-- Гляди, Васька, а вон и профессор, -- сказал Френкель, указывая на копошившуюся в маках темную фигуру. -- Что он там делает?
-- Профессор! Профессор! -- закричал Васька, двигаясь по направлению к фигуре. Маки были смяты зигзагами: видно было, что по ним шли, словно чего-то ища. Фигура и верно оказалась профессором. Он и китаец-проводник рыли землю.
-- Динозаурус, -- восторженно ответил профессор на безмолвный вопрос Френкеля. -- Я рассказал китайцу, чего я ищу, и он привел меня сюда.
-- Как же вы ему рассказали?... -- начал было Френкель, но не договорил: по дороге и через маковые плантации к ним бежали какие-то люди в белых костюмах и широкополых шляпах. Через минуту всех четверых схватили, скрутили руки за спинами, и, несмотря на ругательства и протесты, куда-то поволокли. Схватившие путешественников молодцы принадлежали, несомненно, к белой расе, были хорошо сложены и обладали здоровенными мускулами, что испытал на себе Васька Свистунов, пытавшийся им сопротивляться.
Через четверть часа пленники были доставлены к красивому двухэтажному дому в стиле английских коттеджей, обнесенному колючей проволокой, и предстали перед хозяином дома и маковых плантаций -- мистером Гарри Джонсом, красивым и статным англичанином в белом субтропическом шлеме.
-- Кто вы такие? -- спросил Гарри Джонс, и повторил свой вопрос по-французски и по-немецки. -- На основании какого действующего права вы забрались с целью порчи в мои плантации?
-- Я -- француз и профессор палеонтологии, -- гордо ответил Дормье. -- Ваши люди поступили со мной как... с китайцем. Я протестую.
-- Развяжите ему руки, -- приказал англичанин. -- Вы сами виноваты, профессор! Вы должны были знать, что находитесь на территории великобританской колонии, каковой, по существу, является весь Китай. А кто такие ваши спутники? Вы должны дать мне исчерпывающий ответ, потому что я являюсь ответственным представителем Великобритании во всей провинции Шень-Си.
-- Это -- мои русские спутники, -- начал было профессор.
-- Русские? -- брезгливо перебил англичанин.
-- Убрать их немедленно с моей территории! Вы, профессор, должно быть, сошли с ума, если называете своими спутниками боллль-ше-ви-ков!! Только ради вас, профессор, как представителя союзной нации, я не приказываю их немедленно заковать в наручники. Отведите этих грязных разбойников в деревню, -- обратился Джонс к своим подручным. -- Да скажите там минь-туанам, чтобы они за ними присматривали... Их оружие, с вашего разрешения, профессор, я задержу у себя.
-- Вот-те и Китай! -- с недоумением сказал Васька, когда его и Френкеля привели в китайскую деревушку, водворили в одну из фанз, крепче и благоустроенней остальных, и поставили у ворот вооруженного длинной палкой с ножом на конце китайца.
-- А вот и удеру, вот и удеру, -- радостно мелькало у него в голове и колотилось в сердце. Пробираясь узкими проулками, Васька заметил, что слабые отсветы в облаках постепенно увеличиваются, разрастаясь в зарево, охватившее полнеба.
-- Пожар где-то... -- Васька прибавил ходу. Узкие ворота с нагроможденными, загнутыми кверху, черепичными крышами, были открыты. Сторожа нигде не было. Прямо расстилались ровные поля, кое-где светившиеся маковыми головками. А вдали, километра за два, ярко полыхало пламя. Сквозь неумолчное цирканье цикад до Васьки доносились слабые крики и сухое щелканье выстрелов.
-- Хунхузы, что ли? -- соображал Васька, выходя в поле. -- Как бы не засыпаться... от одних сволочей к другим. Да тут где-то народная армия расположена... -- смутно вспоминались обрывки лекций, докладов, газетных статей. -- Провинция Шень-Си... Шень-Си, -- так, кажется этот буржуй лопотал...
Пламя, видимо, разгоралось, расползаясь вправо и влево. Небольшое возвышение мешало видеть горящие постройки. Зато языки огня, высоко вздымавшиеся в безветренном воздухе, ярко выделялись на темном фоне неба. Красный отсвет зарева озарял поля и облака. И вдруг Васька заметил что-то длинное и темное, бесшумно двигающееся по ровному покрову полей. -- Что это: погорельцы в эту деревню бегут? Но почему так тихо? А может -- и не погорельцы.
Васька опустился на колени и приложил yxo к земле. Глухой топот многих ног был слышен вполне ясно. Васька недоумевающе поднял голову: на светлом фоне зарева четко вырисовались силуэтом контур человека с ружьем, голова, плечи, дуло, лошадиная морда..
