Коллекционер Максим Боксер предложил идею надувной луны. Надуть ее, как шар, и засунуть туда лампочки. Но этот оригинальный проект был технически невозможен – создать крепкую резиновую форму в виде месяца без предварительных полевых испытаний было бы рискованно.
Тогда Леня решил сделать Луну из четырех частей, а потом собрать ее уже на борту шхуны. Целую неделю он занимался инженерными изысканиями по конструированию Portable Moon – так она теперь называлась.
Перед самым отлетом в его мастерской лежали два рога и два изогнутых ящика, которые при соответствующей сноровке можно соединить винтиками, склеить и обтянуть матовой тканью. Внутри должны быть вставлены маленькие лампочки-диоды. Предварительные испытания показали, что, может быть, удастся возжечь Луну не только в Европейской части и в Южном полушарии, но и над Северным Ледовитым океаном.
Дэвид Баклэнд приветствовал смекалку русского Кулибина и обещал обеспечить объект автономным источником питания.
Луна была упакована в чемодан, в нее мы засунули сапоги, свитера и шапки, напихали туда моих шоколадок и сухарей, втиснули всякие проводки, лампочки, отвертки, шурупы и все остальное, что обычно бывает у Луны внутри.
– А если меня спросят на таможне, что это, – говорил Леня, – скажу, что это каяк. Что я его склею и поплыву по Баренцеву морю.
И вот мы прилетаем в Осло, разгружаемся, Леонида представляют Дэвиду, и тот спрашивает:
– Where is your moon, Leonid?
– Here it is, – отвечает Леня, показывая на чемодан. – My moon is in the suitcase!
«Моя Луна в чемодане, сэр!..»
Глава 5
Вперед, и прочь сомнения
Экспедиция «Саре Farewell» стартовала из столицы Норвегии. Почти вся команда прибывала туда из Лондона, а мы, москвичи, воссоединились с ними только в аэропорту Осло.
Одно за другим возникали перед нами одухотворенные лица организаторов экспедиции.
Руководитель – загадочный Дэвид Баклэнд.
Рут Литтл. Это ж надо, с таким непритязательным именем быть столь разносторонним художником, скульптором, хореографом, прозаиком, драматургом, завлитом Лондонского Королевского театра, а также камертоном, настраивающим участников экспедиции на радостное и гармоническое существование.
Нина Хорстман, ас общения, она до того была необходима всем и каждому, что даже заметила с грустью:
– Никто со мной не присядет поболтать, а только зовут отовсюду, окликают: «Нина!», «Нина!», «Нина!..»
Нина-альпинистка, поэтому знала не понаслышке, что человеку понадобится позарез в таком долгом и непредсказуемом походе. Только благодаря ее терпению и заботе все эти рассеянные с улицы Бассейной хоть как-то укомплектовали свои баулы и чемоданы. Для пущей наглядности она фотографировала вещи, которые следовало взять с собой, подробно описывала каждый предмет, просила ни в коем случае не позабыть бинокль или подзорную трубу. В суровых инструкциях, которыми Нина бомбила нас из лондонской ставки, был трогательный пункт: «Захватите свои любимые лакомства…»
Сердце мое дрогнуло, я побежала в магазин и накупила там сахарных сухарей, вафель и шоколада на месяцы плавания в северных широтах. Видимо, от волнения за неделю перед отъездом я все подчистую съела. Пришлось второй раз бежать.
Теперь поистине святая троица, знакомая лишь по фотографиям и письмам, явилась нам во плоти, озарила своим присутствием – вместе с другими участниками экспедиции, среди которых были изысканные англичане, задумчивые канадцы, морально устойчивые немцы, волоокая испанка благородных кровей, океанолог, доктор биологии госпожа Иглесиас-Родригес и птицы высокого полета из Америки – темнокожий Пол Миллер (знаменитый на весь мир DJ Spooky – правда, он не позволял так к нему обращаться в частных беседах), и настороженная, как варакушка, светоносная Синтия Хопкинс, певица, поэт и композитор с зачехленным аккордеоном на спине и банджо на плече. Всего нас было двадцать растерянных мореплавателей из самых разных концов света.
