Жук поставил рукоятку машинного телеграфа на «стоп». Сразу же пароход перестало трясти и сделалось тихо.
В это время в шлюпке поднялся рыжий подросток и заорал в сторону парохода:
— Э-эй, посторонись!
Он старался кричать басом, но на первых же нотах голос его сорвался и перешел в дискант. Тогда, видно для убедительности, парнишка яростно замахал руками, показывая под нос шлюпки.
— Что за чертовщина! — сказал капитан. — Мальчишка один в море, не гребет, а шлюпка движется… Ничего не понимаю. — И, вскинув к губам мегафон, капитан крикнул в шлюпку: — А ну-ка, подходи, голубчик!
В ответ мальчишка только махнул рукой, а шлюпка сама по себе быстро двинулась в сторону от парохода.
Внизу на палубе засмеялись. Там уже собралась добрая половина команды и пассажиров «Большевика». В море ведь не часто приходится ловить таких рыжих мальчишек.
— Ну, знаете, — капитан развел руками, — малый вперед!.. Лево руль!.. Взять его с подветренного борта!..
— А вдруг не догоним?!. — произнес кто-то внизу, то ли насмешливо, то ли сомневаясь.
Но шлюпка уже перестала двигаться. Теперь она находилась под бортом парохода, защищенная им от ветра и волнения.
— Боцман, выбросить штормтрап[9]! — приказал капитан.
— Е-есть!
Веревочная лестница, постукивая балясинами о железный борт парохода, спустилась прямо к шлюпке.
— Боцман, в шлюпку, да живей!
— Е-есть!
— Поднимите всё на палубу!
— Е-есть!
Боцман, громадный и с виду неуклюжий человек, с удивительной легкостью перемахнул через фальшборт[10] и в один миг очутился в шлюпке. Он лихо исполнял все приказания. Но на этот раз произошла длительная заминка. Одна минута. Две. Три… Боцман возился в шлюпке с чем-то непонятным.
— Да что вы там, голубчик, вздремнули? — волновался на мостике капитан.
— Рыба тут, — отозвался боцман, — ба-а-альшущая!
— Тащите ее.
— Не пускает.
Это была правда: рыба держала человека.
Боцман едва спустился в шлюпку — понял, в чем дело, и сразу же ухватился за лесу. Рыжий мальчишка крикнул:
— Не трожьте! Мой палтус!
Боцман только грозно сдвинул брови, и мальчик присмирел.
— Чорт, морской чорт, — бормотал боцман, стараясь размотать снасть. Из этого ничего не получалось. Тогда он взмолился: — Ребята, подсобите!
Маленький кочегар Вася Томушкин первым ринулся с палубы вниз по штормтрапу.
— А ну, пусти, — отстраняя боцмана, сказал он и взялся за лесу. — Тоже рыбаки, с одной рыбиной справиться не могут. Соображать надо. Законов механики не знаете.
Леса выбиралась совершенно свободно.
— Сорвалась, — застонал боцман, — сам видел, такая рыбища, вот! — он развел руки в стороны и в тот же миг грохнулся на дно лодки. Это Вася Томушкин ударил его в живот головой, устремившись за лесой, которую рванула рыба.
— Остановить! — закричал Томушкин.
Боцман, лежа на спине, схватил лесу и задержал ее.
— Пусти! — горячился Томушкин. — Тоже рыбаки, одну рыбину вытащить не могут! Элементарных законов физики не знаете!
Но боцман стряхнул с себя маленького кочегара и не выпускал из рук лесы.
— Самойленко! — крикнул он на палубу.
— Есть! — донесся оттуда ответ.
— Падай сюда!
— За?раз!
Третий человек спустился в шлюпку.
— Може, его з ружья, — сказал он, — в голову, а?
— Со?лью лучше, — заметил кто-то из зрителей на палубе, — на хвост сыпьте!
— А можно и табаком, — посоветовал другой, — в глаза если. Рыба зажмурится, тут и хватай ее.
Десятки советов неслись сверху из толпы зрителей: серьезные и насмешливые, они слились в общий гул. Даже Яшка перестал отталкивать моряков от своей добычи и сам понукал их, но на него никто не обращал внимания. Матрос Самойленко с боцманом решительно взялись за лесу. Вася Томушкин уже оправился от замешательства и снова командовал:
— Раз-два, взяли! Раз-два, дружно!.. Ну, как тянете? — горячился он. — Кто так тянет? Вместе надо!
