— Посмотрим, — он отвернулся и встал. Он все меньше и меньше понимал Елену.
— Его зовут Антуан де Кюри! — произнесла Елена, словно ножом по сердцу полоснула. Никита лишь на миг остановился, и взгляд его упал на кольцо. Обо всем забыл он в тот момент. Лишь имя отца, произнесенное Еленой с такой ненавистью, он мог слышать, как эхо. А она продолжала:
— И я обязательно найду и покараю всех, кто единокровен с ним!
— Ежели он один виноват, зачем же детям его мстить? — спросил Никита, не то из любопытства, не то из страха потерять любимую.
— А меня кто жалел?! Когда я совсем крохой осталась на руках престарелой бабки, да и та скончалась, и отдана я была в этот чертов монастырь! — она стала плакать и, странное дело, не возникло в тот момент у Никиты жалости к ней. Возненавидел он всех женщин, которые жизнь ему попортили. Сначала сестрица его Ольга, а теперь и Елена грозит смертью ему. Причем Елена еще не знает того, что дарила себя сейчас тому самому отпрыску диавола, который отца ее на тот свет отправил. Одно было на уме у Никиты. Он хотел разузнать, права ли она в догадках своих, и не из-за ее ли проклятия почила его матушка?
— А давно ли ты узнала? И верна ли весть эта? — как ни в чем не бывало спросил Никита.
— Узнала от Пахома я, от кузнеца, что приходил в канун смерти своей. Как знал, что помрет, и рассказал мне все. С тех пор и молю только о мщении того самого сатану, что убийцей овладел, когда он приказал отца моего раненого высечь!
«Значит, с того времени и наводит она порчу. Хотя может статься, что по болезни матушка моя покинула мир. Ведь и Гришка мне говаривал, что нечестива Елена, токмо не до того мне было. Словно ярким светом ослепила она меня. И до сей поры очухаться не могу. Господи! Ну что со мной? Почему нерешительность мною овладевает так не вовремя!»
Он уже с презрением смотрел на женщину, которая часом раньше была ему всех милей на свете и которая спасла его от разочарования после побега сестрицы.
— А хочешь молитву ту послушать, что я каждый день творю, в проклятиях поминая убийцу отца своего? — спросила Елена так, что Никите стало страшно. Уж очень на ведьму была она похожа в тот момент. С распущенными волосами, наполовину нагая и с бешеным блеском в глазах, она стала как безумная носиться по маленькому скиту, оскверняя его своими непотребными речами.
«Как луна не видит солнца, как берег неотделим от моря, так пусть не видят предки твои единокровных своих! Пусть черт и сатана правят разумом их! Пусть Ваал и Вельзевул станут их провожатыми на земле и под землей!» — чем дальше говорила Елена заклятья свои, тем хуже чувствовал себя Никита. Только несколько мгновений спустя он понял, что проклятья Елены и вправду начинают действовать на него.
Глаза его затуманились, и он понял, что теряет сознание.
Глава 18
— Никита! Никитушка! Очнись, родимый! — Елена стояла пред ним на коленях и сбрызгивала его невесть откуда взявшейся холодной водой.
— Что… что случилось? — сквозь силу спросил Никита. Елена выпрямилась и с улыбкой посмотрела на него.
— Слаб ты, видно, порча на тебе какая, что к чужому проклятью действие имеешь, — она повернулась, чтобы подать ему еще воды. Никита схватил ее за руку.
— Стой!
— Ты что? Батюшки! — она пыталась отцепить свою руку, но Никита крепко держал ее. — Ты отчего глядишь на меня волком? Аль не прошла дурнота? — даже сейчас, когда она заботливо смотрела на Никиту, он чувствовал, что чужая она ему и опасна для него.
— Так не знает никто, что со мной ты здесь? — со злой усмешкой спросил Никита. Голову его словно тисками сжимало. Мысли путались и бегали в голове, как пьяные чертенята.
