Он натянул поводья, заставив гнедых отвернуть в сторону. Лошади брыкались, фыркали, копыта выбивали искры из края тротуара. Старое ландо заскрипело. Дерево затрещало, карета грянулась на мостовую, козлы наклонились набок.
– Девлин! – заорал сэр Генри, пытаясь открыть дверцу экипажа.
– Черт, – выругался Себастьян.
Дождь струился по его лицу. Он понял, что где-то потерял шляпу. Соскользнув с козел, он бросился по мокрым камням мостовой и увернулся от грума молодой леди, когда тот соскочил с коня, чтобы схватить под уздцы дико ржавшего вороного своей хозяйки.
Воспитанный и спокойный конь грума стоял, опустив крупную серую голову. Повод болтался на шее, свешиваясь в переполненную дождевую канаву. Схватив мокрый кожаный ремень, Себастьян взлетел в седло.
– Эй, ты! Стой! – Бледный как смерть грум обернулся, держа под уздцы еще не успокоившегося коня госпожи. – Стой! Конокрад!
Себастьян послал серого в отчаянный галоп сквозь дождь по темной улице к Ковент-Гардену и сумеречному «дну» Сент-Джайлза.
ГЛАВА 8
Чарльз, лорд Джарвис, не мог точно припомнить тот момент, когда он осознал, насколько непроходимо тупы большинство людей. Он предполагал, что это понимание приходило к нему постепенно, с годами, по мере наблюдения за поведением и мыслительным процессом служанок и конюхов, адвокатов и врачей, а также сельских сквайров, населявших мир его детства. Но Джарвис четко помнил тот день, когда он осознал мощь собственного интеллекта.
Ему было тогда десять лет, и он страдал под властью очередного из многочисленных наставников, которых его мать нанимала для обучения единственного сына своего покойного супруга, чтобы не подвергать его хрупкое здоровье (а также свое положение матери наследника) потенциально смертоносной суровости Итона. Пригласили мистера Хаммера – так звали этого субъекта, – который считал себя весьма ученым мужем. Только вульгарная нехватка денег заставила мистера Хаммера дать согласие взяться за унизительную должность наставника маленького мальчика, и потому он не упускал возможности показать своему ученику всю бездну его невежества и умственной неполноценности. Однажды он поставил перед Джарвисом невыполнимую, по его мнению, задачу – математическую проблему, на решение которой у Хаммера, студента последнего курса Оксфорда, ушел целый месяц.
Джарвис решил задачу за два часа.
Ученику удалось так взбесить своего наставника, что тот очень скоро нашел повод подвергнуть мальчика суровой порке. Но оно того стоило, потому что в этот момент триумфа на Джарвиса снизошло откровение. Он понял, что большинство людей, даже те, что родились в знатных семьях и получили хорошее образование, имеют ум медлительный и путаный. И его собственная способность мыслить ясно и быстро, анализировать и видеть определенные схемы, а также изобретать сложные стратегии и решения – не просто редкость. Это может стать еще и очень мощным оружием.
Поначалу он думал, что в Лондоне все будет по-другому. Но очень скоро понял, что уровень тупости и невежественности в высшем обществе и правительстве примерно такой же, как у кобелей где-нибудь в Миддл-сексе.
Человек, с которым сейчас имел дело Джарвис, а именно лорд Фредерик Фэйрчайлд, был типичным представителем лондонского высшего общества. Младший сын герцога весьма преуспел в жизни, хотя тупая приверженность принципам вигов не давала ему прорваться к власти при короле Георге III. Теперь, когда принц Уэльский того и гляди станет регентом, лорд Фредерик надеялся, что его многолетняя верность Принни будет наконец вознаграждена. И он пришел сюда, в комнаты, выделенные принцем в Карлтон-хаус для Джарвиса, с очевидным намерением вынюхать, какое же у него, в конце концов, положение. Надежда получить место премьер-министра не была секретом ни для кого в Лондоне.
– Представители Палаты лордов и Палаты общин собираются в следующий четверг провести заседание, – говорил лорд Фредерик, глядя на Джарвиса большими внимательными глазами. – Если будет достигнут компромисс по поводу формулировок, то я могу поклясться, что принц получит регентство шестого числа. – Он замолчал и выжидательно уставился на Джарвиса.