— Правильно, — подтвердили сверху, — ты их, Вася, по равнодействующей.
А боцман и Самойленко медленно, но верно подтягивали рыбу к борту. Лодка ходила ходуном: так металась в воде рыба.
— Лом подайте! — приказал боцман. — Я ее ломом по голове!
В лодку спустили лом.
— Держи крепче, — приказал боцман матросу, — я ее сейчас!
Теперь рыба была под самым бортом. Она рвалась со страшной силой, словно понимая, что пришел ее конец.
На палубе притихли. Наступил решающий момент. Боцман замахнулся ломом.
— Э-эх!..
И лом опустился на голову рыбы. Но боцман вложил в удар слишком много силы и потерял равновесие. Всё это произошло мгновенно. Томушкин хотел было удержать его, но сам вместе с боцманом кувырнулся за борт.
Теперь два незадачливых рыбака и рыба, испускающая дух, барахтались воде.
— А что я говорил, — дрожащим голосом кричал из воды Томушкин, — надо было рассчитать направление удара!..
— Поздновато, Вася, — крикнули ему с палубы, — сейчас рассчитывай скорость погружения!
А боцман, будто нечаянно, ухватился за Томушкина и толкнул его с головой в воду.
— Всё равно, — вынырнув, завопил Томушкин, — неправильно! Кто так бьет?
Через несколько минут на палубу «Большевика» подняли Яшку, лодку и двухметрового палтуса.
Рыбу насилу поворачивали два человека. Она была с одной стороны совершенно белая, а с другой светлобурого цвета, и на этой стороне у нее находились оба глаза.
— О це карась! — заявил Самойленко.
На мостике звякнул машинный телеграф. Пароход двинулся дальше. И только теперь на палубе люди разглядели мальчишку. Раньше было не до него. Внимание всех поглотила охота на палтуса.
Мальчишка стоял перед командой «Большевика», смело смотря всем в глаза.
— Ты кто? — спросил его повар.
Яшка вместо ответа отмахнулся. Очень уж смешной колпак был на голове у повара. А вот рядом с поваром стоял человек в тужурке с золотыми пуговицами, в фуражке с золотой эмблемой и с золотыми галунами на рукавах. То был старший помощник капитана Борис Владимирович Матвеев.
— Пускай начальник спрашивает, а вам не скажу, — сердито буркнул Яшка повару.
Все расхохотались.
— Так кто же ты? — спросил тогда старпом.
— Рыбак, — с достоинством ответил мальчик. — Яшка Кубас.
— Из какого села?
— Из села Тихого. Колхоз наш называется «имени Первого Мая».
— Из Тихого? — удивился кто-то наверху.
Все подняли головы. Капитан с мостика следил за допросом.
— Голубчик, — не выдержал он, вмешиваясь в разговор, — село-то Тихое сколько миль отсюда?
— Ну и что, — невозмутимо сказал Яшка, — вот подует межзапад-побережник, — я мигом доберусь.
— А ну-ка, поднимись сюда.
Старпом стал подталкивать Яшку к трапу, но мальчик заупрямился. Он заметил, как повар отделился от толпы и присел над палтусом, что-то вымеряя ладонью.
— Не трожьте! — крикнул Яшка повару. — Не ваш палтус!
И только когда повар отошел от рыбы, он сказал старпому:
— Куда идти?
Многим хотелось подняться на мостик следом за старпомом и мальчиком, но без надобности входить туда запрещалось.
Разговор продолжался при закрытых дверях. Однако начался он не сразу. Яшка, как вошел в рубку, так и застыл от изумления. Сын рыбака, и сам рыбак, потомственный помор, в первый раз в жизни он стоял на мостике большого океанского парохода. Сколько здесь было разных диковинок! Одна стена сплошь обвешена всякими часами: большие, поменьше, какие-то четырехугольные — все они блестели так, что глаза разбегались. А стрелки? Одни щелкали, вздрагивали, другие тихо перескакивали с черточки на черточку. Дальше стояли ящики со стеклянными стенками, а в ящиках стрелки что-то рисовали по бумаге.