— Нет, милый, никто, — Елена опустилась у ног Никиты, а он все держал ее за руку. И глядя в эти глаза, Никита услышал голоса, которые вначале шептали что-то непонятное, как ворчание древней старухи, потом зазвучали громче, и звуки походили на утробные крики животных. Вдруг среди всего этого хаоса он услышал четкое и громкое: «Убей! Убей! Убей ее!» Голос был схож с голосом матери, потом отца — все так и кружилось, заставляя Никиту поступить именно так, как приказывали неведомые голоса. Он смотрел на Елену. Она что-то говорила, может, слова любви, а может, и проклятья, разобрать он не мог. Словно окаменев, уставился он на эти красивые, полноватые губы, и показалось ему, что они в крови. Он со всего размаху ударил по губам рукою.
Елена в испуге и от неожиданности отползла в другой угол скита и закрыла лицо рукою. Тут он увидел, что по всему ее телу ползут гады, обвивая ее тугими кольцами, кусают ее, рвут тело на части. Потом вдруг она сама превращается в огромную змею и тянется к Никите, дабы и его жизни лишить. Единственное, что осталось от нее человеческого — это локоны ее красивых волос.
— Прочь! Прочь! Умри! Сгинь! — орал он, избивая Елену до смерти, и только эхо разносило его слова по долине, заглушая ее стоны. Занеся над ней руку в очередной раз, он вдруг ощутил резкую боль в руке. Никита вмиг отпрянул и посмотрел на руку. Перстень загорался зловещим огнем и обжигал руку адским пламенем. От этой боли он и потерял сознание…
Предрассветный холод и озноб пробудили Никиту. Он чувствовал, что лежит на чем-то холодном и мягком. Он осмотрелся.
— О! Бог мой! — он брезгливо отпрянул от мертвого тела и, припомнив прошедшую ночь, не заметил в сердце своем сожаления от содеянного.
— Не во грех мне то, что погубил тебя, Елена, ты зачин вела и покоиться тебе вместе с нечистью смрадной! — он отрыл маленькую дверь, и свежий утренний воздух чуть не разорвал его легкие. Этот ветерок был как спасение. Телесное спасение для него было важнее, нежели душевное.
Припасы, принесенные Еленой в скит, так и остались стоять нетронутыми до утра. Никита развязал котомку и, с удовольствием поев, стал обдумывать, как же поступать дальше?
Не о мертвой женщине были его главные мысли и чаяния. О коне, запропастившемся в ночи, пока предавался хозяин любви и страсти.
«Ежели не знает никто, что со мной Елена, кто ж будет винить меня и сомневаться в порядочности моей? Панкрат — свидетель отъезда моего». Он посмотрел на кольцо.
«Видно, сила в нем есть какая, ежели оно горит огнем ярким». — Он, видно, долго просидел истуканом, потому что даже хлопотливые сороки, сновавшие около, не обращали на него внимания.
Наконец, он встал, распугав мирно клюющих сорок, которые довольствовались остатками Никитиной снеди. Самодовольный и уверенный, он встал и прикрыл дверь скита, ставшего для Елены Воронковой гробницей.
Понял он, что ничто и никто не ждет его более в родном доме. Матушка померла, Ольга предала, а смерть отца вызывает доселе смутное беспокойство.
По дороге в Петербург Никита остановился на постоялом дворе и там услышал весть, которая не давала ему далее задерживаться в развлечениях и личных делах.
Ничего уже не удерживало Никиту в Петербурге. Не мыслил он уже спокойной жизни после войны со Швецией. Слишком рано пришлось вкусить ему всю «прелесть» солдатской жизни, так разительно отличавшейся от спокойного и размеренного уклада его фамильной усадьбы. С детства бывший под опекой матери и потерявший ее, он уже твердо решил посвятить себя военному делу.
* * *
Генерал-майор Кропотов с генерал-губернатором Дальбергом обсуждали приказ императора о создании армии для скорого Персидского похода.
— Капорский пехотный полк должен быть за неделю сформирован и быть готовым в любой момент, — проговорил Кропотов.
— Так и запишем, — Дальберг, чуть ли не в рот заглядывая генералу, записывал все его приказы и грозно посматривал на стоящего рядом поручика.
— А ты все записываешь? Что, уж память ненароком подводит? А где ж писарь твой? — генерал устало зевнул.
Дальберг, испугавшись, что Кропотов может уличить его в несостоятельности, торопливо проговорил:
— Ну какой писарь, ваша светлость? Сам я, все сам, — губернатор после одного примечательного и печального дня стал менее спесив.
