся найти что-нибудь в своей.
Она ласково попросила его идти.
— Я буду постоянно молиться, чтобы моя жизнь, за которую ты заплатила такую цену, оказалась хоть немного ее достойна.
— Благодарю тебя за это. Мне радостно слышать твои слова, — она взяла его голову в свои руки и поцеловала его в губы. — Бог не оставит тебя, мой милый, без утешения.
Но эта молитва осталась безответной, ибо он ушел от нее, испытывая сильные душевные страдания, и они терзали его еще долго. Только ее отъезд из Парижа удержал его от того, чтобы поддаться переполнявшему его желанию и пойти вновь увидеть ее. Он был полностью погружен в себя, словно лунатик, и это в те дни, когда разворачивалась самая рискованная в его жизни игра.
Глава 23
Зенит
Только шок мог вывести его из того сомнамбулического состояния, в которое он впал. И этот шок у него вызвал Макуэртер неделю спустя.
Его помощник явился в Отель-де-Невер сентябрьским утром в состоянии радостного возбуждения.
— Привет, хозяин, — сказал он, — вы предупреждали меня, чтобы я был готов к осаде Банка. Но такой осады я не видал, клянусь дьяволом. Знаете, что творилось на улице Кенкампуа? Столпотворение. Одним словом, бедлам. Улица полна agioteurs[67], и с утра цена стоит на трех тысячах. Это шесть номиналов. Весь мир взбесился и кинулся их скупать.
— Весь мир? — повторил мистер Лоу. Его мгновенно проснувшееся чутье подсказало ему, что что-то не так в радости Макуэртера.
— Абсолютно весь. Я думаю, потребуется еще выпустить банкноты. Хотя, честно говоря, мне это не по душе. Там целая толпа акционеров, которая обменяла долговые обязательства на банкноты, а теперь требует, чтобы им продавали акции по номиналу, как им положено. Но у нас они уже кончаются.
— Матерь Божья, — прогремел Лоу, окончательно приходя в себя. — Когда вы начали продажу?
— Неделю назад.
— Кто приказал?
У Макуэртера отвисла челюсть. Этот человек, чье спокойствие вошло в поговорку, был вне себя.
— Как это кто приказал? Вы!
— Я? — мистер Лоу в ужасе посмотрел на него. — Когда?
— Мы с мистером Уильямом согласовали с вами условия выпуска и продажи, разве вы не помните?
Мистер Лоу закрыл лицо руками.
— А в чем беда-то, в конце концов? — поинтересовался удрученный помощник.
— Беда! Акции уже идут по три тысячи ливров. При таком росте их цены мы разоримся. Проклятые agioteurs!
Макуэртер посчитал это восклицание риторическим и спокойно стоял, ожидая, что произойдет дальше.
Мистер Лоу застонал. Потом стукнул по столу кулаком.
— Как это я просмотрел?
Он, конечно, понимал, что то, что предвидел он, то, на чем он строил всю игру — что кредиторы государства, владельцы полутора миллиардов, должны будут вложить эти средства в единственный доступный для них канал инвестиции, в акции Индийской компании, — что это же самое предвидели и обычные биржевые игроки. Предвидя это, они поспешили скупить акции, чтобы потом продать их подороже государственным кредиторам. Их планы были легко осуществимы, поскольку акции поначалу стоили довольно дешево. И он поначалу тоже ясно видел такую опасность. И даже просчитал, какие последствия она может иметь для компании. Он собирался принять меры против нее перед тем, как должна была начаться продажа этого выпуска акций. Оплошность произошла из-за того, что он был сильно рассеян после объяснения с Катрин и подписал условия выпуска, не вникая в детали.
Теперь он приказал себе собраться, чтобы начать выпутываться из создавшегося положения.
— Нужно срочно принять меры, Ангус. Государственные кредиторы правы. Это несправедливо, что их должны обирать эти люди, ставящие на беспроигрышную лошадку. Течь надо заделать, пока она не усилилась. Пусть Банк остановит продажу оставшихся акций. Объявите, что подписка завершена. Пусть мистер Уильям придет ко мне днем.
Решение, которое он принял мгновенно, заключалось в том, чтобы тут же открыть новый подписной лист на следующие полмиллиарда, который он хотел начать несколькими месяцами позже. Но теперь (а это надо было сделать, конечно, раньше) акции должны были продаваться только владельцам долговых обязательств. Чтобы упростить всю процедуру, он решил выдавать акции только в обмен на квитанции казначейства о сданных долговых обязательствах без промежуточной стадии превращения их в банкноты. Таким образом, лишь владельцы обязательств имели в этих условиях право на акции его компании.
