Центурион поискал взглядом знаменосца четвертой манипулы, неожиданно почувствовав желание присоединиться к старым товарищам и снова стать под знамя, под которым жил и сражался столько лет. Приказ колонне продолжить движение раздался как раз в тот момент, когда Септимий нашел знакомый штандарт в глубине строя, но люди, стоявшие под знаменем четвертой манипулы, не были видны за спинами окружавших их солдат.
* * *
— Можно ли доверять этому человеку? — спросил легат Мегелл, обращаясь к начальнику порта.
— Капитан Переннис служит Риму уже пятнадцать лет, и десять лет я лично знаю его. Ему можно полностью доверять, — уверенно ответил начальник порта, переведя взгляд на молодого капитана.
Аттик неподвижно стоял рядом с Септимием в совещательной комнате офицерских казарм. Он остался невозмутимым, когда легат поставил под сомнение его доклад, но был рад, что может рассчитывать на поддержку начальника порта. Аттик пересказал офицерам основные события, обратив особое внимание на силу карфагенского флота и его курс; он старался придерживаться фактов, избегал субъективных оценок и не высказывал собственного мнения.
— Совершенно очевидно, — произнес Сципион, скользнув взглядом по лицам собравшихся перед ним офицеров, — карфагеняне здорово подняли ставки. В лучшем случае нас ждут существенные перебои в снабжении, а в худшем — голод и гибель.
Лицо Сципиона оставалось невозмутимым, и все ждали, что он скажет дальше. Мегелл мысленно улыбнулся. Ему уже приходилось наблюдать за тем, как ведет дискуссию консул, и он знал о привычке Сципиона растягивать паузу. Молчание нервировало многих оппонентов, особенно молодых, и они торопились заполнить вакуум. Первым не выдержал кто-то из младших трибунов.
— Нужно ускорить кампанию и нанести удар, пока мы еще сильны! — выпалил он.
Эти слова придали смелости другим младшим трибунам, и они поддержали товарища, призывая к безотлагательным действиям, немедленным контрманеврам; их мысли и предложения были беспорядочными и противоречивыми.
— Довольно! — Мегеллу пришлось повысить голос.
В комнате вновь воцарилась тишина.
— А каково твое мнение, консул? — спросил легат.
Старший консул перевел взгляд на разложенные перед ним карты и схемы, задержавшись на северном побережье Сицилии. Последние двадцать лет карфагеняне оккупировали весь остров к западу от Алесы, и разделительная линия проходила приблизительно в пятидесяти милях от Бролиума. В пятидесяти милях к востоку от Бролиума находилось Сиракузское царство; две территории разделяли естественная преграда в виде горы Этна и договор о взаимном невмешательстве. Этот вакуум заполнили римские легионы, и до сей поры центры их снабжения оставались тщательно охраняемым секретом.
— Я убежден, что время у нас еще есть, — наконец произнес Сципион. Все ждали его слов, и даже те, кто минуту назад призывал поторопиться, согласно закивали. — Порты карфагенян находятся к западу от нас, — продолжал консул, указывая на Термы и Панорм. — Им понадобится время, чтобы обнаружить наши пути снабжения. Это дает нам возможность предпринять кое-какие контрмеры. Например, использовать обходные маршруты к порту и разбить транспорт на мелкие группы — так их будет труднее обнаружить. Кроме того, у нас остается время проконсультироваться с сенатом, прежде чем принимать решение о наилучшем ответе на эту новую угрозу. Пока же легионы должны действовать так, словно ничего не изменилось. Мы должны выиграть кампанию и победить врага.
Офицеры хором выразили свое одобрение и доверие старшему консулу, явно не сомневавшемуся в том, что правильно оценивает ситуацию. Сципион поднял руку, призывая к молчанию, и посмотрел на Аттика, стоявшего поодаль от окруживших стол офицеров. Сделав над собой усилие, консул преодолел инстинктивную неприязнь к неримлянину — он прекрасно понимал необходимость воспользоваться знаниями и опытом молодого капитана.
— А что думает капитан Переннис, — обратился Сципион к Аттику, — единственный среди нас морской офицер?
Все повернулись к Аттику, и на лицах многих командиров отразилось удивление и неодобрение тем, что консул интересуется мнением простого капитана. Вопрос снова застал Аттика врасплох. Он предполагал, что после доклада его отпустят, и поэтому они с Септимием держались в стороне. Теперь же он снова оказался в центре внимания.