Несмотря на то что ему стукнуло пятьдесят, лорд Фредерик до сих пор считался красивым мужчиной – высокий, широкоплечий, подтянутый, с гривой густых, волнистых седых волос. Вдовец, любимец дам, всегда готовый сопроводить одинокую матрону на обед или заботливо перелистывать ей ноты, пока она музицирует. Его любезность и умение вести себя в обществе способствовали изобилию приглашений на приемы в загородные имения и на обычные балы лондонских сезонов. Но у лорда Фредерика имелись расточительные привычки – опасно расточительные, что придало оттенок нетерпеливости его голосу, когда он прокашлялся и спросил с отработанной небрежностью:
– Не сделал ли принц распоряжений насчет распределения мест в новом правительстве?
Вопрос был сформулирован тонко. Все знали, что принц Уэльский уже принял несколько решений по таким насущным вопросам, как цвет новых шелковых штор для своих гостиных или выбор архитектора для осуществления его очередного проекта перестройки дворца. Джарвис, стоя у окна, лишь улыбнулся.
– Нет. Пока нет.
По лицу лорда Фредерика скользнула тень разочарования. Сегодня он был непривычно нервным. И даже подскочил, когда один из секретарей Джарвиса постучал в дверь и объявил:
– Сэр Генри Лавджой, милорд. Говорит, что дело очень важное.
– Проводите его ко мне, – сказал Джарвис, прекрасно сознавая присутствие лорда Фредерика. Интересно будет посмотреть, слышал ли он уже об убийстве Рэйчел Йорк. Очень интересно.
– Ну, в чем дело? – спросил Джарвис нарочито встревоженным тоном, когда магистрат вошел.
Сэр Генри помедлил, вопросительно глянув на лорда Фредерика.
– Можете говорить свободно, – сказал Джарвис, сделав широкий жест рукой в сторону лорда Фредерика. – Полагаю, дело касается лорда Девлина?
– Да, милорд. – Магистрат снова помолчал, и его поведение подсказало Джарвису, что дела обстоят вовсе не так, как ему хотелось бы. – Он бежал.
Джарвис никогда не позволял себе роскоши выходить из себя, хотя порой выказывал гнев ради пущего эффекта, дабы припугнуть людей и заставить их исполнить то, чего он хочет. Он выждал несколько мгновений.
– Бежал, сэр Генри? Вы говорите – бежал?! Вопрос был задан ледяным тоном с должной примесью скептицизма и праведного возмущения.
– Да, милорд. Он зарезал одного из моих констеблей, угнал ландо, а затем…
Джарвис на мгновение схватился за переносицу большим и указательным пальцами и прикрыл глаза.
– Избавьте меня от подробностей, – вздохнул он и опустил руку. – Надеюсь, вы узнали, куда Девлин направился?
Щеки коротышки слегка порозовели. Ничто так не заставляет человека чувствовать себя некомпетентным, как легкий намек на его несостоятельность.
– Пока нет, милорд.
Лорд Фредерик поднялся со своего кресла у камина и уставился на них.
– Я правильно понял, что вы пытались взять под стражу сына графа Гендона? Но по какому обвинению?
– Убийство, – прямиком заявил Джарвис.
– Убийство? Боже мой! Но… я думал, что рана Толбота скорее смешна, чем опасна! Неужели он умер?
Разъяснение, коротко поклонившись, дал сэр Генри:
– Последняя дуэль лорда Девлина, как я знаю, обошлась без жертв. Однако виконт обвиняется в убийстве молодой женщины, чье тело было нынче утром обнаружено в церкви Сент Мэтью на Полях близ Вестминстерского аббатства. Это актриса по имени Рэйчел Йорк.
Джарвис с интересом смотрел, как лорд Фредерик медленно открывает рот. Обычно этот человек лучше владел собой.
– Вы арестовали виконта Девлина за убийство Рэйчел?
Сэр Генри моргнул.
– Вы знали ее, милорд?
– Не могу в полном смысле слова сказать, что я ее знал. То есть я, конечно, видел ее в Ковент-Гардене. И конечно, я слышал, что ее убили. Но понятия не имел, что Девлин… – Достав из кармана платок, лорд Фредерик прижал тонкую льняную ткань к губам. – Извините, – прошептал он и торопливо покинул комнату. Сэр Генри, чуть нахмурившись, смотрел вслед лорду Фредерику.
