Были и другие вопросы. Не поклонялся ли он идолам? Не напивался ли допьяна? Не участвовал ли в похоронах близкого родственника? Есть ли у него полное облачение? Осуществляется ли за его ритуальным одеянием должный уход? И так далее и тому подобное. [14]
Наконец, когда все вопросы были заданы, члены Совета поднялись с мест.
— Благословен будь Бог, благословен будь Он, ибо не отыскать изъяна в сынах Аароновых. Благословен будь Он, кто избрал Аарона и сыновей его, чтобы предстоять Ему и служить Ему в Его Священном Храме, — пропели они молитву.
Храмовая стража торжественно отворила двери, и Каиафа, на котором была лишь простая белая туника до лодыжек, вышел на солнечный свет, и за ним последовали члены Совета. Он подошел к бронзовой купели у входа в Двор израильтян, омыл руки, взошел по ступеням к Святая Святых и преклонил колена перед толпой. Анна опустил палец в бронзовую чашу с благовонным маслом и начертал на лбу Каиафы знак, похожий на греческую букву X. Отступил назад, поднял чашу и тонкой струйкой стал лить масло на склоненную голову Каиафы.
Каиафа встал. Масло стекало по волосам и бороде, капало на белую тунику. Один за другим члены Синедриона выходили вперед, держа в руках части «золотого» облачения первосвященника. В отличие от будничных одежд каждая его часть свидетельствовала о чистоте и величии. Сначала меил, темно-синее одеяние короче туники, расшитое золотыми цветами и синими, пурпурными и алыми кисточками в виде цветков граната. Затем эфод, жилет, вышитый золотыми, пурпурными, алыми и голубыми нитями. Третий член Совета возложил на голову Каиафы митру, похожий на тюрбан головной убор с золотой полосой и надписью «Святость Господу». Наконец вперед вышел Шимон, сын Хиллела, и надел на Каиафу зиз, золотой нагрудник, украшенный двенадцатью драгоценными камнями, символизирующими двенадцать колен Израилевых.
Каиафа в облачении первосвященника поднялся с колен. Чувства переполняли его. До заката сегодняшнего дня предстояло сделать еще очень многое. Подношения, молитвы, возжигание благовоний, но мгновение, которого он так долго ждал, уже наступило. Он — кохен хагадолъ, миропомазанный первосвященник Израиля и богоизбранного народа.
Каиафа обвел взглядом сверкающие на солнце белые стены Храма, поднял глаза в ясное небо над горой Мориа. Здесь, на этой скале, вместо Исаака, сына Авраама, был принесен в жертву агнец. Здесь Давид решил построить Храм, и бесчисленные быки, козлы и овцы были принесены в жертву Яхве. И представил первосвященник, как Бог Авраама, Исаака и Иакова смотрит с небес и радуется тому, что видит. Смотрит на него, Каиафу.
18
Тель-Мареша
Чувство облегчения, охватившее Трейси несколько минут назад, исчезло без следа. Игаль Хавнер сказал, что ее путешествие не закончено. И это после перелета в Тель-Авив, который длился всю ночь, после толкотни у багажного терминала и на таможне, после того, как она все-таки добралась до места, где рассчитывала найти отца…
— Где он?
— Уехал сегодня рано утром на раскопки в Тальпиот, это на окраине Иерусалима, — объяснил Хавнер. — Недалеко отсюда.
И Трейси расплакалась. От страха и разочарования, охвативших ее после всех волнений, что пришлось пережить в последние два дня. Уверенная в себе студентка колледжа на Среднем Западе, где все было так привычно, вдруг почувствовала себя одинокой девятнадцатилетней девушкой, которая потерялась в чужой стране в поисках отца.
Хавнер заботливо усадил Трейси за стол, женщина пододвинула тарелку с едой и стакан воды.
— Я попробую дозвониться твоему отцу, — сказал Хавнер. — Мы совсем недавно разговаривали с ним по телефону.
— Нет, — сквозь слезы ответила Трейси. — Пожалуйста, не надо. Он выйдет из себя, и будет еще хуже.
— Но ведь он имеет право знать, где ты находишься?
Трейси покачала головой, дрожащей рукой поднесла ко рту стакан с водой и выпила его залпом.
