- Увар-нойон? Что ты здесь делаешь? Ты уже не служишь Алтан-хану (императору)?
- Нойон всегда кому-то служит, Гэнду – уклончиво ответил Уба. – Это не старые времена, когда нойоны были вольные.
- Это, правда! Я служу Мухали. А ты?
- А я всем понемногу – сказал Уба и объехал любопытного монгола.
- То есть никому?
- Почему? А Чингисхан? Он же над всеми! Мы спешим очень. Прощай, Гэнду!
- Прощай, Увар – растерянно произнёс Гэнду.
Мы уже отъехали на значительное расстояние, как услышали за спиной голос Гэнду:
- Стой! Стой, Увар-нойон! Я приказываю тебе ехать к моему господину, к Мухали!
- В другой раз, Гэнду! – крикнул в ответ Уба. – Я черби (интендант, снабженец) у Тулуя! Мне некогда! У меня особое задание!
И мы взмахнули плётками, пуская коней в галоп. Началась погоня. Но лошади у чонос были усталыми и нагруженными тяжёлыми перемётными сумами, погоня отстала.
- Кто такой Тулуй? – спросил я.
- Сын Чингисхана. А Мухали, подручный Чингисхана, руководит его войсками в восточных провинциях Поднебесной.
- Это я знаю.
- Только, я думаю, Гэнду про Тулуя не поверил. Я, то одно сказал, то другое. Как тут поверишь? Теперь нас будут искать, господин, по всей степи до самой Срединной столицы.
- Это плохо.
- А я говорил. Торопиться надо. Но при этом быть очень осторожным.
Уба выслал двух воинов, назад в дозор. И выставил охрану. Но нас слишком мало. Ночь прошла тревожно. Снег. Холод.
Утром прискакал дозор, коротко сказал:
- Идут.
Замёрзшие войны спокойно, без суеты оседлали лошадей. Сделали крюк, видели из засады, как мимо нас промчалась полусотня чонос. Пошли по их следам, но там, где они свернули, мы понеслись прямо. Начались обычные степные игры в прятки-догонялки. Но от этих игр, от всего этого перехода, у нас с Кином, не привычных к седлу, было отбито всё, что можно отбить, и стёрто, всё, что можно натереть. Степнякам-то что!? Они с трёх лет в седле, привычные, дьяволы кривоногие. И, даже, мороз им нипочём!
Все эти засады, неожиданные налёты с той и другой стороны нас здорово задерживали, пока Уба не организовал последнюю засаду. Он послал семерых своих воинов заманить чонос в овраг, который он приметил накануне. И им это удалось. Чонос устроили погоню за семёркой отважных. Те летели отстреливаясь. А сверху, на краю оврага, чонос ждали остальные воины Уба. Десять стрел, пущенных сверху, сбила десять всадников с сёдел. И, даже, одиннадцатая, пущенная Кином, поразила вражескую лошадь. Потом ещё вылетели одиннадцать стрел, и ещё десять всадников упало, и один был ранен. Чонос бросились бежать. Им вдогонку полетели стрелы. Это была безоговорочная победа. Больше они нас не беспокоили. Зря Уба утверждал, что с пятью десятками врагов не справиться. Справился же!
Вдали показались горы. За ними Чжунду – Срединная столица Поднебесной. Ещё немного и мы у цели!
XIII
Мы ехали цепочкой, втягивались в долину меж гор, чтобы знакомой дорогой попасть в Чжунду. И это была ошибка. Там нас ждали. За поворотом стояли монгольские всадники, преграждая нам дорогу. Сзади появились ещё воины. Отступать стало некуда. Уба построил своих воинов в круг, что бы они могли скакать по кругу и отстреливаться. Я слышал о таком приёме кочевников, и вот теперь увидел. Мы, я, Кин и Уба остались в середине круга.
От впереди стоящих всадников, отделились три воина. Они ехали к нам с поднятой вверх правой рукой, в знак того, чтобы мы не начали стрелять. Два всадника остановились, а один поехал дальше. Это был Гэнду.
- Приветствую тебя, Увар-нойон! Не надо было тебе от меня бегать! Всё равно попался!
- Что тебе надо, Гэнду? – спросил Уба.
- Прижать твои пятки к твоему затылку!
- Для такой казни я не очень знатен, но за почёт благодарю.
- Тогда сварю тебя живьём в котле на медленном огне!
- Это, если получится.
