Однако времена меняются. Сегодня Михаил Всеволодович лично прибыл к своему вассалу, чтобы обговорить ряд важнейших вопросов. И разумеется, первейший из них — о совместной защите земель русских.
— В дом-то пустишь, Даниил Романович?
— Ха! Тебя да не пустить — возможно ли? Таран притащишь…
Князь Михаил засмеялся.
— Раз шутишь, не так всё плохо.
— Размещайтесь, гости дорогие. — Даниил махнул рукой старшему тиуну, чернявому мужику, по виду нерусскому. — Михайло, займись людьми. Пойдём, Михаил Всеволодович. Как, сразу в баньку с дороги или сперва за стол, закусить?
— Сперва разговор небольшой. А уж потом в баньку.
— Ну добро.
Во дворе возникла суета, побежали во все стороны слуги-холопы, вятшие витязи из охраны великого князя спешивались… Уже поднимаясь по лестнице на высокий верхний этаж, князь Михаил спросил:
— Что за человек в тиунах у тебя? Вроде нерусский.
— Мне крови сличать недосуг, мне от людей дело нужно, — ответил Даниил. — Цыган это. Крещёный. Михайлой я его перезвал.
— Ну-ну, — усмехнулся Михаил. — Собак дворовых Михаилами Всеволодовичами кликать не начал ещё?
Взгляды двух князей встретились, и оба разом рассмеялись
— Ладно, мне от людей тоже дело допрежь всего нужно, Данило Романыч.
— А я полагал, ты в баньке здешней попариться захотел… — в глазах князя Даниила читалась ирония.
Они уже шли по крытому переходу. По ходу князь Михаил цепким взглядом присматривался к укреплениям. Крепость Перемышля была неслабой, стены каменные, башни… Взять такой город очень и очень непросто, даже с осадными машинами.
— Смотрю я на город твой, княже… Прямо твердыня неприступная, гвоздь в сапоге у ляхов да мазовов. Не точат зубы-то?
— Как заточат, так и затупят, — Даниил шагал размашисто — Токмо мне и в Галиче неплохо было.
Михаил крякнул. Да, нечего возразить….
— Прошу! — Даниил самолично широко распахнул обе створки двери, окованной чеканной медью. — Эй! Елена, слышь? Гость у нас знатный!
Откуда-то из внутренних покоев вышла высокая, стройная молодая девушка, одетая в длинное иноземное платье глубого шёлка. Да нет, пожалуй, не такая и молодая, вгляделся князь Михаил. Лет двадцать уж, на самом краю стоит девка. Два-три года ещё, и можно в монастырь…
— Здравствуй, великий князь, — произнесла девушка мелодичным голосом, от которого в душе Михаила что-то ёкнуло. Против обыкновения, девица не поклонилась низко, а чуть присела по немецкому обычаю. Князь встретил взгляд больших серых глаз, внимательных и спокойных, и в душе ёкнуло вторично.
— Еленка, ты нам распорядись чего-нито на стол соорудить, — произнёс Даниил. — Вот, сестра моя родная. Как батюшка помер, так при мне и живёт. Родная кровь, как-никак.
В большой горнице уже вовсю хлопотали слуги, уставляя стол снедью. Елена распоряжалась ими, и князь Михаил то и дело отвлекался от беседы, следя глазами за высокой стройной фигурой. Девушка тоже то и дело бросала на князя быстрые, как просверк молнии, взгляды, тут же пряча их за частоколом густых ресниц.
После смерти жены князь более не намеревался жениться. Девок дворовых хватало, а для души никого не было… Да и девками, должно, не так уж долго придётся баловаться.
— А? — спохватился Михаил, упустив нить разговора.
— Вот двадцать один год уже, а замуж не могу отдать, — проводил глазами сестру Даниил. — Перед памятью отца неловко.
— Ты вот что… — Михаил Всеволодович прокашлялся. — Даниил Романович, такое дело… Отдай за меня сестру свою.
— Э-э… Да ты никак всерьёз, княже?! — изумился Даниил. — И ли всё ж таки шутка у тебя такая?
— Не шучу я, — князь Михаил глядел твёрдо. — Правду говорю.
Даниил крякнул.
— Да уж… Ну, раз правду… Еленка, слышь?
— Да, брат? — в дверях снова возникла высокая фигура в голубом шёлковом платье.
— Вот князь Михаил Всеволодович сватает тебя. Ты как?