— Преонского Никиту назначить хочу… Хотя нет, постой. Сначала я сам с ним поговорю, так что прикажи послать за Преонским, как только начнем готовиться.
— Сразу и зашлю, — Дальберг вопрошающе посмотрел на генерала и убедившись, что у того больше нет дел, свернул свои бумаги и, пожелав доброй ночи, откланялся.
В городе своим чередом шла подготовка к скорому походу на юг. Разговоры о нем велись везде, начиная с Сената и заканчивая мелкими кабаками. После убедительной победы над Швецией русские знали, что им ничего не стоит усмирить наглость и дерзость одного из предводителей смуты на Кавказе, а уж потом двинуться в Турцию, Индию.
Как много обещал этот поход и для вельмож и для простых солдат! Многие имели причину идти на эту войну. Ведь положение, деньги и имя можно было получить, только завоевав себе хорошую репутацию. И где? На войне.
В каждом доме, где собирались на военную службу, шли приготовления. И не было различия между людьми, богат ли, знатен, беден иль сирота.
Император, страстно любивший море, приказал в скором времени подготовить флот для похода на Кавказ через Каспий.
* * *
— Ефимия! — Христина зычно позвала няньку маленького Никиты. — Где ты пропадаешь? — мать-настоятельница наконец увидела Ефимию, выходящую из молельни. Лицо Ефимии выражало тревогу и беспокойство. Христина, на руках которой мирно спал сын Елены Никита, спросила:
— Неужель и здесь нету? Куда ж она запропастилась? — Христина баюкала проснувшегося Никиту и передала его Ефимии. — Ох, забери, ослабла я, дитя-то малое, а тяжело, — попросила она.
— Матушка, что ж, делать-то теперича? Чего с дитем-то? — Ефимия была не на шутку взволнована.
Чувствовала она, что приключилось что-то с Еленой, а в толк не могла взять, с чего бы? С вечеру захворала, а потом и не видал ее никто. О том, что влюблена была Елена в Никиту Преонского — гвардейца приезжего, она знала и думала сначала, что это он ее задерживает где-то. Но после того, как Панкрат сказал, что он сам проводил гостя за Чертово болото и там распрощался, Ефимия решила, что Преонский тут ни при чем.
«Елена, — молилась Ефимия, сидя у себя в келье, — Господь с тобой! Пусть образумит он тебя и к сыночку вернет. На кого же ты его оставила? Сиротой ведь станет. Елена, вертайся скорее».
За окнами слышались тревожные голоса и шаги обитателей монастыря. На дворе стоял полдень, а Елена до сей поры не вернулась в стены монастыря.
— Знала я, знала ведь и сердцем чуяла, что не вернется она сюда. Кто в миру греха вкусил, того и арканом не загонишь обратно, — ворчала Христина, приводя в ужас молоденьких монахинь. Уж они-то знали, какова матушка-игуменья в гневе. А причитания ее — это только начало бури, которая ждет их, если не вернется Елена и объяснения не представит полного.
— Елену-то только смерть и оправдает, — шепнула одна монахиня другой.
— Т-с-с-с, — вторая мышью нырнула в подсобку и решилась схорониться там, пока не пройдет гроза.
Издали могло показаться, что монастырь — самое спокойное и надежное убежище от смут и неспокойствия. Но после того как стало известно о пропаже Елены, монастырь гудел, как пчелиный рой.
Сторож Панкрат запряг лошадь и после полудня решил выехать на поиски.
— Человек пропал — дело сурьезное, — говорил Панкрат Гришке, придерживая коня. Гришка понимал, что что-то страшное случилось с Еленой. Потому как, еще перед Троицей, был он в Вожайской станице и слыхал на базаре, что бабы промеж себя говорили, Елену Воронкову недобрым словом поминали. Опять, мол, урожая не будет в этом году: Елена порчу наводит. Родственники Степана Перова, мужа ее, до сей поры не приемлют ни ее, ни их сына Никиту, оттого они в лесу и жили, как отшельники.
Вот она и мстит и клянет, но не только родственничков своих — на всю землю проклятие легло. Хотели сначала Перовых всем миром изгнать, но потом успокоились. Вот это спокойствие и насторожило Гришку. Этот парнишка, хоть и мал был, а видел в жизни многое.
