Внутри у меня все оборвалось, сердце болезненно сжалось. Воображение услужливо нарисовало мрачную картину случившегося: Пух увидел павианов и погнался за ними, не заметив в пылу преследования, как выскочил на открытое пространство. Здесь его и подстерег лев, рев которого мы слышали предыдущей ночью.
Тина спрыгнула с дерева и побежала вверх по склону, потом остановилась, взглянула на меня и торопливо пустилась дальше. Я поняла, что должна идти за ней. Взобравшись наверх, Тина оказалась на краю огромной котловины, круто обрывавшейся вниз. Почти бегом спустившись с отвесного склона, Тина исчезла в высокой траве. Я изо всех сил старалась угнаться за ней, но быстро потеряла ее из виду. Уильям бежал за мной. Мы продирались сквозь траву, позабыв об осторожности. Нашли чьи-то тропы, места для водопоя, потом цепочку следов шимпанзе, но они были слишком большие — их могла оставить Тина, но не Пух. Я снова и снова звала Пуха. Грудь моя разрывалась от бега, горло саднило от крика, но все это не шло ни в какое сравнение с теми мучениями, которые мне доставляли мысли о Пухе. Я уже почти не сомневалась, что он мертв и я никогда больше его не увижу.
Прошло немало времени, прежде чем я вскарабкалась по крутому склону. Ноги мои дрожали, одежда взмокла от пота. В глубине души я цеплялась за последнюю надежду, уговаривая себя, что Пуха мог найти Джулиан, пока я занималась розысками в котловине. Выбравшись на край плато, я огляделась по сторонам и увидела Джулиана, который, понурившись, один возвращался в лагерь. Поиски длились уже больше трех часов. Отчаявшись, я с трудом добралась до той самой вишни, где раньше сидела Тина. Уильям все время плелся сзади, но при виде спасительной тени ускорил шаг и обогнал меня. Он уселся под деревом, положив руку на камень и устремив взор в сторону плато. Солнце освещало его лицо, отражаясь в мельчайших капельках пота, отчего казалось, будто его кожа расцвечена крошечными огоньками. Он выглядел разгоряченным и уставшим, но спокойным.
Я поискала на земле следы крови. В голове, гудевшей от боли и усталости, снова и снова звучал испуганный голос Пуха, его отчаянный крик о помощи, который нарушил сонную тишину выжженного плато и слишком поздно достиг моих ушей. Неподалеку раздался рев льва, перешедший в глухие кашляющие звуки. Уильям дотронулся до моей ноги. Он протягивал мне сухой листик. Я не сразу взяла этот дар, и Уильям подбросил его, но он упал на землю, не долетев до меня. Уильям снова поднял и разорвал его.
Уильям, конечно же, Уильям. Из всех моих надежд, планов и успехов уцелел один Уильям. Мне и раньше приходилось терпеть неудачи. Но Пух должен быть последней потерей. Я отвезу Уильяма домой, где за ним будут как следует присматривать. Юла и Камерон проведут остаток жизни в полной безопасности, не выходя из заточения. Больше всего на свете мне хотелось умереть, чтобы никогда больше не чувствовать своей вины, не сгибаться под тяжелым бременем ответственности за жизнь дорогих мне существ.
Уильям не мог понять причины моих непроизвольных рыданий, но, судя по всему, жалел меня. Он протягивал мне небольшие камушки, веточки и даже похлопал меня по спине, используя тот же способ, с помощью которого я нередко подбадривала его и Пуха. Потом он поднялся и зашагал к лагерю. Я, почти ничего не видя из-за слез, побрела за ним. Когда я упала, споткнувшись о камень, Уильям остановился и подождал, пока я встану, и лишь после этого зашагал дальше.
На горизонте показалась фигура Джулиана. Он приветственно махал мне рукой. Я вытерла слезы краем рубашки и пригляделась: Джулиан что-то нес в руках! Внезапно вспыхнувшая надежда лишила меня последних сил: сердце готово было выпрыгнуть из груди, в висках бешено застучало. Я поднесла к глазам бинокль: Пух сидел на плече у Джулиана и наблюдал, как мы с Уильямом пересекаем плато. Я побежала, упала, поднялась, побежала вновь. Когда я была уже близко, Джулиан опустил Пуха на землю, и тот бросился навстречу. Было поистине чудом снова обнять Пуха, увидеть его сморщенное, гномоподобное личико. Я бегло осмотрела Пуха. За исключением свежей царапины на бедре, на теле не было никаких ран или повреждений.