— Я согласен, что у нас еще есть время, пока карфагеняне организуют блокаду северного и восточного побережья. Но я бы не советовал продолжать снабжение, когда блокада будет установлена, даже с использованием других маршрутов и мелких групп, как было предложено.
Аттик видел, что несколько трибунов недовольно поморщились, услышав, что он посмел возражать консулу, но лицо самого Сципиона осталось непроницаемым.
— По моему мнению, — продолжал капитан, — карфагеняне — одни из лучших мореходов в мире, непревзойденные мастера снабжения и морской тактики. Любая попытка обойти их блокаду закончится неудачей.
И вновь суждение Аттика вызвало недовольный ропот некоторых трибунов — ведь он открыто хвалил врага. Но капитан стоял на своем.
— Единственная стратегия, которая может принести успех, — это победить их в бою и прорвать блокаду, — заключил он, но его слова были встречены ледяным молчанием.
Двое трибунов, презрительно усмехнувшись, повернулись к нему спиной. Их внимание переключилось на консула, который должен был гневно отвергнуть мнение Аттика, но Сципион ограничился кивком.
— Благодарю, капитан, — произнес он и вновь повернулся к старшим офицерам: — Возможно, время у нас есть, но ближайшие несколько недель будут решающими, если мы хотим устранить угрозу. Малейшая нерешительность обернется катастрофой. Необходимо поставить в известность сенат, и я намерен сделать это лично. А поскольку самый быстрый путь в Рим — морской, я вверяю свою жизнь тем, кто уже побеждал карфагенян. Я отправляюсь в Рим на «Аквиле».
Аттик и Септимий выпрямились, почувствовав, что все взгляды вновь обращены на них. Их путь определен — в Рим, в самое сердце Республики и всего цивилизованного мира.
— Отбываем через час, — распорядился Сципион и отпустил офицеров «Аквилы».
* * *
— Марк, старина! — окликнул Септимий своего бывшего командира из четвертой манипулы Девятого легиона, когда они с Аттиком вошли в комнату младших офицеров.
— Септимий!
Они встретились на середине комнаты и, радостно улыбаясь, пожали друг другу руки. С их последней встречи после битвы при Агригенте прошло больше года. Высокий и жилистый Марк был на десять лет старше Септимия и, хотя лучшие его годы уже остались позади, сохранил железную мускулатуру и такую же железную волю и дисциплину.
— Как поживает Антоний? — спросил Марк. — Все тот же старый тиран?
— Ничуть не смягчился, — ответил Септимий, гордившийся репутацией отца как одного из самых суровых центурионов, командовавших манипулой Девятого легиона. — Марк, — продолжал Септимий, поворачиваясь к Аттику, — это капитан «Аквилы» Аттик Милон Переннис.
Центурион хотел было протянуть руку, но сдержался; взгляд его вдруг стал враждебным.
— Грек? Всемогущие боги, Септимий! — воскликнул он, поворачиваясь к центуриону морской пехоты. — Я проклинал тот день, когда ты согласился на повышение, а теперь еще оказывается, что ты служишь с людьми, с которыми мы с твоим отцом сражались у Беневентума.
Аттик шагнул вперед, разозлившись на незаслуженное оскорбление, но Септимий преградил ему путь и остановил потянувшуюся к мечу руку.
— Аттик сражался за Республику столько же, сколько я и половина людей в этой комнате. Его верность не подлежит сомнению.
Марк хотел возразить, однако сдержался, вспомнив о давней дружбе с Септимием и об отце Септимия Антонии, который был его учителем. Он снова протянул руку — медленно, с бесстрастным выражением лица.
Аттик не пошевелился, взгляд его оставался враждебным.
— Друг Септимия — друг Девятого легиона, — произнес Марк.
Аттику эти слова показались неискренними, но он пожал протянутую руку центуриона.
— Капитан, говоришь? — окинул его Марк испытующим взглядом. — Что привело тебя и этого сироту из Девятого в наш лагерь?
— Плохие новости, Марк, — произнес Септимий серьезным тоном.