– Я хочу, чтобы на поимку Девлина отрядили всех самых способных людей, – сказал Джарвис, снова завладевая вниманием магистрата.
Сэр Генри поклонился.
– Да, милорд.
– Конечно, вы послали наблюдателей в порты?
Очередной поклон.
– Да, милорд. Хотя виконт в эти дни вряд ли будет желанным гостем на континенте.
– Всегда остается Америка.
– Да, милорд.
Этот коротышка начинал его утомлять. Джарвис потянулся за табакеркой.
– Надеюсь, утром я получу более удовлетворительный отчет.
– Будем стараться, милорд, – сказал сэр Генри Лавджой и откланялся.
После его ухода Джарвис еще некоторое время постоял у залитого дождем окна, глядя во тьму и сжимая в руке забытую табакерку. Туман наконец рассеялся, и стала видна аллея. Мокрая брусчатка блестела в золотистом свете уличных фонарей и фонариков проезжавших мимо карет.
Прежде ему было все равно, виноват Девлин в убийстве актрисы или нет. Значение имело только то, чтобы расследование преступления было закончено как можно скорее и чтобы дурная слава виконта не успела повредить правительству в такой критический переломный момент. Если понадобится, можно будет убрать из правительства графа Гендона, отца виконта.
Чем дольше Джарвис думал об этом деле, тем больше ему казалось, что из этого запутанного клубка событий может выйти какая-то польза. Хотя решительные торийские убеждения делали Гендона более приемлемым для Джарвиса, чем, скажем, люди типа Фэйрчайлда, никуда не денешься от того факта, что Гендон никогда Джарвиса не поддерживал. Этот старый дурак и правда верил, что политика может руководствоваться теми же правилами, что спорт или честная игра вроде крикета на полях Итона. Если Джарвису удастся отделаться от Гендона, манипулировать принцем будет куда легче.
Кроме того, опрометчивое бегство Девлина от правосудия и его предположительное нападение на представителя закона, кончившееся для того смертью, явно предполагают определенную степень вины. Молодого человека надо схватить как можно скорее. Или убить. Джарвис открыл табакерку, заложил понюшку в нос и глубоко вздохнул. Да, лучше будет, если Девлина убьют.
ГЛАВА 9
Звуки погони давно затихли вдали.
Себастьян пустил мышастого коня шагом. Быстро темнело, дождь перешел в густую морось, поднялся ветер. Потерянная шляпа сейчас не помешала бы. Пытаясь хоть как-то укрыться от холода и сырости, он поднял воротник плаща и начал обдумывать, что ему делать дальше.
Даже здесь, вдалеке от фешенебельного Мэйфейра, люди оборачивались ему вслед и указывали на него пальцами. Себастьян прекрасно понимал, что у него нет шейного платка, сапоги заляпаны грязью, а плащ и перчатки в крови. Прежде всего, решил он, ему надо добраться до таких мест, где его расхристанный вид будет привлекать меньше внимания. В задних переулках и боковых улочках где-нибудь возле Ковент-Гардена или Сент-Джайлза никто и не обратит внимания на человека без шляпы, в разорванном плаще и окровавленных перчатках.
Под складками плаща Себастьян ощутил тяжесть бумажника и порадовался, что в последний момент по какому-то наитию сунул кошелек в карман, прежде чем покинуть дом. Он решил, что найдет какую-нибудь харчевню, убогую, но теплую и сухую. Переведет дух и тогда уже будет пытаться связаться с теми, кто мог бы…
Виконт резко поднял голову, уловив отдаленный звук, едва различимый за грохотом деревянных колес по колеям и неразборчивым шорохом дождя.
Сейчас он находился в не столь богатых кварталах, среди узких улиц с ветшающими домами и маленькими лавками с забранными железными решетками грязными окнами. Здесь не было дорогих карет – только тяжело грохочущие фургоны и подводы прокладывали себе путь среди растущей толпы крепкого рабочего люда – бондарей и паромщиков, прачек и пирожников, чьи голоса сливались в протяжном хоре: «Пирожки!
Пирожки горячие!» Но сквозь гул он уже ясно слышал ровный быстрый топот копыт и пронзительный голос мальчишки:
– Если вы ищете того парня на сером коне, так он в ту сторону поехал!