Эта мера, как ни хороша она была, была уже запоздалой. Ущерб был нанесен и невозможно было предвидеть, к чему приведет начавшаяся безграничная спекуляция выпущенными акциями.
Котировка акций Индийской компании все поднималась. Даже долговые обязательства, еще недавно стоившие шестьдесят процентов от номинала, теперь шли по курсу выше номинала, хотя даже и за такие деньги их было очень сложно приобрести.
Объявление о втором выпуске акций на этом фоне привело к дальнейшему возрастанию активности на улице Кенкампуа. Цена на доступные акции поднялась еще выше и достигла шести тысяч ливров вместо трех, что еще совсем недавно так потрясло Лоу.
Соседние улицы Сен-Дени и Сен-Мартен были запружены экипажами, а на самой улице Кенкампуа они стояли вокруг Банка не только целый день, но и всю ночь. Жильцы соседних начали жаловаться на постоянный шум. Пришлось по обеим сторонам улицы Кенкампуа строить баррикады, которые охранялись войсками с девяти вечера до девяти утра, пока Банк был закрыт. Об открытии и закрытии Банка теперь возвещал удар колокола.
У казначейства, в свою очередь, с утра и до ночи стояли длинные очереди владельцев долговых обязательств, которые, отталкивая друг друга, пытались обменять их на квитанции, чтобы потом как можно скорее бежать превращать их во все поднимающиеся в цене акции.
Перед Отель-де-Невер улица была заполнена экипажами знатных лиц, которые, используя свое высокое положение и личное знакомство с мистером Лоу, ехали прямо сюда, чтобы избежать неудобств, ожидающих их на улице Кенкампуа.
Так как мистер Лоу дальновидно настоял на внесении в указ регента о передаче государственного долга его компании статьи о недопущении никаких сословных различий, то дворянство, разоренное бесконечными пирами и войнами Людовика XIV, теперь вовсю осаждало особняк этого финансового волшебника. Все, что только было во Франции благородного, сидело теперь в коридоре перед дверьми его кабинета в ожидании приема у его августейшества.
Прямо у него герцог Бурбонский обменял свои казначейские квитанции на пачку акций компании, стоимость которых так возросла, что он тут же смог оплатить все Свои долги и начать перестраивать свой великолепный замок в Шантильи. Его ловил вспыльчивый горбун принц де Конти, который злобно жаловался ему, что во время первого выпуска акций он опоздал с получением казначейских квитанций и в результате мог бы приобрести эти акции только по тройной цене. К счастью, он воздержался от этого шага. К счастью, потому что теперь мистер Лоу, надо полагать, выдаст ему акции второго выпуска по их номинальной стоимости.
Разумеется, случай принца был самый типичный, но мало кто имел столь высокое происхождение, чтобы иметь возможность решать подобные проблемы в самом сердце компании.
Мистер Лоу пошел ему навстречу, и де Конти отбыл из Отель-де-Невер, провозгласив себя навеки преданным слугой мистера Лоу, и унося кипу акций, которые он легко мог продать на улице Кенкампуа за восемь номиналов.
Сходным образом, хотя и с большей готовностью, мистер Лоу пошел навстречу своему другу герцогу Антену, который тоже не успел поменять свои квитанции на акции первого выпуска, а также многим другим самым благородным представителям дворянства Франции, таким как принц Роан, принц Гемене, герцог Ла Форс и герцог Ла Врийер, которые выходили от него со словами вечной благодарности за его услугу.
Пока благородные клиенты осаждали мистера Лоу в его прекрасном кабинете, их жены заполнили салон Катрин, неся ей подарки и приглашения.
Как демонстрацию своего высокого положения в обществе Катрин готовила бал в честь тринадцатилетия их дочери. Этот бал украсили своим присутствием наиболее яркие представители двора. Его с радостью посетила герцогиня Берри, члены иностранных посольств и даже папский нунций, который при всех обнял прекрасную маленькую виновницу торжества.
На руку этой девочки рассчитывали сыновья лучших семейств Франции. А ее младший брат, ровесник короля, поехал в Версаль, чтобы стать там товарищем по играм Его Величества.
Во время своих приемов, которые Катрин проводила с поистине королевским величием, ее всегда сопровождал теперь негритенок в тюрбане из Сенегала, которого ей подарил герцог Антен. Он нес за ней сумочку или веер. Головокружительность ее успехов в обществе вызвала в ней чувство благодарности к своему мужу, который создал все это великолепие. Она стала намного мягче с ним, особенно когда узнала, что визит графини Орн в Париж был очень недолгим.