Всю дорогу до лагеря я несла Пуха на руках, крепко прижав к себе, а он был занят тем, что слизывал слезы, текущие по моему лицу и шее. Когда мы добрались до дома, мне сделалось плохо. Джулиан разжег костер и приготовил каждому по большой кружке чая. Уильям попросил добавки и выпил вторую чашку. Джулиан рассказал мне, что он решил еще раз поискать Пуха по нижнему течению ручья и, возвращаясь в лагерь, услышал позади жалобное хныканье. Обернувшись, он увидел, что его догоняет Пух. Так я и не узнала, почему Пух кричал и где он был, пока мы разыскивали его.
К вечеру в лагерь вернулась Тина. Она вела себя исключительно дружелюбно и каждый раз, проходя мимо меня, добродушно пыхтела и протягивала руку. Пух старался не отходить от меня, но к тому времени, когда настала пора устраиваться на ночлег, залез в старое гнездо, построенное Тиной позади хижины. Добавив туда свежей листвы и веток и аккуратно разложив их, Пух улегся в нем. Уильям же огорчил меня: взобравшись на помост, он устроился прямо на голых досках.
Я чувствовала себя разбитой и опустошенной и никак не могла избавиться от пережитого ужаса. Так бывает, когда просыпаешься ночью после страшного сна и, испытывая облегчение от того, что это всего лишь сон, не можешь сразу отделаться от привидевшегося кошмара.
21
Игры и занятия
Наутро я мечтала только об одном — остаться в лагере, но еще через день поняла, что независимо от моего желания я должна снова вести шимпанзе на прогулку. Предстояло обследовать большую котловину у подножия горы Ассерик. Там росло много фиговых деревьев, и они, по моим расчетам, должны были плодоносить. Вместе с Джулианом мы вышли из лагеря в 7 часов утра, захватив с собой корзинку с завтраком.
Путь был довольно долгим. Мы дошли до конца долины, изредка останавливаясь на время кормежки Уильяма и Пуха. Потом пересекли поросшую лесом территорию, где я когда-то видела диких шимпанзе, и, пройдя около полутора километров, вышли на край котловины. Как я и ожидала, из-за высокой травы передвигаться было трудно, поэтому мы сделали небольшой крюк и добрались до русла ручья, который наполнялся водой только во время дождей и спускался прямо к котловине. Идти по этому естественному водостоку было довольно легко. Мы уже почти добрались до дна котловины, где росли фиговые деревья, как вдруг раздался какой-то шум, заставивший меня резко повернуться направо. Метрах в тридцати от нас спокойно пасся молодой слон.
Присмотревшись повнимательнее, я увидела еще двух слонов — молодого и взрослого с длинными прямыми бивнями — и сделала несколько снимков. Уильям и Пух были явно заинтригованы: поглядывая на меня, они ползали в кустах, подражая моему поведению. Минут десять мы, затаившись, наблюдали за слонами. Пощипывая траву, они направлялись в нашу сторону. Я посадила Пуха на спину, и мы бесшумно ретировались, так что слоны не заметили нас.
Уильям быстро привел нас к большому баобабу. Они с Пухом залезли на дерево и начали поедать цветки, все время озираясь по сторонам. Было видно, что шимпанзе чувствуют себя неспокойно. Внезапно я оглянулась: огромный слон миновал густые заросли фиговых деревьев и надвигался прямо на нас. Мы с Джулианом тотчас же скользнули в сторону. Уильям бесшумно сполз с дерева и поспешил за нами. Один Пух продолжал сидеть, словно загипнотизированный движущейся громадой. «Пух, иди сюда», — позвала я его громким шепотом, не осмеливаясь говорить в полный голос. Пух не шевелился. Я стала уходить дальше, надеясь, что он последует за мной. Но этого не случилось: чем больше я отходила от баобаба, тем нерешительнее становился Пух. Он спустился на нижнюю ветку и сидел там, поглядывая то на меня, то на слона, не в состоянии выбрать момент для бегства.
Тем временем слои подошел ближе, вытянул хобот и, сломав ветку дерева кенно, начал объедать молодые листья. Губы Пуха беззвучно раздвинулись, на лице появилась гримаса ужаса. Уильям захныкал, но тотчас остановился, когда я повернулась к нему, приложив палец к губам. Я решила вернуться за Пухом и предупредила Джулиана, что слон, обнаружив наше соседство, может либо убежать, либо броситься на нас, и тогда бежать придется нам. Джулиан просил за него не беспокоиться, он не собирается встречаться один на один с испуганным слоном. Я проскользнула назад к баобабу, прячась за стволами деревьев от кормящегося животного. Каждый шорох, казалось, усиливался в траве, и я была уверена, что в любую секунду мое присутствие будет раскрыто.