Ну, мы друг другу улыбались – изо всех сил, пытаясь показать свое расположение и выразить надежду, что люди Земли, по крайней мере, эта странная компания неопределенного рода занятий – родные братья. Что мы, русские, на сей раз настроены весьма миролюбиво и в наши ближайшие планы не входит делить с ними шельфы Арктики.
Я даже совсем не к месту вспомнила: когда у меня брал интервью писатель Дмитрий Быков, он сказал:
– Вы все время улыбаетесь. А ведь некоторых людей это раздражает.
– Почему? – говорю. – Есть такая корейская пословица: «Разве в улыбающееся лицо плюнешь?»
– Плюнешь! – радостно ответил Быков, потирая ладони. – Еще как плюнешь!!!
Слава Аллаху, к нашей моряцкой братии этот разговор не имел никакого отношения. Многие друг друга обнимали, совершенно незнакомые люди. Я, конечно, тоже не удержалась, схватила и крепко обняла одного гладко выбритого англичанина с безупречными манерами, более того – запечатлела на его щеке столь жаркий поцелуй, что англичанин зашатался от неожиданности.
Жертвой моей безудержной любви к человечеству оказался английский поэт Ник Дрейк – судя по его славной фамилии, доблестный потомок британских пиратов. Всех остальных от моих безумных объятий и поцелуев спасло то, что объявили посадку на самолет.
Путь наш лежал в Тромсё, почти самую северную оконечность Скандинавского полуострова. Дальше предстоял ночной перелет в городок Лонгиербюен на юго-западе архипелага Шпицберген. А там, в Лонгьире, как его называют бывалые люди, на берегу Гренландского моря уже разводил пары двухмачтовый парусник «Ноордерлихт».
У всех у нас этот корабль был уж на устах и во снах, и на рабочем столе ноутбуков, маячил вдалеке на кромке ледяной пустоши, сквозь снегопад едва были различимы его туманные очертания, которые мы посылали своим друзьям и любимым вместе с неодолимой его окружавшей белизной и океанским простором.
«Толя, – писала я, – Саша, пока! Я уплываю на Северный полюс.
Вот он, мой кораблик, стоит и ждет меня!..»
«Ну, Марина, ну даешь!!! На полюс…))) – отвечал Саша Нариньяни, издатель буддийских манускриптов, брат мой на пути к горнему. – Хоть мы, как буддисты-адвайтисты-мадхьямики, чужды крайностям и тем паче полярностям, но на Северный полюс двинуть – это святое!!!))) Только тогда ведь придется потом и на Южный сплавать, и унять резонанс, воцерквившись экваториально.)))
Я буду ждать фото/видеоматериалов, по мере вашего продвижения во льдах к теменной чакре планеты…
Всех благ вам и семи футов под килем.
Саша фром Раша».
«Марина привет! – отзывался брат на пути к горнему Дэвида Баклэнда, географ и гляциолог Толя Топчиев. – Теперь я поверил, что вы действительно собрались в Арктику. Страшновато за вас стало. Я-то знаю этот мгновенный переход из городской толчеи и уютной квартиры в ураганные ветры и собачий холод, когда на тысячи верст кругом ни души. Только лед и снег. Не зря сказано: “Путник, помни, что ты как слеза на реснице…” Конечно, современная навигация, спутниковые радарные снимки ледовой обстановки в режиме онлайн… Но главное – интуиция капитана и удача. Словом, все как 300 лет назад. Поэтому попутного ветра вам и семь футов под килем (последнее гарантировано), а вот льда я вам желаю рыхлого и трещиноватого… Бррр, страшновато. Но такая удача бывает раз в жизни. Поэтому вперед, и прочь сомнения!!!
Ваш Толя».
Над облаками полыхал закат, окрасивший край войлочного слоистого ковра багровым светом, а когда самолет провалился сквозь облачный покров, внизу уже сгустились сумерки. На горы упала почти непроницаемая тьма, сквозь нее посверкивали горные ледники, мы оказались далеко за Полярным кругом, поблескивала вода Норвежского моря, и теплым оранжевым светом светились высокие окна малоэтажных домов, разбросанных по холмам и островам.
