Что касается русского траулера, то один нечистый ведает, как он оказался в секретном фьорде. Русские это нация непредсказуемых и авантюрных кретинов. Русские не восприимчивы к элементарной логике и поэтому не поддаются просчитыванию. С ними невозможно иметь дело. С ними невозможно даже воевать. Проще всего от них избавиться и у нас есть способ обставить всё, как морское кораблекрушение в котором не будет выживших. Мне так же докладывали, что у внешних ворот базы живет какой-то старик- норвежец. Не исключено, что он забредал на базу во время её запустения. Это вообще не проблема. Он рыбак, а рыбаки бывает не возвращаются на берег».
Глава 28. «Братство Луны»
Гена тихо перевёл мне, Боре и Роману последнюю фразу сиплого Кранке. Бронислав Устинович, не нуждавшийся в переводе, сжал губы и покачал головой, как бы выражая общую мысль: «Вот мерзавец!» Верманд же ограничился лишь неопределённым жестом, мол другого от этого негодяя он и не ожидал. Прервал паузу звучный баритон таинственного Люци: «Поступим так командор Кранке. Я ступил на борт „Брунгильды“ чуть более суток назад, но пока я находился в воздухе на борту самолёта и плыл затем на нашей шхуне к месту встречи у меня было достаточно времени. Я всё обдумал и принял решение.
Вы, Кранке прекрасный моряк и командир. К тому же талантливый конструктор и лучше вас с „Брунгильдой“, построенной по вашим проектам, но напомню, на наши деньги, не справится никто. Однако, как у всякого талантливого человека у вас множество недостатков и даже пороков». «Помолчите!» – Люци повысил голос на собиравшегося, видимо, что-то возразить командора «Брунгильды». После чего продолжил: «С этого момента я буду неотлучно находится подле вас, командор. Всякое серьёзное действие может быть совершено вами только и исключительно после моего одобрения. Вы сказали, что собираетесь разобраться с русскими. Как именно?»
Кранке крякнув, видимо после выпитой рюмки ответил:«Мы преподнесём им прощальный букет из трёх чёрных роз с тупыми, но смертоносными шипами. Русские влезли в неизвестный фьорд и на выходе наткнулись на старые морские мины – привет из второй мировой. Несчастный случай. От этого корыта останутся одни воспоминания в семьях безутешных вдов и сирот».Люци холодно заметил:«Да вы у нас поэт, Кранке. Впрочем план прост и эффективен. Одобряю. Теперь к главному. Утром я выслушал вашу версию о том, что побудило вас провести несанкционированную акцию с платформой в Северном море. Вы заявили, что проявили инициативу для блага общего дела. Однако своим самоуправством вы как раз чуть было не погубили операцию ценой в многие сотни миллионов долларов. Ваши доводы не убедили меня. Хотите что-то добавить?»
Кранке тяжело вздохнув, ответил:«Герр Люци, основная польза от этой нашей, простите моей неудачной попытки провести полноценную акцию заключается в том, что мы точно установили ненадёжность кислотных мин. Я позволю себе напомнить, что их производитель двоюродный брат этого ничтожества Штинкера, моего старшего помощника. Как мне известно в их разработку и производство был вложен не один миллион, а я между тем предупреждал руководство, что с этой семьёй мошенников нельзя иметь дело».
Люци прервал речь капитана Брунгильды заметно раздражённым тоном: «Довольно герр командор. Ваши давние неприязненные отношения с семьёй Штинкер для нас не новость. Более того мы сознательно сделали одного из её членов, оказавшимся к тому же опытным моряком, вашим помощником. Древнее правило „разделяй и властвуй“ никто не отменял. Мы должны знать о каждом шаге, о каждом намерении наших ключевых фигур. Нам не нужны верные друзья, способные спеться за нашей спиной. Нам нужны надежные и контролируемые исполнители, а не авантюристы с непредсказуемой инициативой. Не играйте с роком, Кранке. Как вы удачно заметили по поводу русских с людьми не поддающимися просчитыванию нельзя иметь дело. Сейчас вы вернётесь на Брунгильду и смените на вахте Штинкера. Я хочу поговорить с ним. Пришлите его в эти апартаменты с портретом покойного фюрера на стене, кстати распорядитесь убрать этот шедевр. Он меня раздражает – физиономия того кто плохо кончил это мощный демотиватор».