Девушка подняла на князя Михаила серьёзные изучающие глаза. Ни вспыхнувших щёк, ни стыдливо потупленных очей… Михаил гулко сглотнул, вдруг остро испугавшись: вот сейчас скажет «нет», и конец…
— Согласна я, Михаил Всеволодович. Не обмани. — девушка улыбнулась.
Князь Михаил снова сглотнул.
— Не обману…
«В лето шесть тысяч семьсот сорок четвёртое нашед воинство великое на землю Волжской Булгарии, и взяли град стольный Булгар, и побили всех жителей его, от мала до велика…»
Перо быстро бежало по пергаменту, привычно выводя букву за буквой, ровные строчки ложились рядами. Отче Савватий давно уже научился думать и писать одновременно — в то время как рука выводила одно, мысли могли витать совсем в ином месте.
Да, страшная беда постигла булгар. Через столько-то лет после битвы на Калке вновь объявились на горизонте дикие монгольские орды, страшные, непонятные и непобедимые. Да, непобедимые, ибо никто ещё не смог покуда остановить их огненный бег.
Удар, нанесённый волжским булгарам, был внезапен, как удар молнии. Город Булгар был велик и хорошо укреплён, но даже собрать всё своё войско, какое можно, булгарский правитель не успел. Конные тумены пришельцев подошли, отрезав город от сухопутных дорог, расположились по-хозяйски под стенами Булгара и стали уверенно готовиться к штурму.
Правда, водный путь был всё ещё в руках булгар. Булгарский хан послал с быстрой ладьёй просьбу о помощи, и уже вскоре посольство булгарское, пройдя по Клязьме, стояло у врат Владимира. Да, немало было меж великим князем Владимирским и булгарским ханом взаимных обид, но сейчас это всё были обычные соседские дрязги, перед лицом смертельного врага.
Но покуда шли переговоры, всё кончилось. Считанные дни продержался город Булгар, и вот уже вслед за послами появились беженцы — напуганные, измученные, голодные люди, наполнившие русские города, они рассказывали такие ужасы…
Сердобольные люди ахали, слушая о бедствиях, подавали беженцам куски и мелкие деньги. А кто и радовался, глядя на унижение бывших грозных соседей, а то и пытался нажиться на чужой беде. Но таких всё же было меньшинство.
Летописец поёжился от холодка, пробежавшего между лопатками. Ладно… Что-то в последнее время он всё ужасы да бедствия описывает, как будто нет на земле уже никаких радостных событий.
«И бысть в тот год в граде Ростове радость великая — княгиня Ростовская Мария Михайловна родила второго сына, в крещении Глеба сына Васильковича. И князь Василько Константинович по сему поводу гулянье великое устроил, так что многие люди покалечились в нетрезвом виде и друг друга побили крепко…»
Савватий вздохнул, отложил перо. Нет, что-то тут он не того… Летописец, конечно, обязан всё записывать точно, но нужны ли такие подробности?
Ему вдруг представилось, как спустя сотни лет тамошний летописец или библиотекарь, разбирая его каракули, будет смеяться над этим местом. Хорошо ли это, выставлять на смех своих современников? Нет, надо переписать страницу, вот что…
По полу кавалькадой промчались подросшие котята, Савватий проводил их взглядом. Вот интересно — уже сколько выводков, и хоть бы один белый котёнок… Всё подзаборники какие-то рождаются у Ирины Львовны. А жаль… Многие уже спрашивали, нет ли белого котёночка…
На стол, заваленный пергаментом и писчими перьями, тяжело вспрыгнула Ирина Львовна. Она заметно постарела и отяжелела, но котят приносила исправно, каждый год.
— Что, кошища, небось есть хочешь? — спросил отче Савватий. Кошка в ответ прижмурилась, не отвечая, тем самым давая летописцу возможность самому осознать всю глупость заданного вопроса. Какая это кошка в своём уме откажется подкрепиться?
— Держи, животина! — отче Савватий положил на глиняное блюдце припасённый себе на обед кусок варёной говядины, размял его пальцами. Кошка строго посмотрела на него и коротко мяукнула.
— А! — догадался Савватий — Ну извини, не учёл.
Он снял блюдце со стола и поставил в угол, возле крайнего стеллажа. Котята немедленно прекратили беготню и устремились к блюдцу. Ирина Львовна спрыгнула со стола и тоже направилась к своему семейству.