Сынок наш Серега, с младых ногтей шибко уважающий Норвегию и побывавший там со своей бабушкой Люсей – ей было восемьдесят, когда она приняла участие в… рывке, не знаю, какое слово лучше подобрать – штурме? забеге по Норвегии с ветеранами-журналистами, собравшимися, ни больше ни меньше, покорить крайний север Скандинавии… Так вот, Сережа чуть в обморок не упал, когда увидел своих будущих спутников около разболтанного автобуса – ясно было, что этим людям совершенно нечего терять. Избавляясь от уз профанического бытия, в неприспособленном для дальних поездок автобусе они гнали без остановок по местам, где проходят сквозь тела свет сияющего солнца, блеск лунного света, соединенный с ветром, огнем, водой и землей, по пустым ночным улицам, практически вообще никого не встречая на своем пути. А если и встречали в разное время двух-трех человек, то это, как правило, был один и тот же прохожий.
В городке Тромсё, или, как его называют «Северный Париж», сквозь который ветераны журналистики одним живым духом прорывались в Нордкап, они все-таки притормозили на миг, чтобы посетить местную достопримечательность – Арктический собор, построенный полвека назад в стиле модерн. Лютеранский храм, аскетический, гулкий, два-три молчаливых прихожанина. Никто ничего не бубнит, абсолютная тишина, и свечи горят.
А у меня как раз был день рождения.
Люся зажгла свечу, приветливо огляделась и громко произнесла, так что все испуганно вздрогнули:
– Господи! Дай моей Мариночке… Пусть мой Сереженька… Пошли моим детям…
Люся обычно беседовала с Богом громозвучно, дабы Он как следует расслышал, о чем она ведет речь. Может быть, ей казалось, что Бог, конечно, всеведущий, всемогущий и вездесущий, но все-таки глуховатый старичок.
Глава 6
Охота на Снарка
Когда ночь растворила Люнгенские Альпы, ледники на вершинах, изрезанные берега Атлантики и остров Тромс, где обретается священная гора Тромма («барабан» на норвежском языке), выяснилось, что вылет до Лонгиербюена задерживается на неопределенное время.
Эту весть нам принес могучий белобрысый человек, который при ближайшем рассмотрении оказался женщиной, жительницей Лонгьира, очень тосковавшей по своему родному городку в две-три улицы на берегу пустынного Адвент-фьорда.
– Ой, не могу, хочу домой, – вздыхала она в полутемном кафе, потягивая пиво. – А вы кто, студенты? – спрашивала басовито, с любопытством оглядывая нашу перевозбужденную компанию.
Леня притулился на диванчике под гербом губернии Тромс, полярным оленем с короной, не переставая, конечно, сонно улыбаться всем и каждому.
Мы отправлялись в полную неизвестность, у всех в голове царила неразбериха. Я-то с Леней везде чувствую себя как дома. Однако, ей-богу, даже у меня было такое чувство, что мы летим прямо в космос, откуда никем не гарантируется возвращения, а если и удастся возвратиться, то через множество световых лет, когда не то что близкие и родные, а сама планета изменится до неузнаваемости.
Синтия Хопкинс, которую, не знаю отчего, я сразу полюбила как родную, задумчиво сидела в уголке, нежная душа, в большущих сапогах.
Эти сапоги многое говорили о Синтии. Во-первых, что в обычной жизни она вряд ли носила подобную обувь. Во-вторых – о ее неуверенности в собственном выборе и, как следствие, смиренной кротости: она купила в точности такие сапоги, какие велела Нина. И в точности такие же купил мне Леня, благодаря чему я твердо знала, что ходить в них без особой надобности – сущее мучение. И третье – из-за аккордеона и банджо ей пришлось надеть на себя самое теплое и увесистое, как это сделал художник Тишков из-за своей Луны.
Леня еще дома напялил все рассчитанное на шестьдесят градусов мороза и страшно вспотел в метро. Пот лил с него ручьями. Поэтому в битком набитом вагоне, в час пик, он вынужден был уполовинить свою полярную экипировку.