Послышалось щелканье каблуков и сухой по военному, неожиданно чёткий голос Кранке:«Слушаюсь, мой командир».Снова раздался лязг открываемого и закрываемого клинкета. В наступившей тишине вдруг раздался звонкий шлепок, словно ударили открытой ладонью по столешнице. Мы услышали злобный, шипящий шёпот Люци:«Хадидж! Ибн ил хинзи!» В этот момент все присутствующие (за исключением Варда) как по команде взглянули на нашего всезнающего боцмана, ожидая, видимо, пояснений. Бронислав Устиныч, пожав плечами коротко резюмировал: «Араб».
Верманд кивнул согласно и добавил:«Недоносок и сын свиньи это точно не французский». Весь этот германоязычный поток информации доходил до меня и Ромы с Борькой только лишь трудами нашего тихо-синхронного переводчика Гены Эпельбаума. Последняя реплика норвежца заставила меня посмотреть на его персону более пристально. «Кажется в нашем полку эрудитов и полиглотов пополнение» – мелькнуло в моей голове казалось совсем некстати. Прошло минут десять. Всё это время Люци вышагивал по комнате и что-то неразборчиво бормотал. Наконец вновь с лязгом открылась дверь и состоялось новое явление нашего радиоспектакля – мсье Штинкер собственной персоной.
Мы услышали голос энергичного нестарого человека, говорившего по французски:«Бонсуар, мсье Люци! Коман сава?» Люци ответил с некоторой поспешностью:«Мерси, мсье Штинкер. Сава бьен. Силь ву пле. Э – э, дьявол!» вдруг перешёл Люци на английский: «Мсье Штинкер, я же просил не говорить со мной по французски. Франкофон из меня, как из Кранке дипломат. Раз уж вы брезгуете немецким, давайте обходиться вашим аргообразным английским».
Штинкер с хорошо слышной усмешкой ответил:«Как прикажете, мсье Люци. Я в состоянии изъясняться по английски, как лорд Байрон, но предпочитаю говорить без прикрас, как простой моряк, каким по сути и являюсь. Давно интересуюсь спросить – Какой остряк придумал вернуть нам троим на склоне лет детские клички? Штинкером меня прозвали в школе, когда я будто бы по детской слабости сдал своих соучеников директору за разбитую стеклянную дверь в в вестибюле. Эту ложь выдумал настоящий стукач, строивший из себя лидера и заводилу. Кранке получил своё прозвище в юности за вечно больное горло и хриплый голос. Подозреваю, что и с вами проделали нечто подобное. Так или нет, мсье Люци»
Люци ответил ему с нотками ворчания в голосе:«Вы мне симпатичны, Штинкер и только по этому я прощаю вам ваше амикошонство и такт воспитанника марсельских трущоб. Главное вы прямолинейны и говорите всё, что приходит вам в голову. Это хорошо. Вы не умеете хитрить и это тоже хорошо. Что же касается моего псевдонима – Люци, то вы и тут угадали. В юности я увлекался оперным пением, благо голосовые данные позволяли. Особенно мне удавалась ария Мефистофеля. За смуглое лицо и мощный баритон я и получил от своих университетских приятелей кличку Люци – сокращённое от Люцифер. Кстати у меня есть ответный вопрос. Я был весьма удивлён, когда узнал из вашего досье, что вы закончили тот же университет, что и я. Можно сказать, что мы с вами чуть ли не братья – сыновья одной Альма-матер. Как вам, выходцу из бедной семьи удалось поступить в Принстон, такой престижный и дорогой вуз?»