— Не надо, — сказала она потупившись. — Он думает, что я в колледже. Мне надо с ним увидеться. Объяснить, что произошло. Это… не так просто.
Хавнер кивнул и встревоженно посмотрел на женщину.
— Ты можешь переночевать здесь, — сказал он.
— В моей палатке, — предложила женщина.
— А утром я отправляю твоему отцу оборудование, — сказал Хавнер. — И ты тоже сможешь поехать.
Трейси подняла голову. Хавнер и женщина приветливо улыбались.
— Наверное… так будет лучше всего.
— Ты сможешь отправиться сразу после завтрака.
— Хорошо, — кивнула Трейси.
— Ну вот. — Хавнер встал. — А теперь поешь, и Рахиль проводит тебя в палатку.
— Спасибо вам. — Трейси вытерла слезы.
— Был рад познакомиться с тобой, Трейси. Добро пожаловать в Эрец-Исраэль.
19
Южный Иерусалим, Тальпиот
Закат в Иерусалиме такой, какого не бывает больше нигде на Земле. Когда Рэнд вернулся к месту раскопок с едой и напитками из «Нью-Дели», солнце уже зашло. Люди из «Хеврат Кадиша», по всей вероятности, сидели в машинах. Вдалеке виднелись городские стены и Старый город, где магазины на ночь закрываются, массивные ворота захлопываются и на смену дневной жаре и пыли приходит ночная прохлада.
Забравшись на капот «фиата», Рэнд откинулся на лобовое стекло, вытянул ноги и жестом пригласил Мири Шарон присоединиться к нему. Когда девушка устроилась рядом, Рэнд открыл бумажные пакеты, и они перекусили сэндвичами с ягнятиной гриль и салатом из огурцов и помидоров.
— Вы знаете мальчика по имени Мансур? — спросила она.
— Мансур? Нет, а что?
— Он вас спрашивал. Когда вы уехали за едой.
Рэнд покачал головой.
— Он не сказал, что ему нужно?
Мири откусила от сэндвича, не торопясь с ответом.
— Он сказал, что вы спасли ему жизнь. Хотел поблагодарить.
Рэнд догадался, кто это был. Он рассказал ей про беспорядки, в самой гуще которых оказался сегодня утром, и про мальчика, которого едва не раздавили в толпе. Не упомянул только о перебранке с израильскими солдатами, просто сказал, что мальчика увезли на «скорой».
— Он как будто в порядке, — сказала Мири, с интересом глядя на Рэнда.
— Вот и хорошо, — ответил Рэнд. — Но как он узнал, что я здесь?
Мири пожала плечами и отвернулась.
— Спросил про американца на белой машине.
— Логично, — улыбнулся Рэнд. — Спасибо, что рассказали. Я рад, что с ним все в порядке.
Они закончили есть, но беседа продолжалась. Рассказали друг другу о себе. У Рэнда есть старший брат. Мири — единственная дочь Якова и Сильвии Шарон, евреев-сефардов, которые обосновались в Израиле в 1948 году, вскоре после войны за независимость. Рэнд вырос в сельской местности в Бруквилле, штат Канзас. Мири — в Рамат-Гане, пригороде Тель-Авива. Рэнд закончил университет в Чикаго. Мири показала на светящиеся огни своей альма-матер — Еврейского университета на горе Скопус, к северо-западу от того места, где они находились.
Рэнд рассказал и о смерти жены.
«Раньше, чем следовало бы, — подумал он, — хотя все равно пришлось бы рассказать, рано или поздно».
Нетвердым голосом он поведал Мири о том, что у него была жена и есть дочь. О том, что из него так и не вышло хорошего мужа и отца. О том, что привело его, растерявшегося мужчину сорока двух лет, сюда, в Израиль, в Иерусалим.
Мири слушала, не перебивая.
— Извините, — закончил Рэнд свой рассказ. — Я понимаю, что вы вовсе не просили меня все это рассказывать.
Какое-то время они сидели молча. Потом Мири собрала в пакет оставшийся после ужина мусор и соскользнула с капота. Протянула руку Рэнду, предлагая забрать у него упаковку от еды и банку из-под газировки.
— Нет, пожалуйста, позвольте мне, — возразил Рэнд и спрыгнул с капота, чтобы забрать у Мири бумажный пакет.