Савватий вернулся к столу. Итак, на чём остановились-то? Да, на несущественном. Страницу надо бы переписать… Или не надо?
Летописец задумался. В окно веяло последним теплом уходящего бабьего лета — последним теплом этого года. Скоро, скоро польют дожди, облетит листва, а затем и снег укроет всё сущее белым пушистым одеялом…
Жёлтый листок, крутясь, влетел в окно, и Савватий внезапно почувствовал острую грусть и жалость. Грусть от уходящего навсегда лета, и жалость от того, что не может он передать на пергаменте всё это — ласковое уходящее тепло, и этот вот крутящийся листок… Он посмотрел на пергамент, лежащий перед ним на столе, с неожиданной неприязнью. Несущественное… А что есть несущественное? Вот почему считается, что следует записывать, был ли нынче хороший урожай жита, к примеру, или про набеги половецкие, а про кошку вот никак нельзя? Это здесь и сейчас нам кажется, что это важно — какой был нынче урожай… Какое дело будущим поколениям, какой был урожай в такое-то лето давным-давно минувшего года? Ну вот не всё ли ему, Савватию, равно, каким был урожай пшеницы или ячменя в каком-нибудь давно исчезнувшем городе в триста двадцатом, скажем, году от основания Рима? Абсолютно всё равно. Куда интереснее было бы узнать, что думал, что видел вокруг, что чувствовал тогдашний летописец, корябавший своим стилом навощённые дощечки…
Савватий тяжко вздохнул. Может быть, когда-нибудь люди и научатся излагать письменами свои мысли и чувства, в мельчайших подробностях. Но ему, летописцу ростовскому Савватию, это недоступно.
Котята, покончив с угощением, возобновили возню. Савватий вздохнул и решительно обмакнул перо в чернильницу. Не будет он ничего переписывать, вот что. Чем больше подробностей, тем лучше, и пусть кто хочет, смеётся…
— …Господу помо-о-олимся-а-а!..
Зычный глас преподобного Кирилла гулко разносился под сводами храма Успения — епископ обычно сам служил службу в главном храме города Ростова. Мария истово перекрестилась, вместе со всеми прихожанами. Стоявший рядом с ней Борис Василькович тоже перекрестился, но как-то торопливо и несерьёзно. Впрочем, Мария уже догадывалась, что мысли сына, должно быть, заняты сейчас проблемами куда более важными и животрепещущими — крупным жуком с привязанной шёлковой ниткой, к примеру, или свежевыструганным деревянным мечом…
Что касается Глеба Васильковича, сидевшего сегодня на маминых руках, то он и вовсе был крайне занят, и не мог отвлекаться на молитвы. Прямо перед ним переливался миллионами крохотных пылинок яркий солнечный луч, прошедший сквозь дырку в цветных стёклах оконного переплёта. Глеб Василькович то и дело пытался схватить луч, но тот неуловимо выскальзывал из руки. Малыш озадаченно разглядывал пустую ладонь, сопел, но некоторое время спустя повторял попытку.
— Упорный будет мужчина. — прошептал сзади боярин Воислав Добрынич. Мария метнула через плечо укоризненный взгляд, сдержав смешок. Нельзя же так, в самом деле… Вот рассмеётся в голос госпожа княгиня, неловко выйдет…
В этот момент князь Василько Константинович, стоявший рядом, как будто невзначай перекрыл ладонью лучик. Глеб Василькович страшно удивился, лупая глазёнками, раскрыл свою ладонь — пусто… Куда делся луч?
Князь Василько убрал ладонь — луч снова появился. Обрадованный малыш потянулся к нему, полный решимости уж на этот раз ухватить крепко… Но князь снова подставил ладонь, и луч опять исчез.
Мария, уже еле сдерживая смех, укоризненно поглядела на мужа, едва заметно покачав головой. Малец, ну чистый малец-переросток…
— Возблагодарим Господа нашего-о-о!..
Что-то в голосе преподобного Кирилла изменилось. Мария поглядела на него, и вдруг отчётливо поняла, что епископ сам едва сдерживает смех, наблюдая за своей возлюбленной паствой. Ой, как нехорошо-то!..
— …Нельзя более медлить! Время вышло!
За столом, уставленным яствами и винами, сидели шестеро мужчин — князь Ростовский Василько Константинович, его ближние бояре Воислав Добрынич да Дмитрий Иванович, воевода Елферий Годинович и сам владыко Кирилл. Шестым же был не кто иной, как князь Михаил Всеволодович, прибывший в Ростов с чрезвычайным визитом.