- Твоим воинам мы обещаем жизнь, если они вступят в войско Чингисхана!
Уба погрустнел и обратился к своим подчинённым:
- Слышали? Вам решать!
Наши воины ответили дружным молчанием, готовые умереть в бою. Уба повеселел.
- Сдавайся, Увар!
- Мы это не умеем, Гэнду!
Два всадника, что стояли дальше и слушали наш разговор, тронули лошадей и подъехали ближе. Один был в посеребрённых доспехах с позолоченным шлемом, с дорогой саблей на боку. Другой рыжебородый, без доспехов в простом тёмно-синем халате, перепоясанным дорогим золотым поясом на котором весел большой нож в золотых ножнах.
Тот, что в доспехах, сказал:
- Приветствую тебя, Увар-нойон! Ты узнаёшь меня?
- Да, Мухали. Как мне узнать одного из четырёх багатуров, спасших жизнь моего господина Нилха-Сангума и меня заодно.
Рыжебородый тоже сказал:
- Мне понравились твои слова, воин. Не уметь сдаваться врагу, это единственное неумение, которое я прощаю. Я тебя помню, ты был нукером у Нилха-Сангуна.
- Это честь для меня, Великий хан! – сказал польщённый Уба.- Я тебя помню, когда был ещё маленьким мальчиком. Ты приезжал к нашему хану Тогорилу с шубой. А мой отец участвовал в том походе на меркитов.
Чингисхан улыбнулся, что он делал, наверное, редко.
- Почему вы воюете против меня? Я объединил почти все степные племена. Вы тоже монголы, а вы служите Алтан-хану? Почему?
- Слишком яростно бились против тебя, Великий хан – ответил Уба. – А сдаваться не получилось. Да и другое. Мой десятник Учуган, татарин, сын одного из тех людей, что встретил твой отец перед смертью. Но он клянётся Вечно Синим Небом, что эти люди не отравили Есугэй – багатура. Ты бы ему поверил? К тому же он внук Тэмуджина-Уге, в честь которого тебя назвал твой отец.
Чингисхан тяжело посмотрел на нас и, полуотвернувшись, обратился к нашим войнам:
- Воины! Я за лихость в бою и за преданность господину не наказываю, а награждаю! Ни чего не бойтесь! Кто хочет – может остаться, кто хочет - может идти к Алтан-хану! Препятствий не будет!
Потом опять взглянул на нас и сказал:
- Тебя Увар-нойон, твоего десятника Учугана я считаю своими гостями – и, посмотрев на меня с Кином, добавил – и эти двое пусть приходят. Они не монголы. Мне интересно их послушать.
Чингисхан развернул лошадь и, не оглядываясь, шагом поехал вперёд. За ним двинулись Мухали и Гэнду.
Нам четверым ничего не оставалась делать, как ехать за ними.
- Он может обмануть? – спросил я Уба.
- Может – спокойно ответил тот.- Но пока мы гости – боятся не чего. А там как Господь управит.
Что ж степные варвары славятся своим коварством.
Мы завернули за отрог горы и увидели у реки юрты кочевников. Посередине стойбища стояла большая белая юрта. К ней мы и направились. Белые юрты ставят только самые знатные монголы. А ведь у жителей Поднебесной белый цвет, цвет не хороший, цвет траура!
У белой юрты дымили два костра у входа, и стояла знать кочевников. Двоих я узнал. Это были не монголы, а китат Сяо Боди и житель Поднебесной Ши Тяньэл. Как всё меняется! А когда уезжал, они были полководцами у императора! Знать склонила довольно низко головы перед Чингисханом, кроме одного, тот слегка поклонился. Чингисхан улыбнулся ему и сказал:
- Тулуй, я привёл к тебе твоего черби.
Тулуй улыбнулся и посмотрел на Уба. Уба весело, но не дерзко посмотрел на Тулуя, а нам с Кином шепнул:
- Мимо костров идите прямо, а будете входить в юрту, на порог не наступите. Казнят! И что гости, не посмотрят.
Сошли с коней. Вошли в юрту, я всё смотрел, где тут порог, так и не понял – где? Но, вроде, не на что не наступил. Пока всё хорошо.
Нас рассадили в юрте, как требовал степной обычай. Принесли еду. Пока длился небольшой пир, длилось и молчание. Пир кончался, начались расспросы. Неужели у Чингисхана жизнь однообразная и ему не хватает впечатлений? По-моему жизнь у него очень бурная и впечатлений выше головы. Значить это просто обычное человеческое любопытство. Он спросил, указывая на Кина:
- Кто этот человек? Он не похож не на жителя степи, не на подданного Алтан-хана?