На мгновение их руки соприкоснулись, глаза встретились.
— Простите, что столько всего наговорил.
Рэнд отстранился.
— На самом деле я хотел побольше узнать о вас.
Мири покорно отдала пакет с мусором.
— В вашей стране женщины не привыкли убирать за собой? — спросила она.
Рэнду показалось, что в ее вопросе прозвучал не совсем уместный сарказм. Но он тут же вспомнил, как израильтяне называют тех, кто родился здесь, в Земле Обетованной. Таких, как Мири Шарон. Сабра. Кактус, с колючками снаружи и сладкой мякотью внутри. Рэнд улыбнулся. Похоже, Мири и есть сабра.
— Спокойной ночи, старший сержант Шарон.
— Шалом. — Она спокойно взглянула на него и зашагала к патрульной машине.
20
Тель-Мареша
Трейси Баллок, в шортах и футболке, завязанной узлом под грудью (по правде сказать, футболка была великовата), лежала на узкой деревянной раскладушке. Сон не шел. Чемоданы стояли в ногах, как часовые. Судя по дыханию Рахили, она давно уснула. Трейси уставилась на видавший виды брезент палатки и стерла пот со лба тыльной стороной ладони. Брезент над головой был такой тонкий, что, казалось, сквозь него просвечивают звезды.
Перспектива ночевать здесь, не повидав отца, не радовала. А ведь Трейси так надеялась встретиться с ним сегодня. К утру пройдут уже целые сутки, как она в Израиле. И все еще не нашла отца. Против своего обыкновения Трейси не стала спорить с Игалем Хавнером, когда он предложил переночевать в лагере. По крайней мере, ночью продолжать путешествие не стоит. Она даже похвалила себя за то, что смогла проделать такой путь. Прилетела в другое полушарие, наняла такси и почти отыскала отца, не зная ничего, кроме названия места, где идут раскопки.
«Наверное, мало кто способен на такое в девятнадцать лет», — подумала Трейси.
Она устала, а перед встречей с отцом неплохо бы отдохнуть.
Но заснуть не получалось. Не давал покоя вопрос, какой будет их встреча.
— Конечно, он будет рад увидеть тебя, — сказала Трейси вслух. — Он же твой отец.
Но здесь, в брезентовой палатке, это был пустой звук, и Трейси не смогла себя убедить в том, что сказала. Закрыв глаза, попыталась представить встречу с отцом. Как она засмеется от радости, швырнет чемоданы на землю и побежит к нему. Бросится на шею, обнимет. Он, наверное, откроет рот от удивления и тоже крепко обнимет свою взрослую дочь. Наверное, даже заплачет от радости.
И тут Трейси словно услышала голос Рошель: «Эй, девочка, ты что, курила?» Трейси слабо улыбнулась. Скорее всего, отец будет удивлен, а потом раздосадован. Скажет: «Что ты здесь делаешь?» Или: «Почему ты не в колледже?» А может быть даже: «Что ты еще натворила?!»
«И если все так и будет, — подумала Трейси, — тогда я не знаю, что мне делать».
Если честно, она понятия не имеет, как отреагирует отец на ее появление. Потому что, откровенно говоря, она плохо знает своего отца.
21
18 год от P. X.
Иерусалим, Верхний город
— Ты видела? — спросил он Саломею.
Жена стояла в дверях, встречая его.
— Что именно? — Она надменно подняла бровь.
Пройдя мимо, Каиафа прошел в свои покои. Бережно снял длинную тунику и надел более короткую и легкую. Даже не оборачиваясь, он знал, что Саломея пошла следом и сейчас внимательно на него смотрит. Знал, что его обнаженное тело не производит на нее никакого впечатления и не вызывает желания. В свои тридцать два года Каиафа мог гордиться широкими плечами и атлетическим телосложением. Но два года назад у Саломеи был выкидыш, и с тех пор жена не испытывала к нему влечения.
— Теперь твой муж — миропомазанный первосвященник, — сказал Каиафа. — И я полагаю, ты захочешь разделить со мной радость, ведь это великая честь для твоей семьи и для всего рода.
— Было бы это честью.