«Всё просто как яичница, мсье Вельзевул» – посмеиваясь заявил Штинкер. «Когда в 12 лет я загремел в колонию для малолеток и провёл там незабываемые полгода, то выйдя оттуда я поклялся себе, что стану человеком, а не ублюдком-уголовником. Упорства мне всегда было не занимать и уже через год я был лучшим учеником школы, а через три стал победителем международной математической олимпиады в Брашове. Учёбу в Принстоне мне оплатили Ротшильды – оказалось, что моя бабка, которая умерла ещё до моего рождения, была настоящей ашкеназийской еврейкой и к тому же уроженкой юга России, города Одесса. Для меня, вышедшего из марсельского сброда, где антисемитизм был хорошим тоном, это было таким же откровением, как если бы оказалось, что мой дедуля был папуасом и любил полакомиться на досуге человечинкой. По крайней мере в семье дяди, где я жил после смерти родителей, евреев уж точно не жаловали, видимо стеснялись собственной родословной.
Окончив Принстон я, как вам должно быть известно добровольно поступил на службу во французский военный флот, начав лейтенантом на дизельной подлодке я дослужился до кавторанга и старшего штурмана на атомном подводном катамаране. Я наверное стал бы адмиралом, но тут появляетесь вы и я послал бы вас к вашему тёзке, но возникшие на моём банковском счету 3 миллиона франков стали таки с вашей стороны мощным аргументом, а контракт на ещё 27 лимонов, но уже не франков, а долларов убедил меня окончательно. Я смог осуществить свою давнюю мечту. Химия моя вторая любовь после математики и мы с братом, который оказался неплохим менеджером открыли современную химико-технологическую лабораторию, где я начал реализовать самые смелые свои и чужие идеи.
Вот я вам и исповедовался, мсье Сатана. Кстати в каком тайном братстве нашей Альма- матер вы состояли? Названия им студиозы давали лихие одни „Благообразные кадавры“ или „Мистеры Хайды“ чего стоят или были ещё „Печальные дефлораторы“, но эти появились позже, когда в 1969-м в Принстон приняли первую сотню девушек. Вам было бы веселее грызть гранит науки, застань вы это время. Я слышал, как шутят в оперном мире: „Басы – пьяницы, баритоны – бабники, тенора – дураки!“»
Я заслушался этими откровениями невидимых собеседников настолько, что даже вздрогнул, когда у меня за спиной совершенно недвусмысленно всхрапнули. У стены на древнем диване со старомодными валиками по бокам, обитым когда то коричневым, а ныне почти полностью облезшим дерматином, крепко спали трое моих товарищей: Гена в центре почивал сидя, а Боря с Ромой по бокам, забравшись на диван с ногами. Только я, да Верманд с Устинычем продолжали торчать у пульта, внимательно прислушиваясь к происходящему в секретной комнате. Всё это время сидели мы на стальных стульях со ржавыми, но крепкими ножками и сиденьями обитыми тем же облезлым дерматином что и диван.
Вновь заговорил Люци, но уже с сентиментальными, мягкими нотками в голосе: «Браво, Штинкер. Вам удалось меня растрогать. Юность, как не банально это звучит неповторимое время. Юношеские шалости, студенческие, шутовские братства. Я же состоял в „Братстве Луны“, казалось бы одним из многих, хотя вряд ли вы о нём слышали, поскольку первым условием была полная конфиденциальность, а вторым, но совершенно обязательным то, что состояние семьи претендента должно было быть не менее четверти миллиарда американских долларов в активных счетах и состоянию этому должно быть не менее 75 лет – возрасту трёх поколений.
Братство в силу естественных причин было самым немногочисленным и самым закрытым из всех прочих. Совет братства сам выбирал претендентов, кстати отказы не принимались, да их и не могло быть, поскольку самые богатые люди, как не парадоксально самые несвободные люди на свете. Деньги рождают власть и одно без другого не существует. Это смертельный наркотик, вселенский оргазм от которого и только он, делает жизнь осмысленным занятием. Всему остальному стаду, именуемому человечеством только кажется, что оно живёт. Это не жизнь, а примитивное существование в трёхмиллиардной овечьей отаре и только несколько тысяч покупают себе истинное счастье жить и властвовать. Однако за всё надо платить и независимые и гордые господа должны подчиняться строгим правилам, чтобы не лишиться своего необходимого как воздух кайфа.
