– Коль вы гоните меня, делать нечего – придется уйти, – усмехнулся тронутый заботой генерал.
Вернувшись на редут, Кондратенко приказал его коменданту отправиться в занятые окопы, а сам подошел к миномету.
– Какова скорость стрельбы? – справился он у лейтенанта.
– Не чаще чем раз в пятнадцать минут выстрел.
– Жаль! Если бы удавалось выпускать мину хотя бы каждые пять минут, то минометами можно было бы заменить орудия. Нельзя ли увеличить их число?
– Это не безопасно, так как для вывода из строя миномета достаточно маленького осколка или даже ружейной пули.
– Сергей Владимирович, ознакомьтесь с устройством аппарата и возьмите на себя их установку на Высокой. Лейтенант окажет вам нужное содействие.
– Слушаюсь! Я дам в помощь своего минного квартирмейстера Буторина. Он покажет, как они устанавливаются. Дело не хитрое, – ответил моряк.
Прапорщик вместе с генералом двинулись в обратный путь. По дороге они свернули на Кумирненский редут. Тут разрушений было еще больше. Ров наполовину засыпан, бруствер обвалился. Везде валялись трупы и стонали раненые.
– С минуты на минуту ждем штурма, – доложил генералу комендант редута поручик Дунин-Слепец.
В это мгновение крики «банзай» возвестили, что японцы кинулись на редут. Из траншей выскочили саперы с бамбуковыми лестницами и ручными гранатами, за ними, с примкнутыми штыками, – штурмовые колонны. Артиллерийский огонь сразу смолк, дым начал рассеиваться. Звонарев подхватил валявшуюся винтовку и приготовился защищать себя и Кондратенко.
– Рота, залпом пли! – закричал поручик, вскакивая на бруствер и размахивая обнаженной шашкой.
Раздался дружный оглушительный треск ружей, за ним еще и еще. Заработал единственный уцелевший пулемет. Трое японцев прорвались к месту, где находился Кондратенко, один из них бросил ручную гранату. Генерал быстро нагнулся, укрывшись за развалинами бруствера. Взрыв на мгновение оглушил и ослепил его, но затем он опять выпрямился.
– Целы? – кинулся к нему Звонарев.
– А вы? – вопросом же ответил Кондратенко.
Рядом на земле корчился в предсмертных судорогах стрелок, другой громко стонал, держась за правый бок.
– Ваше превосходительство, противник отошел в исходное положение, не приняв штыковой контратаки! – доложил Дунин.
– Нам никакие враги не страшны с такими молодцами! Только берегите их, елико возможно. Они опора и гордость Артура, – ответил генерал. – Я еду к Белому с просьбой сосредоточить огонь всех батарей на вашем участке.
После грохота, шума и нервного напряжения боя в
Палиджуане казалось совсем тихо и спокойно, только где-то вверху мелодично пели редкие ружейные пули.
– Жарковато сейчас было! – облегченно вздохнул прапорщик.
– Впереди предстоят еще более горячие часы. Надо торопиться к Белому.
– Разрешите мне вернуться на Саперную, – попросил прапорщик.
– Да, да, и сообщите Вениаминову о данном вам поручении, договоритесь с Ирма, ном о минных аппаратах, – напутствовал его генерал.
– Не чаял вас и в живых видеть! – встретил Вениаминов прапорщика. – Я все время наблюдал в бинокль за тем, что происходило. Здорово японцы навалились на редуты!
Узнав о поручении, данном Звонареву, капитан завздыхал.
– Хоть до вечера-то побудьте у меня. Ваши солдаты – Блохин с компанией – чуть не передрались с остальными на работе. Для них вы и Борейко – высшие авторитеты. Со мной они спорят, а лейтенанту Блохин нахально заявил, что тот ничего не понимает в постройке? батареи, за что, конечно, был избит.
– Разрешите мне взять их с собой. Они мне будут очень полезны.
– Работать невозможно, – подошел к прапорщику
Блохия, – что им ни говоришь, не слухают, а ихний офицер так в рыло кулаками и лезет, – показал он на свой подбитый глаз.
Звонарев сообщил ему о предстоящей работе.
– За вами, Сергей Владимирович, мы повсюду идти согласны, – обрадовался солдат.