— Было бы это честью? — переспросил Каиафа. — Или ты не считаешь за честь быть женой первосвященника, Кохена ха-Гадоля, и обрести двадцать четыре дара первосвященника? Пидьон габен, халла, биккурим — ты не желаешь всех этих благословений?
— Я уже имела все это как дочь Анны, — повела плечом Саломея. — Или ты забыл, как стал первосвященником?
Каиафа затянул пояс, вздохнул и покачал головой.
— Нет, Саломея, не забыл. Как я могу? Ты мне не позволишь.
— Нет. — В ее голосе звучала угроза. — Я не позволю тебе, Иосиф бар Каиафа, забыть это! Что такое род Каиафы в сравнении с родом Анны? Ничто. Ты не смог бы даже купить этот дом, если бы не деньги моего отца, не говоря уже о сане первосвященника! И что теперь?! У тебя есть дом, ты получил сан моего отца, ты даже стал избранным… а я осталась ни с чем!
— Говорю тебе, жена, мы оба еще молоды. И у нас еще будет сын.
Саломея испепелила его взглядом и выбежала из комнаты. Иосиф Каиафа смотрел ей вслед, испытывая уже привычную горечь. Они столько раз говорили об этом с Саломеей, что он заранее знал все, что она скажет.
Но у Иосифа бар Каиафы и его жены так было не всегда. Когда они обручились, Саломее нравился Иосиф, а он был просто очарован ею. Но после свадьбы начались неприятности. Саломея хотела родить сына, чтобы не отстать от Мириам, дочери Шимона, и жены Ионатана, ее брата. Но каждая беременность заканчивалась выкидышем, а последний оказался очень болезненным — и физически, и морально… Она потеряла надежду выносить ребенка, а вместе с ней — любовь и уважение к супругу.
Это угнетало Каиафу, и не только потому, что он тоже хотел сына, но и потому, что понимал, что в словах Саломеи есть справедливость. Род Каиафы нельзя было сравнить с родом Анны. А если у них не будет сына, то ничего не изменится, ведь у Иосифа бар Каиафы нет ни братьев, ни дядьев. Если Саломея не родит сына, род Каиафы на нем и закончится.
22
Южный Иерусалим, Тальпиот
Рэнд проснулся засветло. Руки и ноги затекли: за ночь он так и не смог улечься в «фиате» поудобнее. Протискивая онемевшее тело в дверь и чувствуя себя бабочкой, вылезающей из кокона, он скорее почувствовал, чем увидел, что Мири Шарон уже стоит на посту в привычной позе, положив руки на талию.
— Доброе утро, — с трудом разогнувшись, поприветствовал ее Рэнд.
— Вам вряд ли удалось хорошо выспаться, — улыбнулась Мири.
— Почему вы так думаете?
Рэнд бросил взгляд на машину, потом снова на Мири.
— А! — понял Рэнд ее намек. — Да нет, я неплохо выспался.
— Крепко спали всю ночь?
— Да.
— И было удобно?
— А где еще я мог лечь спать? — Рэнд развел руками.
Мири еще шире улыбнулась и пошла к своей машине. По дороге подобрала одеяло, лежавшее у входа в гробницу, где она и провела эту ночь. Скатала и убрала в багажник.
— Извините, — сказала Мири. — Мне надо было и вам предложить одеяло, у меня есть еще.
Рэнд молча смотрел на нее. Благодаря его появлению здесь Мири чувствует, что и ее присутствие обрело особую важность. Странно, но ему это приятно.
Очень скоро Рэнд снова спустился в гробницу. В предрассветных сумерках стал готовиться к тому, что из Тель-Мареша вот-вот привезут подъемник и осветители. Лазал вверх-вниз по лестнице, поднимая на поверхность мешки с мелкими предметами и перенося их в машину. Когда он оказался наверху в третий раз, из-за Моавских гор вышло солнце. Его лучи заставили оживиться людей в черных шляпах и костюмах. Сегодня они были настроены не благожелательнее, чем вчера. Шарон направилась к Рэнду, когда он понес бумажные мешки к «фиату».
— Они настаивают, чтобы я проверила мешки, которые вы вынесли из гробницы, — извиняющимся тоном сообщила Мириам. — Я должна убедиться, что в них нет человеческих останков.