Я ответил:
- Великий хан, это житель страны Восходящего Солнца. Мы, жители Поднебесной, называем их вадзин. Там далеко на востоке, за Восточным морем лежат большие острова и там живут такие люди.
- А кто ты?
- Я кормщик императора. Я вожу суда по морю.
- А где здесь море? Я прожил больше полусотни лет и моря никогда не видел, только слышал. Я говорю о солёное море, пресное северное море я видел (Байкал). Как вы двое здесь оказались?
Язык мой – враг мой! Ну, а что я мог сказать? Попавшись на лжи, я мог лишиться головы. А единственную голову жалко. Сильные мира сего сами врут и врут постоянно, но, тем не менее, не правды не любят. Пришлось рассказать о нашем путешествии на север и о цели его и о том, как мы здесь оказались. Чингисхан слушал с интересом, как и все остальные присутствующие, прищёлкивая языком от возбуждения и восхищения, особенно когда рассказывал о схватках с айну и с чаучу.
- Ну, что ж – сказал Чингисхан – за вашим золотом и костями я не пойду. Есть дела поважнее для меня и моих воинов. Пусть за ним идёт ваш император. А на Восточных островах мои люди когда-нибудь побывают.
Его люди – это его воины? Или он кого-то ещё имеет в виду? Интересует его ещё что-то кроме войны?
Глаза у Великого хана темно-синие, как море, внимательные, а взгляд тигра, самого сильного зверя, который привык побеждать, ничего и ни кого не боится и знает, что его боятся и беспрекословно ему подчиняются.
Он обратился к Учугану:
- Что было между нашими отцами, следует забыть. Но потомку славного Тэмуджина-Уге достойно занимать более высокую должность, чем десятник у Алтан-хана. Останься у меня, и ты будешь тысячник.
Учуган был поражён и удивлён до изумления. Он смотрел то на Чингисхана, то на Уба не зная, что ответить. Чингисхан пришёл ему на помощь, сказав:
- Потом решишь. Что же касается тебя, Увар-нойон, то нукеру Нилха-Сангуна надо занимать более высокую должность, чем сотник у Алтан-хана. От него ко мне пришли два полководца с войском и стали у меня здесь темниками. Ты предан ему. Ты достоин большего или того же. Останешься у меня, будешь – темником! А Учуган тысячником у тебя.
- Великий хан! У нас с Учуганом есть обязательства перед господином Лю Жуншу.
- Хорошо! Вы с Учуганом проводите господина Лю Жуншу до Срединной столицы.
- Благодарю тебя, Великий хан! Могу ли я ещё просить?
Чингисхан засмеялся, все заулыбались.
- Твоя просьба будет исполнена, Увар-нойон. Не ты, не Учуган здесь воевать не будете. У вас тут много друзей, знакомых и воевать вы будете плохо. А если тебя послать на запад, воевать с найманами, убийцами Нилха-Сангума, то воевать ты будешь хорошо! Ты этого хотел просить?
- Да, Великий хан – с удивлением ответил Уба, надо полагать, к большому удовольствию Чингисхана, который показал всем окружающим своё умение угадывать чужие мысли.
Интересно, а, как и где будут воевать Сяо Боди и Ши Тяньэл, ведь у них ещё больше знакомых и друзей в Поднебесной, чем у нашего Уба? Или предателей нигде не любят? Будут плохо воевать, просто убьют и их места займут монголы?
Приём был закончен. Нас отпустили к своим воинам.
Мы тронулись к Чжунду. Нас сопровождала тысяча монголов, как почётный эскорт.
- Извини, господин – сказал Уба, - но мне лучше быть простым воином у своих, чем полководцем у чужих. Тем более что все грехи наши нам с Учуганом простили.
- Не извиняйся, Уба. Человек ищет, где лучше. Я не осуждаю тебя, что попал под обаяние этого человека, у него взгляд завораживающий, как у тигра. Ты не предал нашего императора, ты вернулся к своим.
Повисло не ловкое молчание и я сказал:
- Какие странные тёмно-синии глаза у Чингисхана.
- Так он же борджигин – ответил Уба так, как будто я знал, кто такие борджигины.