Такие как я – отпрыски влиятельнейших семей мира независимо от национальной или религиозной принадлежности становились членами „Братства Луны“. Юные годы мы проводили, учась в престижных университетах, как правило Лиги Плюща. Всё было овеяно флёром романтики и ореолом тайны, как например сама церемония приёма в братство в ночь полнолуния, но всё это только яркая мишура для малолеток и лишь по прошествии времени понимаешь насколько серьёзные люди управляют братством. Ты не вправе даже разориться или промотать своё состояние, поскольку являешься важным звеном в неразрывной цепи. Выходов из братства два – смерть или безумие. С первым всё ясно, а во втором привилегированного безумца ждёт ласковый врач в роскошной клинике и обходительные, но строгие санитары. Никто не сможет проверить какова природа вашей болезни. Вызвана ли она естественными причинами или вам помогли приобрести её. Ваше состояние будет по прежнему работать на благо ваших законных наследников, под внимательным и справедливым присмотром братства».
Штинкер и вправду не блиставший хорошим воспитанием, внезапно и эмоционально прервал собеседника: «О, Мон Дье! Мсье Люци, что я слышу! Эскьюзи муа за каламбур, но вы меня мистифицируете. Этакая мистификация от Мефистофеля. Опять эта теория заговоров: „Братство Луны“, масоны, „Вольные каменщики“, тамплиеры, иллюминаты. Просто какой-то восемнадцатый век. Всё, что планируют и осуществляют смертные люди не застраховано от ошибок и ошибок фатальных. Глобальное управление миром не возможно по той простой причине, что будущее это уравнение с бесконечным числом неизвестных. Это я вам говорю, как математик и даже великий старик Эйнштейн со мной согласен. Наше представление о мире обусловлено восприятием через искажающую призму человеческих чувств, даже строгие научные выводы не могут быть не искажены этим ограничителем познания сущего. Тепло и холод. Зло и добро. Это всего лишь человеческие понятия. Холод это отсутствие тепла, а зло это просто отсутствие бога. А эта ваша убеждение о том, что ощущение полноценной жизни дают лишь деньги и власть просто ущербно и отдаёт какой-то нечеловеческой, поистине сатанинской гордыней. Простите, но это смахивает на какую-то разновидность мании величия».
На этот раз философские экзерсисы Штинкера прервал Люци:«Вы неучтиво прервали меня, мсье Спиноза, между тем вы правы – стратегически миром не управляет никто, даже Господь, я полагаю, не желает этого, иначе ему не интересно было бы играть в игру с известным финалом. Он лишь следит, чтобы любимая игрушка, его творение, не пошла бы в разнос. Те же цели были у братства – никакой глобальной стратегии, только тактические поправки. Но люди есть люди и им свойственно увлекаться. „Братство Луны“, считавшее себя приемником великих масонов „Вольные каменщики“ по иронии просуществовало не более 75 лет и затем постепенно распалось на несколько центров власти относительно равновеликих и равно влиятельных, ныне соперничающих между собой. Иногда впрочем для общей пользы заключающих временные союзы для борьбы с общим врагом, как это было в истории с Гитлером, возомнившем себя тёмным мессией.
Если бы моё братство, куда я был принят на излёте его времени, существовало до сих пор я не словом не упомянул бы о нём. Теперь это только история, наивная сказка для непосвящённых. Я представляю ныне, условно говоря, некий Восточный анклав и всего лишь выполняю приказы его Высшего совета, который возглавляет мой дорогой кузен, да продлит Всевышний его лучезарные дни. Я его скромный слуга – один из десятка его двоюродных братьев. Я так откровенен с вами лишь потому, что у вас стойкая репутация балагура и трепача. Начни вы откровенничать на эту тему и вас тут-же зачислят в разряд контактёров с зелёными человечками. Теперь к существу дела – Кранке это заноза в заднице и постоянная опасность для нашей операции „Рагнорёк“. К сожалению с ним ничего нельзя поделать, поскольку он является одним из соавторов и вдохновителей самой идеи предприятия. Его ценит высшее руководство. К его мнению прислушивается даже Его Светлость, да хранит его Всемогущий. Как вам известно основной тезис операции – Норвегия не должна стать „Северными Эмиратами“, новым нефтяным клондайком. Это нарушит существующий баланс сил в мире и приведёт к новым непредсказуемым переделам властных линий. Мне нужны новые подробности в деле с норвежской платформой „Алекс“, затонувшей в Северном море».