Пух следил за моим продвижением. Метрах в десяти от дерева я протянула ему руки, надеясь на то, что у него хватит выдержки осторожно спуститься с дерева, а не прыгать со стуком на землю. Пух мгновение колебался, затем, бросив взгляд на слона, быстро, но бесшумно соскользнул по гладкому стволу и подбежал ко мне. Коснувшись меня, он издал пронзительный писк и тесно прижался. Мы почти одновременно оглянулись на слона. Он перестал жевать и похлопывать ушами в знак того, что ему нравится еда; стоял как статуя, прислушиваясь и вылавливая кончиком хобота чуждые запахи или признаки опасности. Я замерла в полной уверенности, что он почует меня или услышит оглушительные удары моего сердца.
Так он стоял, полный недоверия ко всему окружающему. Казалось, прошла целая вечность. Вот слон повернулся и быстро зашагал прочь, изредка останавливаясь, чтобы прислушаться и принюхаться. Я подождала еще немного, пока он не отошел на безопасное расстояние, и направилась к Джулиану и Уильяму. Обезьяны порадовали меня своим поведением. Как только все мы вновь встретились, Уильям повел нас из котловины. Он был напуган, время от времени выпрямлялся во весь рост, выглядывал из травы и шел очень быстрым шагом, едва сдерживаясь, чтобы не перейти на бег. Крепкое объятие Пуха, сидевшего у меня на спине, свидетельствовало и о его напряженном состоянии.
Но еще больше причин для волнения принесла нам другая встреча. Только мы двинулись по оврагу, возвращаясь домой, как наткнулись на следы буйвола и его свежий, еще дымившийся помет. Следы пересекали овраг — судя по всему, буйвол находился где-то в траве, неподалеку от нас.
Мы продолжили путь, держась уже поближе к ручью. Запах буйволиного помета все время преследовал нас, как будто мы находились не в национальном парке, а на скотном дворе. Уильям, слегка осмелев, снова возглавил шествие. Вдруг раздался оглушительный треск сучьев и одновременно крик Уильяма. Пух из солидарности еще крепче вцепился в мою шею. Джулиан, с не меньшей скоростью, что и Уильям, бросился к дереву и залез на него. Я застыла на месте. Пух еще отчаяннее прижался ко мне. Казалось, вся растительность пришла в движение, и метрах в десяти от нас появился буйвол, самый жирный и самый крупный из всех, которых я когда-либо видела. Он поднял голову и неподвижно уставился на нас своими влажными черными глазами.
В нескольких метрах от меня свисала лиана. Я ухватилась за нее, но при всем старании смогла взобраться лишь до половины. Я просила Пуха слезть с меня и карабкаться дальше самостоятельно, но он отказался — треволнения дня заставляли его еще крепче вцепиться в мою спину. Вокруг все еще ходило ходуном от перемещений буйвола. Между тем висеть на лиане становилось труднее. Пух не слезал с меня, руки совсем ослабли, и я чувствовала, что скоро заскольжу вниз, так как уцепиться было не за что.
Посмотрев, где буйвол, я начала спускаться, стараясь делать это как можно медленнее. Когда я добралась до земли, бедра и ладони у меня горели, а пальцы не разгибались. Я опрометью бросилась к дереву, где сидел Джулиан, и он помог мне вскарабкаться на нижнюю ветвь. После этого Джулиан убедил Пуха, все еще цеплявшегося за меня, перебраться к нему. Я перевела дыхание и поднялась повыше. Меня трясло, ноги были ватными, я с трудом сдерживала приступ истерического хохота. Джулиан рассказал, как вел себя буйвол: когда я взобралась на дерево, он фыркнул, развернулся и побежал вслед за остальным стадом. До нас еще долетали звуки, производимые им при передвижении, но с каждой минутой они делались все тише. Трудно было поверить в реальность случившегося: сколько раз мы отправлялись с шимпанзе на прогулку и никого не встречали, кроме антилоп, павианов или смешных бородавочников. А тут в один день едва не столкнулись нос к носу со слоном и буйволом! Мы еще с полчаса посидели на дереве, разговаривая с Джулианом в полный голос, чтобы оповестить о своем присутствии отставших от стада буйволов, если они бродили где-нибудь поблизости.