Марк кивком головы указал на стол, вокруг которого собрались младшие офицеры, и все трое сели. Другие центурионы умолкли и посмотрели на них; многие наклонились вперед, чтобы не пропустить новости, от которых так изменилось лицо Септимия.
— Продолжай… — повернулся Марк к Септимию.
— Карфагеняне, — начал тот. — Целый флот, Марк. У северного побережья. Через несколько недель будет полная блокада.
— Милосердный Юпитер… — выдохнул Марк.
Центурион прекрасно понимал важность снабжения — как и все его товарищи. Успех и боевая готовность манипулы в значительной степени зависели от бесперебойного снабжения. Блокада означала отсутствие новых доспехов, оружия, а также еще тысячи простых, но необходимых вещей, без которых невозможно существование боеспособной армии.
— Что мы будем делать? — наконец спросил Марк.
Остальные офицеры молчали, ожидая, пока выскажется самый опытный из них.
— Мы следуем в Рим… — ответил Септимий. — Сопровождаем старшего консула для доклада сенату.
— А легионы?
— Сципион приказал, чтобы армия действовала так, будто ничего не изменилось, — сказал Септимий, вспомнив слова старшего консула, произнесенные на совещании. — Так что Девятый и Второй выступают, как и планировалось.
— Мы-то выступим. — В голосе Марка сквозило раздражение на не подвластные ему силы, угрожавшие благополучию его легиона, его манипулы, его подчиненных. — Но в случае блокады планы скоро изменятся. Нам придется выживать, а не сражаться, охотиться за продовольствием, а не за врагом.
В комнате вновь воцарилась тишина. Все обдумывали этот внезапный поворот судьбы.
— Септимий, — вдруг произнес Марк решительным голосом, — Антоний был мне как отец. Я почитал за честь служить опционом в его манипуле в битве при Беневентуме и с радостью отдал ему долг, сделав тебя своим помощником. Я знаю, что после Агригента у тебя была серьезная причина принять предложенное повышение и перейти в морскую пехоту, и я не сомневаюсь, что ты человек чести — как и твой отец.
Септимий кивнул, вспоминая, какие крепкие узы связывают двух старших офицеров любой манипулы.
— Когда ты был моим опционом, я всегда мог на тебя надеяться — а ты на меня. И теперь я снова на тебя рассчитываю, Септимий. Если блокада будет установлена, ты со своим капитаном должны прорвать ее. Сделай все, что для этого потребуется. Впереди полгода боев, и мне нужно иметь надежный тыл и быть уверенным, что ты не позволишь карфагенянам сковывать нас.
Септимий кивнул, и Марк встал.
— Обещаешь? — потребовал он тоном, каким обычно разговаривает центурион, привыкший командовать ста двадцатью солдатами.
Септимий тоже поднялся.
— Обещаю, центурион. — Рангом они были равны, но он уважал опыт старшего товарища.
Марк перевел взгляд на Аттика, отметив мрачное лицо молодого капитана.
— А ты, грек? Ты будешь сражаться за легионы?
Аттик медленно поднялся и стал рядом с другом.
— Да, — кратко ответил он после секундной паузы.
— Хорошо, — кивнул Марк.
Центурион протянул руку, и Септимий торжественно пожал ее. Аттик, слегка замешкавшись, последовал его примеру, и в уголках губ Марка мелькнула хитрая улыбка.
— Как называется твой корабль? — спросил центурион.
— «Аквила», — гордо выпрямившись, ответил Аттик.
— Доброй охоты, команда «Аквилы», — кивнул Марк.
— Задайте им жару, Волки Девятого, — в тон ему сказал Септимий.
Ощущение прочной связи с легионом придало силу его словам, и на мгновение у центуриона возникло желание вновь оказаться в рядах четвертой манипулы.
Сила и искренность его чувств заставили присутствующих встать — без всякой команды. Септимий и Аттик отдали честь, и все отсалютовали им в ответ… за исключением Марка. На мгновение его взгляд встретился с взглядом Септимия, и тот увидел, как ветеран едва заметно кивнул, подчеркивая значение сказанного. Второй и Девятый легионы. Бык и Волк, отправятся из этого лагеря на поля сражений Сицилии. Два существа, рожденных для битвы, будут отважно сражаться, но их сила зависит от снабжения, без которого они ослабнут и из охотников превратятся в добычу. Теперь их сила зависит от Септимия, и для ее сохранения он готов пожертвовать жизнью: не по велению Республики, а ради своих товарищей-легионеров, таких как Марк.