Вечером от Вари прибыл вестовой-матрос с запиской: «Жду к обеду. В.»
– Так что барыня, то бишь – барышня, наказывали, чтобы вы непременно сейчас шли до дому, – торопливо доложил он.
Сговорившись с Вениаминовым, прапорщик решил на чае сходить в город.
– Вы ранены? – спросила Варя, увидя кровь на лице у Звонарева.
– Нет, поцелован японской красавицей по имени шимоза.
– Надо сказать йодом во избежание нагноения, – с апломбом проговорила девушка.
В доме все блестело чистотой. Полы были вымыты, гардины выстираны, медные предметы начищены, все расставлено в порядке, нигде ни пылинки.
– Потрудились вы изрядно, – заметил прапорщик, оглядывая комнаты.
– Была не квартира, а свинюшник! Ваша Ривочка редкостная неряха и грязнуля, – тараторила Варя. – Мы с Афанасием тут все вверх дном перевернули. Он такой забавный! Пол называет палубой; мыть ее, по его, – лопатить, чистить-надраивать. Все сокрушался, что в полу нет каких-то шпигатов для стока воды. Мы с ним теперь друзья. Он вашу Ривочку не одобряет. По его мнению, она особа несамостоятельная. Он и меня считал за «офицерскую барышню» и верить не хотел, что я генеральская дочь, потому что я хорошо умею мыть полы, стирать белье.
– А меня за кого же он принимает? – перебил ее Звонарев.
– За моего возлюбленного…
– И вы этим, конечно, весьма польщены?
– Польщена! Да мне стоит лишь пальцем пошевельнуть, как у моих ног будут полковники, если не генералы!
– Вроде Костенко!
Варя захохотала.
– Ох, уморил! Крестный в роли донжуана!
За обедом чинно сидели вдвоем. Афанасий подавал, Варя разливала суп, а Звонарев уплетал все за обе щеки. В дверь постучали. Варя сорвалась с места и побежала открывать.
– Кондратенко! – через минуту влетела она обратно. – Вас спрашивает!
Прапорщик поспешил навстречу генералу.
– Прошу прощенья за беспокойство, – извинился генерал. – Я хотел вам указать место для установок минных аппаратов. Заехал на Саперную, и мне указали ваше местопребывание.
– Может быть. Роман Исидорович, между делом вы отобедаете с нами? – предложила Варя.
– Не откажусь, проголодался сегодня основательно, да, кроме того, обед у вас, наверно, очень вкусный, недаром же вы дочка Марии Фоминичны – великой мастерицы по кулинарной части.
Генерал отдал должное всем блюдам, чем очень обрадовал Варю.
– Я и не знал, что у вас в Новом городе такая хорошенькая квартирка, Сергей Владимирович, – заметил он.
Варя вспыхнула.
– Это не его, это одного морского офицера, который живет на Ляотешане, – сбивчиво объясняла она, поняв свое неловкое положение.
– Не беспокойтесь, я не выдам вашего секрета Марии Фоминичне. К тому же Сергей Владимирович известен нам всем своим скромным поведением, – улыбнулся генерал и начал прощаться.
– Вы куда поедете? – справилась Варя.
– В Старый город. Хочу повидать Василия Федоровича.
– И я отправлюсь с вами домой, – попросила девушка.
– А Сергей Владимирович останется здесь? – спросил Кондратенко.
– Он уже поел, и больше ему тут делать нечего.
Пусть отправляется на позиции, – сурово проговорила девушка.
– Там сегодня неспокойно.
– Будьте осмотрительны, Сергей Владимирович, – уже мягче, но все же в наставительном тоне предупредила Варя.
– Слушаюсь, ваше превосходительство! – шутливо вытянулся Звонарев.
На Саперной прапорщика уже поджидали матросы с Буториным. Вместе с утесовцами они отправились на Высокую, где надо было установить два миномета. Гора являлась тактическим ключом всего Западного фронта, так как господствовала над всеми укреплениями этого района. С нее открывался вид на Старый и Новый город, гавань со стоящей в ней эскадрой, и, заняв ее, японцы получили бы прекрасный наблюдательный пункт для своей осадкой артиллерии. Это поставило бы под угрозу расстрела все русские суда, а также тылы крепости. Руководители обороны и осаждающие одинаково понимали значение Высокой и готовы были сражаться за нее до последней возможности.