— Никитку малого жалко, — сказал Гришка.
— Ты чего это жалеешь-то раньше времени, али знаешь что и скрываешь от меня? А? — спросил Панкрат.
Гришка в ответ лишь отрицательно покачал головой.
— О-ох, — вздохнул Панкрат, — ежели и случилась беда, то крестный у мальца есть, да и мы пареньку пропасть никак не дадим. Не совсем сирота Никитка-то наш.
— Крестный залетный какой-то, был и пропал, — сказал Гришка.
Солнце, багрово-красное, с рваными краями от окружавших его облаков, как поджаренный блин в масленицу, медленно уходило за Носатую гору. Панкрат добрался до Вожайска в вечерние сумерки. Здесь от своих знакомых он надеялся услышать что-то об Елене.
Панкрат должен был доехать до поместья Преонских и коли не найдет там Елены, просить помощи у Никиты Преонского — таков был приказ матери-настоятельницы Христины.
По пути в Вожайск встретился Панкрату отряд гвардейцев в золотых галунах. Почетным караулом гвардейцы сопровождали Меншикова в Петербург.
«Война скоро. Вот и слетаются орлы наши для помощи со всей России, — чуть ли не прослезившись, подумал Панкрат. — А ведь и Никита Антонович тоже может скоро уехать, торопиться надо бы».
Вожайск встретил путника звоном колоколов, разносившихся по всей округе. То здесь, то там слышались звуки свистулек и трещоток, оставшихся еще с праздника Троицы.
Панкрат направил лошадь в сторону постоялого двора.
Глава 19
1722 год. Лето.
— Посланники с Кавказа к вашему величеству! — отрапортовал камердинер его императорского величества.
— Проси, — император находился в хорошем расположении духа, он-то знал, о чем пойдет речь и с какой просьбой пожаловали послы.
В Тронном зале дворца император принимал представителей кавказской и афганской знати. Беду их Петр знал и помочь не отказался. После непродолжительных переговоров император пообещал прибывшим содействие в скором будущем, заверив представителей в том, что на Астрахань русские пойдут уже в ближайшую седмицу, а морским путем двинутся неделей позже. Так что визитеры Петра могли выбирать, как воротиться им домой — морем или сушею.
На следующий день были отданы приказания готовиться в путь кавалерии Кропотова, а после генерал-адмиралу Апраксину выступить со своим флотом.
Никита вовремя поспел в Петербург, так как поверенный от Кропотова уже дожидался его возвращения.
— Никита Антонович, — начал запыхавшийся гвардеец, — генерал-майор Кропотов велел вам срочно прибыть в его штаб!
— Что, уже выступаем? Добро! — Никита от мысли о предстоящей битве довольно потер руки. — Покажем этим басурманам, как союзников обижать! Кто смуту наводит? Миравис? Вот бы мне с ним встретиться! — Никита, уверенный в себе, представлял, что его ждет после победы над бунтовщиками. Император, еще при войне со Швецией, не раз намекал Никите, что пора бы уже Преонскому в чинах подняться. Кропотов уже отдал приказ готовиться в поход завтра.
«А ежели чин будет, то, глядишь, и служба справная, и деньжат поболе, и…»
«Что это вдруг со мной? — спрашивал сам себя Никита. — Стал я о деньгах думать, да о положении. Неужели мне моего мало? И какова причина всего этого стремления? Нет, нет, не алчность меня заставляет! А что же?»
Так он и спорил с собою, пока Дуня не позвала его трапезничать. Она крутилась вокруг него и так, и сяк и наконец спросила, утирая глаза платочком:
— Неужто, барин, тоже пойдете воевать? Ведь только недавно в отчий дом вернулись.
— А что я, по твоему разумению, дома должен отсиживаться, пока други мои бьются, ордена и почет себе заслуживая?! — грозно спросил Никита.
Дуня, испугавшись, что у барина опять враз сменится настроение, как в тот день, когда он приехал и не застал дома Ольгу, поспешила уйти из столовой, так и не ответив на вопрос Никиты.
— Иди, Глашка, посиди у дверей, вдруг понадобится что барину, а я устала, прилягу, — попросила нянька молодую и ушлую ключницу. Та была только рада.