ГЛАВА 3
Колонна вернулась из лагеря в порт Бролиума примерно за час до заката. Сципион отпустил офицеров «Аквилы», приказав быть готовыми к отплытию на рассвете. Затем направил коня к вилле и стал пробираться по узким извилистым улочкам, все так же пустевшим при его приближении. Через несколько минут он уже спрыгнул на землю во дворе виллы и отпустил охрану.
Старший консул направился в свои покои, где его ждал слуга, нубиец по имени Халил, которого Сципион лично выбирал на невольничьем рынке Рима; раба сопровождали две женщины, державшие свежие полотенца и теплую ароматизированную воду. До того как занять место в сенате, Сципион посвятил себя военной карьере. Знатное происхождение позволило ему получить должность трибуна, а через десять лет, в двадцативосьмилетнем возрасте, честолюбивый и напористый молодой человек уже стал легатом, командиром римского легиона. Он использовал свое высокое положение и семейные связи, чтобы избраться в сенат, и теперь, в свои тридцать пять, Сципион стал старшим консулом, заняв высшую выборную должность Республики.
Сражения, которые он вел в сенате против других честолюбивых граждан Рима, по своему накалу не уступали настоящим битвам, но в них отсутствовал элемент физической опасности, когда приходилось меряться силой с противником. Сципиону не хватало этих ощущений, и он замещал их поединками с бойцами, которых тренировал для арены. Одним из таких бойцов был Халил, высокий, жилистый и мускулистый нубиец, в широко раскрытых и ясных глазах которого мелькал дерзкий огонек, как у человека, который не был рожден рабом, а стал им по воле случая. Сципион добился беспрекословного послушания раба, готового убить по его приказу, но в то же время прекрасно понимал, как опасно держать его у себя дома, поворачиваться к нему спиной, позволять просто приближаться к себе в часы сна. Этот элемент опасности, которого так не хватало в сенате, пьянил Сципиона. Именно жажда острых ощущений была движущей силой его военной карьеры, и она же привела его на поля сражений Сицилии: ему хотелось еще раз оказаться в окружении солдат Рима.
Сципион позволил Халилу снять с себя одежду. Рабыни вымыли консула и натерли ему маслом плечи. Затем надели на него белую льняную тунику и отступили к двери, ожидая дальнейших указаний.
Завершив привычную процедуру, Сципион принялся расхаживать по комнате; предстоящее путешествие действовало возбуждающе. Мысли о смертельной опасности лишь подстегивали его.
— Приготовься — завтра на рассвете мы отбываем в Рим, — приказал Сципион Халилу, и слуга тут же повернулся к выходу. Рабыни последовали за ним. — Постой! — Окрик Сципиона заставил всех троих остановиться. — Ты останься, — распорядился он, указывая на вторую рабыню.
Остальные вышли, закрыв за собой дверь. Женщина ждала, держа в руках таз с остывающей водой. Она была сицилианка — высокая, смуглая, с большими карими глазами и длинными волосами. Короткая стола открывала стройные ноги, шнурок на талии подчеркивал пышные бедра. Сципион подумал, что ей не больше двадцати. Кивком головы он указал на походную койку в углу комнаты, и женщина пошла туда, поставив таз на пол. От этого простого жеста желание Сципиона вспыхнуло с новой силой. Лицо девушки, ложащейся на кровать, не изменилось: на нем сохранялось все то же привычное выражение рабской покорности.
Сципион позвал ее к себе в комнату в первую же ночь после прибытия в Бролиум, но теперь он был совсем другим. Девушка видела, что римлянин едва сдерживает внезапно нахлынувшее желание. Сципион никогда не задавался вопросом, почему грядущая опасность оказывает на него такое действие, — просто давал выход своим страстям. Завтра он возвращается в Рим, и на борту галеры ему нужно будет поддерживать образ невозмутимого и уверенного в себе руководителя Республики. Придется глубоко запрятать волнение и желание действовать, чтобы они никак не отразились на его лице. Только теперь, в уединении своих покоев, медленно приближаясь к женщине, он мог дать волю своим чувствам, а краткое наслаждение давало шанс унять волнение перед грядущей опасностью.