-- Верховой, еще... еще...
Целый ряд всадников, переваливая через холмы и на мгновение мелькнув по освещенному небу, пропадали в тени полей, сливаясь в длинную извивающуюся змею. Внезапно раздался глухой шум падения, лязг железа и крепкий русский мат, умело и со вкусом закрученный, прорезал тишину ночи.
-- Тише, дьяволы, -- всех разбудите, морды набью в кровь!!.
И почтительно-сдерживаемый голос ответил:
-- Никак нет, ваше сок-родь, -- как курей голыми руками возьмем...
-- Ну, уж нет, не так-то просто, сволочь белогвардейская, -- пробормотал Васька и рывком бросился к воротам. Тяжелые створки ворот подались с большой натугой. Теперь запор... Где он?.. Да, вот засов! Успею ли?
И успел. Огромный дубовый брус-засов плотно вошел в гнезда.
-- Эй, люди -- заорал Васька в сторону деревни. -- Вставайте, здесь бандиты, нападение...
По ту сторону ворот раздался целый взрыв матерщины, затрещали выстрелы, пули мягко зашлепали по дереву ворот, зацокали по камню ограды, разбитые черепицы зазвенели, падая на землю.
-- Кто там, такую и так-то? -- загремел чей-то бас.
-- Ага, сволочь белогвардейская, -- опоздали! На авангард комсомола напоролись! Да здравствует красный революционный Китай! Ура! -- закричал Васька в ответ.
-- Ах ты, погань советская! Вот мы тебя! Ломай, ребята, ворота!
Толстые доски затряслись от здоровенных ударов: видно, лупили прикладами. Но деревня уже проснулась: гнусаво заныли большие раковины, затрещали трещотки. Кто-то бежал сзади, кто-то кричал: -- Васька, где ты, черт?..
-- Френкель, это здорово, -- подумал Васька, и от страшного удара по голове медленно упал на землю.
-- Перелезли, черти, -- сквозь целый фейерверк огненных брызг и оранжевых каких-то пятен пронеслось в Васькином сознании, и потом все разом погасло, провалилось, утонуло в черной, бездонной мгле...
И хорошо, что утонуло: иначе Ваське пришлось бы увидеть, как через разбитые ворота лезут загорелые усатые рожи, при свете факелов сверкает оружие, блестят погоны и какие-то темные, юркие люди вволакивают в ворота тяжелый, угрюмый пулемет...
18. Свистунов и неподвижность
Уже давно качалась над Васькой пасть темная и зловещая, пасть немыслимого, состоящего из одной черной массы, дракона; может быть, динозавра. Пасть покачивалась, хлюпала, угрожала. И смердело из этой пасти стервяным запахом падали, конским навозом, тленом. Изредка подкрадывались или внезапно налетали грохоты, проносились где-то в бездне над пастью; уносились они, -- и вновь равномерно хлюпала пасть.
А вот сам Васька Свистунов был неподвижен. То, что было когда-то его движением, свойством его, Васькина, организма, -- провалилось в ту же мрачную бездну, из которой теперь выпячивалась и хлюпала пасть.
Ужасное же было в том, что Васька хотел двигаться -- и не мог! Пробовал хоть рукой шевельнуть -- и не осилил! Напряг всю силу воли -- и остался на месте! Как будто всему, что когда-то неслось вместе с Васькой в безграничные просторы жизни, побеждало, разрушало, строило, -- всему пришел смертный конец, каюк, амба.
И когда дошло все это от восприятия до ощущения, и когда уловило это Васькино сознание, то сразу внутри все как будто успокоилось, а сознание начало действовать: подсчитывать, взвешивать, определять.
Да. Вот. Как же. Была Москва.
Была остановленность в работе.
Апатия. Разрушение нервных клеток, -- так сказал врач.
Потом -- Френкель. И еще... профессор. А потом что?
Да. Этот... как его -- монголенок; почему он блестит как яркий луч со своим кимовским знаком? Та-ва-ли-ся... Славный парнишка!
Бесконечная пустыня. Степь. Миражи. Караван... без конца караван.
Потом хунгузы, стрельба. Лама. Бегство.
Ночь такая же черная... как пасть. Да не пасть это вовсе! А что?
Потом... потом плантация. Этот британский сукин сын, и еще... китайская деревня... А потом все провалилось в пасть. Да не пасть это!
-- Так нет же, нет, не хочу! -- внезапно вспыхнув огнем, сказало Васькино сознание. -- Не хочу неподвижности! Не могу перенесть неподвижность! Да, мало того: неподвижность. И московской остановленности тоже не хочу. Не желаю!