– Черт побери, – прошептал Себастьян и пустил своего краденого скакуна вперед, в ночь.
Он оставил лошадь в теплом стойле на окраине Сент-Джайлза. Этот район пользовался дурной славой – здесь идущие по следу преступника констебли часто пропадали без следа. Лондонские власти опасались туда заглядывать.
Постоялый двор «Черный олень» находился в конце неказистого переулка, известного как Пудинг-роу, в районе кривых улочек и ветхих средневековых домов, завалившихся друг на друга, чтобы не рухнуть. Их верхние этажи нависали над немощеными улицами с открытыми вонючими сточными канавами. Сквозь мутные окна низкого, наполовину деревянного строения на улицу пробивался слабый свет. Себастьян постоял в тени у входа, прислушиваясь и озираясь по сторонам.
Дождь прекратился, но с наступлением темноты температура упала, разогнав большинство обитателей Лондона по домам. Он слышал далекий скрип колес с железными ободьями, глухой монотонный гул колоколов, отбивавших кому-то погребальную песнь, – и больше ничего. Толкнув дверь, он вошел внутрь.
Навстречу ему хлынул густой запах эля и табака, горького угольного чада, горелого жира и острого застарелого пота. В общем зале было темно, оплывшие свечи отбрасывали лишь тусклые мерцающие блики на стены и низкие потолки с потемневшими от времени балками. Посетители толпились у стойки или сидели на лавках за обшарпанными столами. Они глянули на Себастьяна, когда тот вошел, и гул голосов и смех затихли, в пьяных глазах мелькнули подозрение и настороженность. Он был чужаком, а чужаков в таких местах не любили.
Протолкнувшись к стойке, он взял себе кружку эля и заказал ужин. Хлеб будет с примесью мела и квасцов, мясо – вонючим и хрящеватым, но в этих краях вряд ли найдешь лучшую еду, да к тому же он ничего не ел с тех пор, как они с Кристофером позавтракали в пабе неподалеку от Хита.
В одном конце зала горел очаг. Себастьян с кружкой в руке пошел к нему. Гул голосов возобновился, хотя подозрительные взгляды неотступно следовали за ним, а в воздухе повисло напряжение. По стенам мелькнули тени, когда из зала тихо выскользнули несколько человек.
Себастьян прошел почти половину пути по засыпанному опилками полу, протискиваясь между плотными немытыми телами, когда мимо него впритирку прошмыгнул мальчонка лет девяти.
– Ловкий паренек, – сказал Себастьян опасно веселым голосом, выхватывая из кулака парнишки свой бумажник.
Неожиданная утрата обретенного трофея так ошеломила воришку, что тот не сразу удрал, и Себастьян, бросив бумажник в карман, успел схватить его за шкирку и развернуть спиной к себе, причем кружку с элем он так и не поставил и не пролил ни капли.
– Только опыта у тебя, боюсь, маловато.
Все взгляды в зале были прикованы к нему, и Себастьян это осознавал. Но в них сейчас было скорее любопытство, чем враждебность. Ярмарочный сторож из Ковент-Гардена, здоровенный мужик с тремя подбородками, в тесном грязном сюртуке, встал из-за ближнего стола и провел мясистой рукой по губам.
– Ха, да он анабаптист, видать.
По комнате прокатился громкий хохот, поскольку гак называли молодых карманников, пойманных на месте преступления. Их подвергали немедленному суровому наказанию – макали в ближайшую лужу.
– Ну что, окрестить его прямо сейчас, а?
Паренек сжал челюсти и смотрел браво, хотя Себастьян ощутил, как по его тощему телу прошла дрожь. Если бездомного мальчишку окунут в ледяную лужу в такую ночку, то он насмерть замерзнет.
– Не сомневаюсь, что купание ему не повредило бы, – сказал Себастьян. И его слова встретил еще больший хохот. – Но вреда-то он мне не причинил. – Раскрыв руку, Себастьян выпустил тонкую ветхую ткань рубашки уличного сироты. – Вали отсюда, – добавил он, показывая головой на дверь, поскольку парнишка замялся. – Пошел вон.
Но вместо того, чтобы удрать, парнишка остался на месте, его темные, неожиданно яркие глаза откровенно оценивали Себастьяна.