Наконец Яшка увидел старика, который сидел на диване и очень сердито смотрел на нового пассажира. Кто он такой, этот старик, и чего надулся? Яшке хорошо запомнилось, как говорил отец: «У которого человека губы толстые — у того сердце доброе, у которого тонкие — тот злой». Яшка после того и стал различать людей по губам. Старик, сидевший на диване, нисколько не пугал Яшку. Подходящие губы, сразу видать, что добрый.
— Кто выпустил тебя в море одного? — спросил капитан.
— Сам, — спокойно ответил Яшка.
— Родители у тебя есть?
— Маманя одна.
— Зачем ты в море вышел?
— По рыбу, — Яшка улыбнулся, — поди-ткось какого словил. Маманька с неделю жарила бы.
Капитан сердито хмыкнул и отвернулся к иллюминатору: он не мог сдержать улыбки.
— Товарищ Жук, — приказал Александр Петрович, — запишите всё в журнал, и пусть радист сообщит об этом в Архангельск, кроме того, пусть свяжется с ближними судами. Сдадим рыболова на встречный пароход.
Капитан вышел из рубки.
Жук немедленно взялся за журнал и по своему обыкновению тут же при Яшке записал всё очень коротко:
«В 15 час. 10 мин. подобрали в море лодку и рыжего мальчишку. Грубиян ужасный».
Яшка узнал про эту обидную для себя запись, едва капитан возвратился в рубку. Старик взглянул в журнал и нахмурился.
— Это что, юмористический журнал?!.. Разве это запись? «Подобрали рыжего мальчишку»… Журнал есть официальный документ! Для журнала этот молодой человек может быть хоть яркосиним. Кого подобрали? Имя?.. Фамилия?.. Возраст?.. А если с ним что-нибудь случится? Мы должны будем отвечать! Это же человек, гражданин Советского Союза!
— А то как же! — подтвердил Яшка.
— Позовите Савелия Илларионовича, пусть он всё запишет! — приказал капитан.
Старик опустился на табурет.
— Сами-то откуда? — осторожно спросил Яшка. Надо же было ему узнать, что это за пароход и куда он шел; может, попросить как следует, и на этом пароходе его подвезли бы до дому.
Но Александр Петрович молча показал на дверь.
Вскоре на мостик пришел третий помощник, Пиатровский. Очень довольный тем, что капитан вызвал именно его, он подробно расписал в журнале обстоятельства, при которых «Большевик» повстречался с яшкиной лодкой, а также самого мальчика описал с предельной точностью: «Возраст — одиннадцать лет и семь с половиной месяцев, глаза — серые, рост — 145 сантиметров, особые приметы — небольшое количество веснушек, цвет волос — золотистый».
Когда Савелий Илларионович вслух прочел свою запись, Яшке больше всего понравилось, как было написано про волосы.
Глава третья
Знакомство с пароходом. — К чему иногда приводит любопытство. — Первая вахта. — Капитан сердится. — Куда идет пароход «Большевик». — Что Яшка прочитал о капитане Степанове.
Палтуса Яшка пожертвовал в общий котел команды, и повар дядя Миша испек к обеду замечательных пирогов с палтусиной. Кроме пирогов, рыба была жареная, отварная, каждая под разными соусами. А для особых друзей дядя Миша приготовил из печени палтуса уху. Что за уха! Прозрачная, желтая! На поверхности ее плавали кругляшки жира размером с пятачок.
Яшка ходил героем по пароходу и слышал одни только Похвалы. В этот день у него нашлось немало друзей и доброжелателей. То его хлопали по одному плечу, то по другому, тащили из каюты в каюту и в конце концов признали «первым рыбаком Белого моря». Что ж, за такой обед не грешно было признать его и первым рыбаком всего мира.
Словом, к вечеру Яшка умаялся так, что клевал уже носом, а перед ним один за другим всё появлялись и появлялись новые люди, двигалась прямо-таки бесконечная пестрая вереница людей. Он уже не мог различать отдельные лица, задержать внимание на каком-нибудь одном. И все непременно спрашивали его о чем-то, говорили сами, шумели, смеялись. Голоса людей тоже смешались, стали глухими и доносились откуда-то издалека.
Лишь один мягкий голос, чем-то напоминавший Яшке материнский, выделялся еще из общего спутанного хора голосов.
— Пора и спать, пора, — говорила уборщица Зина, обняв Яшку за плечи, — идем, я покажу, где тебе место отведено.