Создает, двигает жизнь вперед --
-- Может быть, он в обмороке? -- спросил другой.
-- Притворяется, сволочь, -- возразил первый.
-- Ну, тогда до Яонь-цзы... Там-то живо перестанет притворяться, -- загадочно сказал другой.
Дверь тяжело поехала, закрывая свет. Снова донесся паровозный свист.
Васька ощутил, что он слаб, как не бывал никогда, что изредка возникает страшная боль в задней части его головы, и что связаны у него не только ноги, но и руки. И вновь Ваську окутала тяжелая чернота неподвижности.
19. Проводник Антипыч
Русский проводник Антипов, или как его привыкли звать -- Антипыч, протер глаза и с изумлением удостоверился, что он совершенно один. Антипыч вылез из лёссовой пещеры, почесал в затылке и отправился на поиски.
-- Ну, мангольцы-то так-сяк: к домам наверно двинулись, -- рассуждал он по дороге. -- А вот профессор-то наш где? И товарищ Френкель с товарищем Свистуновым? Не засыпались ли они куда ни-то.
Целые сутки блуждал Антипыч по бесконечным теснинам лесса; посчастливилось ему набрести на покинутую пещеру, в которой он нашел связку сушеной рыбы. Большинство других таких же пещер были населены грязными и оборванными детьми и стариками. При приближении Антипыча они или разбегались, или безмолвно ложились на землю, покрыв себя тряпьем. Добиться от них Антипычу ничего не удалось. В пустой пещере Антипыч поужинал рыбой, поспал, и утром двинулся в дорогу. К полудню добрел он до маковых плантаций и, завидев усадьбу, пошел к ней. Внезапно ворота усадьбы распахнулись перед самым его носом, и из ворот чуть не кубарем вылетел товарищ Френкель. Два здоровенных белых человека, ухмыляясь, захлопывали массивные створы ворот.
-- А-а-а-а, вы-так? -- крикнул Френкель, вставая и отряхиваясь от желтой пыли. -- Черти английские! Сволочи!
-- Болль-ше-вик! Девиль! (Дьявол), -- послышалось из-за ворот.
-- Чегой-то они вас, товарищ Френкель, -- заботливо спросил Антипыч, помогая обчиститься.
-- Да, как же, Антипыч, друг?! -- возбужденно кричал Френкель, принимая присутствие Антипыча, как совершенно понятное и естественное явление. -- Я пришел подмоги просить, -- Васька Свистунов пропал, понимаешь, -- а они... прямо по шее. Империалисты паршивые! Джонбули окаянные! И еще профессор этот: -- "Я нитшего не знай, я нитшего не понимай"... У-у-у, динозавр ископаемый... Жалко ему хунхузня яйцо в глотку не заколотила! Тоже. Па-ле-онто-ло-гия! Тьфу! Извошник! Красиви дженшин! Дерьмо синее!
-- Да куда ж товарищ Свистунов-то делся? -- недоуменно спросил Антипыч.
-- А! -- досадливо махнул рукой Френкель. -- Нас по приказу мистера его величества, вот этого самого плантатора, заперли в китайскую деревню. Ночью налетела банда, я насилу ноги унес, а Васька пропал. Так-таки, понимаешь, пропал без остатка. Я подмоги просил, а они... У, сволочь, -- погрозил кулаком Френкель. -- Ну, погодите, динозавры империалистские...
Шедший мимо рабочий-китаец в громадной шляпе остановился, глядя, как Френкель размахивает руками.
-- Я сейчас ходю спрошу, -- сказал Антипыч. И заговорил по-китайски. Китаец ответил, что он только что был в разгромленной деревне, и от жителей узнал, что "белые собаки" увезли с собой русского. Кроме того, китаец указал дорогу в расположенный недалеко город, где есть войска народной армии. Френкель и Антипыч двинулись по указанному направлению.
По дороге поражало совершенно исключительное изобилие нищих. Уже одно их количество указывало, что путники находятся в совершенно разоренной стране. Нищие -- старики, старухи, дети, а иногда и взрослые мужчины жалобно тянули руки с просьбой а помощи. У самых порот города сидело множество оборванных людей. Они тянули жалобную песню, -- Антипыч перевел ее слова:
Когда он встанет с мягкого ложа -- он бьет слугу,
Когда он по улице тихо идет -- говорит о судьбе бедняков.
Когда его кружит толпа -- он сулит горы счастья...
А во дворце на Пей-хо он спокойно и молча казнит.
Угадай же, житель Пэ-синя, о ком поется в песне?