Каскабелей приняли с большим почетом. Они приступили к упражнениям, и никто даже не почувствовал, что несколько недель артисты пренебрегали репетициями. Все по достоинству оценили гимнастику Сандра, так же как и изящество Наполеоны, которая за неимением натянутого каната танцевала на полу. Жан очаровал присутствующих феерической игрой тарелок, колец, бутылок и шаров. После чего господин Каскабель выполнил силовые упражнения, показав себя достойным мужем такой женщины, как Корнелия, которая подняла на вытянутых руках двух почтенных горожан, вызвав неподдельный восторг.
Господин Серж четко выполнил несколько карточных и других фокусов, которым, как видно, не зря научился у своего искусного преподавателя. У городничего теперь не должно оставаться ни малейшего сомнения в том, что русский действительно артист.
После представления подали угощение: душистый чай с вареньем и сладким пирогом с коринкой[184]. Когда вечеринка подошла к концу, городничий без колебаний завизировал бумаги, представленные ему господином Каскабелем. Теперь «Прекрасная Колесница» законно находилась на русской земле.
Получивший немалое удовольствие городничий счел нужным вручить господину Каскабелю двадцать рублей в качестве гонорара за выступление.
Господин Каскабель хотел было отказаться от вознаграждения, но поостерегся, решив, что со стороны главы бродячей трупп ы это выглядело бы довольно странным. «В конце концов, — подумал он, — двадцать рублей — это только двадцать рублей!»
И, рассыпавшись в благодарностях, он спрятал честно заработанные деньги в карман.
Следующий день посвятили отдыху и закупкам. Корнелии удалось приобрести по весьма умеренным ценам муку, рис, масло и различные напитки. Что касается консервов, то не стоило и думать о том, чтобы пополнить их запасы в этой деревне; но между Обью и Уралом путешественники рассчитывали добыть не меньше дичи, чем раньше.
К полудню покупки доставили на кухню. В назначенный час состоялся обед, как всегда приправленный шуточками и прибаутками, несмотря на то, что сердца Жана и Кайетты больно сжимались. Чувствовали ли они, что минута расставания близка?
В самом деле, что предпримет господин Серж после свидания с отцом, князем Наркиным? Вряд ли он останется в России. Но куда направится: обратно в Америку или в Европу? Этот вопрос не переставал занимать господина Каскабеля. Ему не терпелось выяснить все до конца. Итак, после обеда он спросил Сергея Васильевича, не желает ли тот пройтись по окрестностям деревни. Господин Серж понял, что Цезарь хотел бы поговорить с ним наедине, и поспешил согласиться.
Что касается русских матросов, то они расстались с семейством, объявив, что проведут остаток дня в деревенском трактире.
— Господин Серж, — сказал господин Каскабель, — я попросил вас сопровождать меня, поскольку хотел остаться с вами с глазу на глаз… Давайте поговорим о вас…
— Обо мне?
— Да, господин Серж, а вернее о том, что вы будете делать в России…
— В России?
— Я не ошибусь, если скажу, что мы через двенадцать дней перевалим Уральский хребет, а еще восемь дней спустя прибудем в Пермь?
— Вполне вероятно, друг мой, — ответил господин Серж, — ли только нас не задержит какое-нибудь препятствие…
— Какое еще препятствие! Вы перейдете в европейскую часть России без малейшей тени какого-нибудь препятствия! Ваши документы отныне в полном порядке; вы член моей труппы, и никто не сможет даже заподозрить, что один из моих артистов — граф Наркин!
— Это так, дружище, ведь только госпожа Каскабель и вы знаете мою тайну; если вы ее сохраните…
— Да мы унесем ее в могилу! — подтвердил господин Каскабель с достоинством. — А теперь, господин Серж, не будет ли бестактно с моей стороны, если я спрошу вас, что вы собираетесь делать, когда «Прекрасная Колесница» остановится в Перми…
— Я поспешу в родное поместье! — ответил господин Серж. — Какую радость это доставит моему отцу! К тому же радость совсем нежданную, поскольку вот уже тринадцать месяцев, как я не получал от него никакой весточки, и тринадцать месяцев, как я не имел возможности написать ему; что он думает?