Они вошли в пустую темную каюту.
— Совсем отдельная, это у нас запасная, для пассажиров, — объяснила Зина, поворачивая выключатель. — Ты не боишься один?
— Чего бояться-то?
Яшка прошелся по палубе и чуть стряхнул с себя дремоту. А тут еще Зина говорила такое — спать в отдельной каюте на большом морском пароходе! Как же спать, если всё здесь было настоящее морское? Разве мог он оставить что-нибудь без внимания и не потрогать руками? Колпак, например, белый, что висел под потолком, — его, хочешь не хочешь, а надо отцепить и посмотреть: почему он вроде стакана с молоком, который выставлен на солнце? Или же вбитые в стенку блестящие крючки, — для какой они надобности?
Зина стянула с Яшки куртку и повесила ее на один такой крючок.
«Правильно, — подумал мальчик, — для того они и есть».
Кроватей в каюте стояло две: одна застланная, другая нет. На пустой была натянута прекрасная пружина. Про эту пружину Яшка тоже подумал: «Зачем?»
Над маленьким столиком на особой двойной полке стояли пузатый графин с водой и стакан. Рядом на стенке висело зеркало.
Заметил Яшка, как Зина глянула в зеркало и тут же поправила прядку волос. А Зина поймала взгляд мальчика и улыбнулась ему. Это опять чем-то напомнило Яшке мать. «Любит, видно, порядок, — подумал Яшка. — У маманьки в дому какой порядок, а здесь поважней». Зина ему понравилась, хотя и сказала: «Не боишься один?» Чудная!
Но нечаянно возникшие мысли о Зине не отвлекали Яшку от главного — от каюты.
Стул возле стола был прицеплен к полу большим медным крюком. Яшка был не таков, чтобы оставить без внимания этот крюк. Отцепить его и, главное, разгадать — зачем он нужен? — решил Яшка.
Зина вдруг нагнулась и стала откручивать что-то под стулом. Крюк звякнул и упал. Зина взяла отцепленный стул и приставила его к кровати:
— Сюда складывай платье. А стулья у нас прикрепляются к палубе на случай шторма. Во время качки знаешь, как всё ездит?
— Знаю, — кивнул Яшка, — это я давно еще знаю.
Но про себя он, конечно, удивился такому открытию. До чего же ловко всё придумано на пароходе!
— Ну, раздевайся, — сказала Зина, взбивая подушку и отворачивая одеяло. — Помочь тебе?
Яшка сердито сдвинул брови и надулся. Он даже не тронулся с места. «Вот придумала. Уходила бы скорей».
А Зине показалось, будто Яшка стеснялся ее. Она ласково потрепала его волосы:
— Ладно, ладно, ухожу. Ложись. Спокойной ночи.
И ушла.
Яшка первым делом принялся за незастланную кровать. Надавил на проволочную сетку. Она скрипнула, прогнулась и тотчас же оттолкнула яшкины руки. Яшка надавил крепче. Сетка сердито крякнула и толкнула Яшку энергичней. Яшке вдруг вспомнилось, как в школе учительница не позволяла ребятам прыгать на диване. А здесь качайся сколько хочешь. Ну-ка! Яшка уселся на кровать и давай подпрыгивать. Сетка заскрипела и завизжала. Напротив стояла другая кровать, приготовленная для Яшки. Как-то она?
Яшка надбавил на постель. Она скрипнула и тоже прогнулась. Тогда Яшка подпрыгнул и плашмя кинулся на мягкое-премягкое одеяло.
Сетка подбросила его вверх, а потом несколько раз качнула, только раз за разом слабей. Хорошо было. Яшка лежал вытянувшись и покачивался на кровати. Как всё это получилось? Даже самому не верилось. В памяти вдруг возникли и побежали одна за другой картины. Вот он тянет палтуса… Пароход «Большевик» сначала вдалеке, маленький…
Уснул Яшка нечаянно. Он закрыл глаза, чтобы лучше представить в воображении надвигающийся на его лодку пароход… Высокий черный борт заслонил всё… Этой чернотой и окутало Яшку. Он не услышал, как снова вошла Зина. Она сняла с мальчика ботинки, постояла над ним, улыбнулась чему-то и, выключив свет, осторожно вышла.