В мирное время на Высокой горе совершенно не имелось оборонительных сооружений, только после начала войны на ней были устроены два ряда полевых окопов с проволочными заграждениями и открыто установлены шестидюймовые крепостные и другие пушки. Но уже во время августовских штурмов пушки, засыпаемые неприятельскими снарядами, не смогли действовать. Поэтому Кондратенко решил теперь усилить оборону горы двумя минометами.
Прибыв в штаб Ирмана, Звонарев попросил дать ему подробные указания о месте расстановки минометов.
– Вы решили вместо артиллерии заняться минным делом? – иронически спросил Ирман.
– Я это делаю по личному распоряжению генерала Кондратенко.
– Подпоручик Гаев, проводите прапорщика на гору. Пусть договорится относительно минометов с капитаном Стемпковским, – распорядился Ирман.
На вершину горы вела крутая и плохо разделанная дорога. В темноте Звонарев и его спутники то и дело спотыкались о неровности, встречавшиеся на пути.
– Почти два месяца занимаем здесь позиции, а инженеры никак не могут удосужиться улучшить сообщение, – возмущался Гаев.
Коменданта горы нашли в прочном блиндаже из десятивершковых бревен. Он прежде всего предложил им выпить и закусить. От выпивки Звонарев категорически отказался и настоял на немедленном начале работ. Стемпковский, не желая расставаться с бутылкой, послал вместо себя с прапорщиком молоденького подпоручика Яковлева. Гаев из любопытства последовал за ними.
Вершину горы составляли две расположенные рядом сопки с небольшой ложбиной между ними.
Направленный в сторону противника склон был настолько крут, что давал возможность далеко забрасывать мины. Здесь и решено было установить один из минометов.
– С фронта позиция труднодоступна, – пояснил
Яковлев, – зато благодаря наличию больших мертвых пространств она легко обходится с флангов. В целях улучшения их обороны мы заложили там фугасы.
В окопах правой сопки оказалась рота Квантунского флотского экипажа. Среди матросов нашлось несколько минеров, которые вызвались помочь в работе.
Вскоре доложили, что на гору поднимаются телеги с минометами. Прошло добрых четверть часа, пока наконец они добрались до вершины. Артиллеристы с любопытством осматривали привезенное. Блохин попробовал даже приподнять за дуло один из аппаратов.
– Детские пушчонки, вашбродь! – презрительно оценил он. – Далече с такого орудия не пальнешь!
Зато мины вызвали его восхищение.
– Неужто она вся до краев полна пироксилином? – недоверчиво осведомился он, похлопывая по корпусу почти саженной мины.
– На три четверти. В хвосте для веса насыпан песок, – пояснил Буторин.
Ярцев с Юркиным занялись проводкой телефона от блиндажа коменданта к минометной позиции. Около полуночи к месту работ подошли Стемпковский вместе с лейтенантом Гурским, который хромал и опирался на палку.
– Водопроводный редут взят, Кумирненский чуть дышит, но и его уже обходят с обоих флангов, – сообщил он.
– А минометы? – спросил Звонарев.
– Два разбила артиллерия, один мы сами взорвали, один попал в лапы японцам.
– Теперь они нас из них же будут обстреливать, – вздохнул Стемпковский.
– Снизу вверх из минометов стрелять трудно, особенно при такой крутизне, как у вас, – успокоил его Гурский.
– Завтра навалятся на нас и на Длинную. Начнется тогда баня! – вздохнул капитан. – Пошевеливайся, ребята, чтобы к рассвету все было кончено! – крикнул он солдатам и матросам.
Но торопить никого не приходилось. Каждый прекрасно понимал, что все работы нужно закончить ночью, так как днем всякое движение на гребне горы немедленно вызывало артиллерийский обстрел. Оставив Буторина наблюдать за ходом установки, офицеры отправились по окопам. Стемпковский высказывал свои соображения относительно обороны горы:
– Наши слабые места – это фланги, особенно слева. Здесь японцы смогут подойти довольно близко. Сюда и надо поставить миномет, хотя бы в офицерском блиндаже. Он у нас очень прочный, с бетонным перекрытием. В нем есть окно, в которое можно просунуть дуло минного аппарата.