Но Синтия стоически терпела походные невзгоды и выглядела трогательно, как Золушка за месяц до хрустальных башмачков.
Позднее я прочитала у нее в дневнике тот неполный перечень страхов и сомнений, которые у нас у всех были написаны на лбу:
«Сегодня 4 сентября. Я сижу в Бруклинском парке, и деревья колышет божественный бриз. Последнее время Нью-Йорк угнетала сырость, но за ночь она чудесным образом улетучилась.
Составила список – на основе предыдущего списка, который и сам был составлен на основе предыдущего списка, что мне понадобится упаковать для арктического путешествия.
Куплены 2 пачки “Драмины” для профилактики тошноты, два браслета акупунктуры от укачивания и по рецепту приобретены очень действенные лекарства – одно пригодится во время качки, другое – непосредственно от рвоты. А также тонизирующие препараты от сонливости и вялости и всякие разные сладости, шоколадки и водонепроницаемая одежда от макушки до пят.
Научилась вязать основные морские узлы – булинь и пр. Сижу и вяжу их сутками напролет. Я делаю все, что в моих силах, чтобы подготовиться.
В ту ночь, когда мне удалось разгадать секрет пары-тройки морских узлов и таким образом ощутить себя хоть немного полезной для парусного судна, я решила посмотреть фильм о прошлогодней экспедиции “Саре Farewell” и наткнулась на эпизод, где жуткими волнами “Noorderlicht” бросает из стороны в сторону, пассажиры на палубе, как пьяные, сжимают поручни, а сама палуба стоит вертикально.
Меня охватила паника.
Отец мой служил на флоте и много лет преподавал парусное дело, однако он ни черта не учил меня этому, и вот результат: я понятия не имею, как ходить под парусами.
Но самое страшное – перспектива оказаться в ловушке на крохотном судне с чужими людьми. Двадцать два дня подряд! И это при том, что моя социальная тревожность так велика и доставляет мне такие страдания, что праздничный ужин с ближайшими друзьями для меня настоящий вызов судьбы.
И все же – хотя я в ужасе от морской болезни, неловкости в общении, вполне возможной травмы и даже смерти, страх мой пронизан радостью, даже весельем. Ведь я никогда не бывала на судне больше двух часов…»
В отличие от Синтии у нас с Леней имелся некоторый опыт мореплавания в Южном полушарии. У Лени была выставка в Ханое. А в нескольких часах езды от Ханоя раскинулась бухта Халонг с причудливыми скалистыми островами, нависшими над бирюзовыми водами Южно-Китайского моря. Мы сели на автобус и поехали туда.
Парилка, дождь, мгла, ничего не видать – все растворено во всем.
– Fucking rain! – слышался отовсюду разноязыкий говор.
У пристани морская зыбь беззвучно покачивала деревянные корабли с лесом мачт и огнедышащими головами драконов на носу. Это был старый корабль, сумрачный, угрюмый, скрипучая расхристанная посудина «Duong Jonq 36».
Нам долго оформляли документы.
– Если вдруг утонем, – предположил Леня. – Чтобы сообщить в консульство.
Группа наша являла собой некую версию Ноева ковчега: четверо японцев, двое англичан, семеро австралийцев, немцы, шведы, датчане, пара французов, двое русских – это мы с Леней, подданный королевства Лихтенштейн и два не идентифицированных патрульной службой молодых человека с какими-то ксероксами вместо паспортов. Слово «fuck» буквально не сходило с их уст.
К вечеру мы причалили к пристани обитаемого острова, и, что удивительно, большинство мореплавателей выразили желание сойти на берег. Понятно – сумерки, все утонуло в тумане. Дождик моросит. А в гавани горячий душ и танцы…
Автобус быстро заполнился дезертирами, чихнул и пополз вверх, на гору по извилистой и крутой дороге. Где-то вверху светил огонек, теплилась жизнь – уют, отель, сухой чистый номер, кондиционер или, по крайней мере, вентилятор, противомоскитная сетка, свежая постель – все, что мило нашему бренному существу.
У нас же на почерневшей глади океана жизнь как-то съежилась и постепенно затухала, как затухал этот день, превращаясь в кромешную ночь.