Увидев моё недоумение, он пояснил:
- Борджигины - значить синеглазые. Борджигины почти все рыжеволосые да синеглазые или сероглазые. По легенде у Добун-Мэргэна была жена Алан-гоа. После его смерти, через какое-то время она стала рожать сыновей, утверждая, что через отверстие для дыма в её юрту проникает лунный свет. Он превращается в прекрасного юношу. Вот от этого юноши и рождаются дети.
- От лунного света дети не рождаются!
- Да, но монголам-нирун, что значить – собственно монголы, лучше этого не говорить, они вот уже сколько лет делают вид, что в это верят. Кереиты – монголы вообще. Так вот от последнего сына Бодончара и ведут своё происхождение борджигины.
- А как же Тулуй?
- Все сыновья Чингисхана рыжие и голубоглазые, кроме старшего сына Джучи и Тулуя. Эти получились как все - черноволосые и черноглазые. Не знаю, почему такой Тулуй. Нрав у него добрый, а не жестокий как у всех остальных сыновей Чингисхана. Ну а Джучи… - Уба помолчал. - Жена Чингисхана Борте родила его после того, как побывала в плену у меркитов. Может быть, Джучи от Чингисхана, а, может быть, и от Чильгир-Боко.
- Чильгир-Боко? – удивился я. – Но это же …
- Да, господин. Это отец нашего Чже. Возможно, что Джучи и Чже братья. Только Чингисхану ему лучше не попадаться. Его не то что наградят, но, даже, и не удостоят почётной казни без пролития крови: его не завернут в войлок, не сварят в кипятке, ему даже и не отрубят голову. Его просто тихо зарежут где-нибудь. А потом казнят тех, кто его зарезал.
- Какому мужу приятно напоминание о неверности его жены?
- Чингисхан очень любит свою первую и старшую жену Борте. Она – единственная его слабость. На остальных жён ему наплевать! А Борте не прияты воспоминания о плене. Она тоже любит своего мужа. Да и меркиты почти все уничтожены.
- Увидим ли мы когда-нибудь Чже? – вздохнул я.
- Я точно – нет! Ну а ты, господин? Не знаю. Всё в руках Господа! Видишь, тучи сгущаются над империей Цзинь. В следующем году похода джонок на север может и не быть.
- Тогда Чже погибнет там от голода и холода.
- Захочет жить – выход найдёт!- горячо возразил Уба.- Охотиться меркиты умеют – они больше лесовики, чем степняки. К тому же там далеко на западе, за горами живёт народ похожий на нас, на монголов. Так говорят эвенкил. Будет плохо – Чже уйдёт туда, эвенкил помогут
- Это будет тяжело!
- Умереть, конечно, легче! – философски сказал Уба.
Горы расступились, перед нами лежала покрытая снегом равнина. Впереди вдалеке виднелись стены Чжунду – Срединной столицы. Мы, я и Кин, тепло попрощались с Уба. Он со своими воинами поскакал к Чингисхану.
Друг стал врагом!
Привычный мир рушится!
Через день нас принял император. Перед этим, я послал ему отчёт о путешествии. Принял, как я и предполагал – в гневе. Он вёл себя не царственно, что, в общем-то, простительно и понятно, когда враг под стенами столицы. Император бегал взад вперёд, кинул в меня моим отчётом, который я сумел поймать, топал ногами, спрашивал: «Где Ингэ?» Отказывался верить, что он погиб, считал, что он предал его и перешёл на сторону монголов, как сейчас делают это многие чжурчжэни, забывая при этом, что и сам он чжурчжэнь. В результате меня заключили в темницу, как не сумевшего выполнить задание – доставить золото. Кина выгнали. Он, зная несколько наших слов, просит милостыню, рассказывает истории о стране Восходящего Солнца, о битвах на море, за это его кормят и одевают, а он подкармливает меня, пока я описываю наши приключения для потомков.
Времена наступают грозные!
Я думаю, раз меня сразу не казнили, значить есть надежда, что простят и освободят. Золото императору всё равно нужно. Великий учитель Кун нас учит: « Человек, который совершил ошибку и не исправил её, совершил ещё одну ошибку», а «единственная настоящая ошибка — не исправлять своих прошлых ошибок». Император умный и, надеюсь, мудрый человек, он всё поймёт. Верю, что скоро освободят меня, и мы с Кином поплывём на север.
«Мудрый не знает волнений, человечный не знает забот, смелый не знает страха» (Конфуций).
Рукопись окончена в год красной свиньи (1215 год), в чуньфень (конец марта).