Узнав это, Катрин пришла к выводу, что, возможно, часть ее обвинений, которые она в тот день так обидно высказала мужу, не имела под собой оснований. Ей было неудобно перед ним, и она надеялась своей податливостью искупить вину.
Это было нелегко. Иронично наблюдая за ее попытками, он, видимо, утомившись ими, дал ей как-то понять, что они его не обманывают и он все понимает. Он был почти груб, когда нетерпеливо заговорил с ней.
— Катрин, хотя бы ты не домогайся любви могущественного барона Ла, повелителя принцев, главного служителя денег, распорядителя империи, который завтра, быть может, станет генеральным контролером Его Величества. Не ослепляй себя, дорогая, великолепием, чей отсвет падает и на тебя. Для тебя я просто Джон Лоу из Лауристона, Джессами Джон, как меня звали.
Она посмотрела с упреком.
— Я так и отношусь. Почему ты так неласков со мною? Откуда у тебя такие низкие подозрения?
— А разве иметь низкие подозрения имеешь право только ты?
Это был точный удар. Она замолчала. Она даже пошла еще дальше, что было нелегко для такой гордой женщины, и попросила у него прощения за те свои слова.
Понимая, чего ей это стоило, и в общем-то сознавая, что его совесть по отношению к ней не совсем чиста, он утешил ее словами, которых ни за что бы не произнес в других обстоятельствах:
— Не мучай себя, — сказал он, — этими подозрениями. Что бы ни значила для меня Маргарет Огилви, все это осталось в прошлом, до того, как я женился на тебе. И еще раз позволь повторить тебе, что она никогда не была моей любовницей. Поверь, мне нет необходимости обманывать тебя. И чтобы закончить все это, могу добавить, что я, скорее всего, никогда больше не увижу Маргарет Огилви.
Ее щеки покраснели, взгляд увлажнился, и с печальной нежностью, от которой больно защемило его сердце, она ска зала:
— В тебе, Джон, не было никакого величия, когда я приехала к тебе в Амстердам. Ты был конченый человек тогда, — мягко напомнила она. — И, пожалуйста, не забывай об этом и не упрекай меня больше так несправедливо.
Он признал, что это так. Но все же продолжал считать, что ее любезность с ним объясняется его общественным положением, льстившим ее честолюбию.
Он еще не достиг зенита своей карьеры, но стремительно к нему приближался.
Распродажа второго выпуска акций Индийской компании была столь стремительной и оставила столь многих неудовлетворенными, что он посчитал возможным, не откладывая, приступить к третьему и последнему выпуску. Он начал его распродажу в октябре, и раскупали его также охотно, как и предыдущие.
И вновь шумная толпа дворян осаждала его кабинет. И вновь среди них выделялся принц де Конти. К этому маленькому горбуну аппетит пришел во время еды. Не удовлетворенный уже полученным им по милости Лоу целым состоянием, он пришел требовать для себя участия в третьем выпуске акций на тех же условиях.
Очень вежливо мистер Лоу отказал ему.
— Я вынужден, монсеньер, подумать в первую очередь о тех, кто еще не смог обменять свои долговые обязательства на акции моей компании. Я не могу пренебрегать их справедливыми требованиями.
Но жадному принцу было на это наплевать. Никакие ссылки на справедливость не могли остановить его. Он говорил о своем высоком положении и о том, как важно не портить с ним отношения, тем самым намекая, что он, может быть очень опасным в противном случае.
Мистер Лоу остался неумолим. Возможно, на его решение повлияло его презрение к принцу, которое он едва скрывал.
— Я надеюсь, что ваше отношение ко мне все же не изменится. Поймите меня правильно, монсеньер.
Наконец, расстроенный принц мрачно покинул его кабинет, забыв назвать себя на этот раз слугой мистера Лоу.
С окончанием продажи третьего выпуска своих акций, которую первоначально мистер Лоу намеревался завершить через год и которая заняла чуть больше двух месяцев, государственный долг Франции к неописуемой радости регента был ликвидирован.
Покоренный гением мистера Лоу, Его Высочество предложил ему занять пост генерального контролера финансов, но так как государственную службу во Франции мог нести только католик, то мистеру Лоу пришлось изменить конфессию и пойти к мессе, что вызвало негодование как у Макуэртера, так и у Катрин. Так он стал de jure тем, кем был de facto, что еще больше оскорбило и разозлило д'Аржансона, который теперь вынужден был довольствоваться лишь печатью канцлера.