Говорят, что все случается трижды. На следующее утро я спокойно отдыхала в овраге, как вдруг мое внимание привлек тревожный визг Уильяма. Я посмотрела в бинокль и увидела, что он подошел к отверстию в скале и заглядывает туда. Каждый волосок на его теле топорщился, и он частенько озирался в мою сторону. Я поспешила к нему и, подойдя ближе, заметила, что он схватил большой булыжник, с силой бросил его вперед, а сам вспрыгнул на камень. Из-за травы и кустов я не сразу разглядела, что его так взволновало. Чем ближе я подходила, тем увереннее и агрессивнее становился Уильям. Вот он швырнул еще один камень, за ним другой, потом схватил здоровенный сук и начал орудовать им как дубинкой. После второго удара он бросил палку и снова отпрыгнул назад. Пух, шедший за мной следом, заметил змею раньше меня, бросился к ближайшему дереву и громко залаял. Через несколько секунд я увидела великолепного королевского питона почти полутораметровой длины, который пытался вскарабкаться по отвесной скале в свою нору. По-видимому, один из камней Уильяма или удар палкой достиг цели — на хвосте питона была небольшая рана, но других повреждений я не заметила.
Я знала, что питон совершенно безвреден, но ради безопасности Уильяма и Пуха притворилась смертельно напуганной, сгребла в охапку Пуха и отошла назад. Уильям тоже было отступил, но, услышав хриплые взволнованные звуки «ваа», которые не переставал издавать Пух, снова бросился вперед, прихватив ветку. Продолжая пятиться, я жалобно захныкала и стала настойчиво звать Уильяма, но он был слишком поглощен атакой и не обращал на меня ни малейшего внимания. Тогда я нашла небольшой сук и бросила им в Уильяма, одновременно изобразив подобие низкого тревожного ухающего звука, а затем крадучись побежала вверх по склону к лагерю. Уильям перестал демонстрировать свою силу и поспешил за мной.
Мы жили в лагере уже почти полгода. Начался сезон дождей, а вместе с ним и бурный рост травы. Она появилась даже на каменистых плато и доходила мне до пояса. Небольшую территорию перед лагерем мы старались очищать от травы, но стоило сойти с этого пятачка, как туфли и брюки тотчас оказывались насквозь промокшими. К полудню, если не шел дождь, удавалось высохнуть, но ноги все равно оставались мокрыми, так что в конце концов я подцепила какое-то грибковое заболевание. У меня на подошвах появились кровоточащие язвы, и стало больно ходить. Увидев, как я мучаюсь, Джулиан спросил, почему я не ношу специальную обувь. И я решила надеть резиновые сапоги, хотя и боялась, что ногам станет из-за жары еще хуже. Но сапоги оказались идеальной обувью. В них действительно было немного жарко, зато ноги оставались сухими и раны быстро зажили, да и карабкаться по скользким склонам в сапогах было намного легче.
Прошел месяц, как к нам никто не заезжал, и наши пищевые запасы подошли к концу. Правда, оставалось еще довольно много риса и немного сушеной рыбы, но больше в лагере ничего существенного не было. Я стала с нетерпением прислушиваться, не раздастся ли звук автомобильного мотора, в надежде, что к нам заглянет Клод. Прошло несколько дней. Уильям был вновь очарован Тиной и появлялся в лагере только по вечерам, да и то ненадолго. Пух, напротив, большую часть дня проводил с нами, присоединяясь к Уильяму с Тиной всего на несколько часов. Уильям по-прежнему проявлял собственнические чувства и всячески стремился показать Пуху, что его присутствие крайне нежелательно. Однажды Уильяму здорово попало от Тины за то, что он прогнал Пуха. Ответить Тине Уильям не мог, так как был гораздо меньше ее. От досады он впал в бешенство, начал кричать и в истерике кататься в кустах, едва не задохнувшись от собственных воплей. Потом вдруг сел, успокоился и хныча подошел к Тине. Она не обращала на него внимания, но Уильям был так настойчив, что Тина уступила и, приняв позу подчинения, помирилась с ним.
Как-то днем Джулиан один отправился на прогулку. Он немного задержался, и я решила заняться ужином. Взяв немного риса и оставшейся сушеной рыбы, я стала перебирать крупу, как вдруг появился Джулиан. В одной руке он держал гроздь спелых плодов кабба, а в другой — корзину, сплетенную из больших листьев и веточек дерева таббо. Открыв свою самодельную хозяйственную сумку, он вынул оттуда превосходный гриб. Это был молоденький, только еще разворачивающийся гриб. И выглядел он свежим и крепким. Верхняя сторона его была как бы присыпана белой пудрой, сквозь которую проступали нежные коричневатые пятнышки; низ был густого темно-коричневого цвета.