Князь Михаил был хмур и взвинчен. Перед ним стояла полная чаша вина, но он даже не глотнул из неё, а пил только квас из широкой ендовы. Да и остальные участники совещания не притронулись к своим чашам — разговор сегодня шёл такой, что и на трезвую голову дай Бог…
— Не помог князь Георгий Владимирский булгарам, и тем беду страшную на всю Русь навлёк… — продолжал князь Михаил.
— Не успел бы он, Михаил Всеволодович, ни в каком случае не успел — подал голос воевода Елферий — Малой силой идти на подмогу бессмысленно было, очень уж силён враг. А все войска воедино собрать время надобно, да и немалое. Всё равно не успел бы, и прибыл к руинам Булгара. И пришлось бы принять бой в чистом поле господам владимирцам да суздальцам, против такой-то орды… Все бы полегли, никто назад не вернулся!
— Эх, воевода… — князь Михаил дёрнул плечом — Ясно, не успел бы, при таком-то подходе. Поздно подковы-то ковать, когда коня уже украли. Не так бы поступил мудрый правитель! Надобно заранее сговариваться, да готовиться. Потому и прибыл я к вам сюда.
Князь Михаил припал к ендове с квасом. Отставил, облизал губы.
— Предлагаю я вот что. Надобно всем князьям на время распри позабыть, и заключить меж собой союз. Войска все в готовность привести, ратников из мужиков да парней с простолюдья учить начинать сейчас уже! При нападении на любого все остальные немедля должны выступить на подмогу ему, со всей наличной силой, и без всяких дополнительных просьб. Никакая причина не может служить поводом для неявки!
— Думаешь, княже, следующей весной ждать нам поганых? — пробасил епископ Кирилл, уловив суть.
— Весной? — усмехнулся Михаил. — Да если бы весной, владыко. Боятся они болот непролазных на Руси, к лесным тропам непривычны, а на лодьях степнякам идти несподручно. А потому самое то для них — идти по льду, по рекам застывшим. Так что, думаю, ждать их надо уже нынче в начале зимы.
За столом возникло общее движение.
— Да, да. Не позже грудня [ноября] двинутся они, я полагаю, покуда снега неглубоки. Вот на кого токмо падёт первый удар?
Михаил вновь припал к ендове с квасом.
— А что полочане говорят? — спросил князь Василько, до сих пор внимательно слушавший тестя.
— Полочане… — горько усмехнулся Михаил — У полочан сейчас головная боль одна — немцы. Прут крестоносцы, давят. Я уж им и такой ход обещал — мол, союз сей не токмо против степняков заключаем, но и против любой угрозы русским землям, стало быть, и против немцев поможем им.
— А они?
— А они в ответ: мол, с немцами вперёд разобраться надобно. Вот вы нам все помогите выбить немцев из Юрьева, Риги да Колывани, чтобы сбросить их в море насовсем. А после мы вам поможем. И плесковичи [псковичи. Прим. авт.] с новгородцами то же талдычат — всё войско, дескать, отправим другим на подмогу, а тем временем немцы к нам пожалуют…
Князь Михаил жёстко усмехнулся.
— Самое интересное, что вроде бы правы они. В самом деле, надобно тыл обезопасить. Токмо вот время упущено. Раньше надо было немцами-то заниматься.
Михаил Всеволодович вновь взялся за ендову — пусто. Князь Василько хлопнул в ладоши, из дверей выскочил дворовый человек, бегло оглядел стол, кивнул и скрылся. Спустя несколько секунд появился вновь, поставил перед Михаилом полную ендову с квасом, взамен пустой.
— А что князь Ярослав Всеволодович сказал тебе, тятя? — прямо спросил вдруг князь Василько.
Михаил засопел. Да, всё верно. Переяславль-Залесское княжество — ближайший сосед Ростова, пограничный с Ростовской землёй. Заключение военного союза между князем Василько Константиновичем и Михаилом Всеволодовичем на предлагаемых Михаилом условиях, без участия князя Ярослава будет им расценено как прямая угроза. Как бы ни был расположен к тестю князь Василько, на такой опасный шаг он не пойдёт. Особенно если учесть, что Ярослав — родной брат князя Георгия Всеволодовича, великого князя Владимирского…