Осмотревшись, лейтенант пришел к заключению, что установить миномет в блиндаже действительно удобно.
– Тут под прикрытием можно работать и днем, – сообразил Звонарев.
Когда части миномета были доставлены в блиндаж, к удивлению Звонарева, во главе солдат и матросов оказался Блохин.
– Ты, я вижу, уже стал инструктором по минометному делу? – спросил его прапорщик.
– Мы, вашбродь, на Утесе поручиком Борейко ко всему приучены: из пушек стрелять, рыбу ловить, огороды разводить, батареи строить. Пошевели мозгой, когда дело делаешь, – и все будет в порядке! – ответил солдат.
Минный аппарат занял половину помещения. Пришлось убрать стол, оставив лишь офицерские походные кровати.
Восток начинал чуть сереть. Стихнувшая было около Кумирненского редута стрельба разгорелась с новой силой. Пулеметная и ружейная трескотня, рев артиллерии сливались в один сплошной гул.
– Японцы пошли в решительную атаку, – заметил лейтенант. – К утру, надо думать, они займут редут, тогда очередь будет и за нами.
Стемпковский в ответ только выругался.
Пользуясь первыми проблесками дня, Гурский и Звонарев обошли гору, побывали в передовом окопе и определили место наиболее вероятного скопления японцев.
– Местами тут такие крутые склоны, что по ним легко можно скатывать старые китайские круглые ядра с дистанционными трубками, – проговорил прапорщик.
– Идея недурна! Только не ядра, а наши гальваноударные мины. Они прекрасно катятся, а подтянув пружину ударника, можно добиться, чтобы они взрывались лишь при сильном ударе, например, при падении. Завтра же попробую что-нибудь придумать в этом направлении.
Буторин доложил об окончании установки минометов. Проверив работу, офицеры нашли все в порядке.
– Теперь можно и на отдых. Я с матросами к себе на «Баян», а вы куда? – справился лейтенант.
– Останусь здесь до вечера, а там будет видно, что дальше делать.
Звонарев нашел поблизости недоконченный блиндажик и устроился в нем.
Это была узенькая щелка, вырубленная в скале. Взрослый человек с трудом мог туда протиснуться. Наскоро очистив его от земли и мусора, прапорщик раздобыл охапку соломы и улегся.
Обстрел Высокой начался около полудня. Несколько десятков осадных орудий одновременно обстреливали гору. Оберегая людей, Стемпковский оставил в окопах часовых для наблюдения за противником, а остальных отвел в ложбину в тылу. Методично, неторопливо японцы начали разрушать колючую проволоку впереди окопов, блиндажи и ходы сообщения.
Разбуженный канонадой, Звонарев выглянул наружу.
Первое, что он увидел, был Блохин, едущий верхом на Буторине. За ними следом шло несколько человек матросов и солдат. Совершенно не обращая внимания на обстрел, они громко хохотали.
– Прячьтесь, дурьи головы! – кричали им из соседних блиндажей.
– Не имеет права японец в меня попасть, пока Буторин не довезет меня до места, – шутливо ответил Блохин. – Чем я не генерал Стесселев? Лошадь, правда, у меня малость похуже его рыжей кобылы, зато я самгерой! Смирно! Отвечать, как генералу! – завернул он одно из своих кудрявых ругательств.
Солдаты и матросы от смеха схватились за животы.
Подъехав к прапорщику, Блохин спрыгнул на землю и вытянулся.
– В ваше распоряжение прибыл. Что прикажете делать?
– Надо поскорее расширить эту ямку, здесь переждем обстрел, – распорядился прапорщик.
– Сей секунд! – И солдаты принялись за работу.
После полудня к огню осадных батарей присоединились две японские канонерки, которые, подойдя к берегу Малой Голубиной бухты, тоже начали обстреливать Высокую. Восьми – и девятидюймовые снаряды, попадая в окопы, сносили сразу целые участки, разрушали колючую проволоку и делали невозможным пребывание людей на горе.
Под прикрытием этого огня японская пехота небольшими группами перебегала в мертвые пространства на подступах к горе, постепенно накапливаясь здесь для атаки.