— А дальше? Что вы намереваетесь делать потом?
— Не знаю. Все зависит от обстоятельств, которые сейчас я не могу предвидеть. Если мое присутствие будет заподозрено полицией, то, возможно, мне придется покинуть отца… А меж тем… В его возрасте…
— Господин Серж, — сказал господин Каскабель, — я не могу давать вам советы… Вы сами должны решать, как лучше поступить… Но хочу заметить, вы подвергнетесь большой опасности, если останетесь в России! Если вас раскроют, то речь пойдет, может быть, о вашей жизни…
— Знаю, друг мой; но точно так же знаю, что вам и вашим домочадцам угрожают серьезные неприятности, если жандармы пронюхают, что вы помогли мне вернуться на родную землю!
— Ах! Мы… Мы не в счет!
— Да, дружище Каскабель, и никогда я не забуду, что вы и ваша семья сделали для меня…
— Ну… Ну, господин Серж! Мы пришли сюда не затем, чтобы обмениваться любезностями! Так вот… Нам нужно договориться о том, как действовать в Перми…
— Все очень просто, — отозвался господин Серж. — Поскольку я являюсь членом вашей труппы, я буду оставаться с вами, чтобы не вызвать никаких подозрений.
— Но как же князь Наркин?
— Усадьба моего отца, Вальское, всего в шести верстах от города, и мне будет нетрудно каждый вечер после представления пройти туда незамеченным. Наши слуги скорее дадут убить себя, чем предадут или подведут своего хозяина. Таким образом я смогу видеть отца, а к рассвету возвращаться в Пермь.
— Великолепно, господин Серж! Надеюсь, все пройдет как по маслу! Но когда ярмарка закончится и «Прекрасная Колесница» двинется сначала в Нижний, а потом во Францию…
Да, на что решится граф Наркин, когда Каскабели распрощаются с Пермью? Станет скрываться в отцовской усадьбе? Останется в России, рискуя опять попасть в тюрьму? Вопрос господина Каскабеля попал в самую точку.
— Друг мой, — вздохнул господин Серж, — я часто спрашиваю себя: что дальше? И не нахожу ответа — вот все, что я могу сказать! Мои дальнейшие действия будут продиктованы обстоятельствами…
— Ну что ж, — продолжал господин Каскабель, — предположим, вы покинете Вальское, поскольку вам нельзя находиться в России, где есть риск потерять не только свободу, но и жизнь… Я хотел бы спросить вас, господин Серж, может быть, в этом случае вы вернетесь в Америку?
— У меня нет определенного плана на этот счет, — вздохнул граф Наркин.
— Тогда, господин Серж, простите меня за настойчивость, почему бы вам не пойти с нами во Францию? Продолжая числиться в труппе, вы без помех дойдете до западной границы России! Разве это не самый надежный выход? К тому же мы еще столько времени проведем рядом с вами… и малышка Кайетта… Нет! Конечно, вы не лишитесь ее! Она… Она навсегда останется вашей приемной дочерью, это гораздо больше, чем быть сестрой Жана, Сандра и Наполеоны — детей бродяги-фигляра!
— Друг мой, — ответил господин Серж, — не надо гадать, что уготовило нам будущее. Кто знает, может, оно принесет нам счастье? Займемся настоящим — это главное… Вот что я могу заявить вам (только не сообщайте до поры до времени никому): если мне понадобится уйти из России, то я буду счастлив эмигрировать во Францию, пока не изменится политическая обстановка на моей родине… А поскольку вы направляетесь именно туда…
— Браво! Мы пойдем вместе! — заключил господин Каскабель.
Он схватил руку господина Сержа и долго тряс и сжимал ее с такой силой, словно хотел оторвать.
Они вместе вернулись в лагерь; а русские моряки появились только под утро.
На рассвете упряжка тронулась дальше, на запад.
В последующие дни жара стала невыносимой. Дорога пошла в гору — чувствовалась близость Уральского хребта, — и олени, разморенные теплом, продвигались с большим трудом. Возможно, стоило заменить их лошадьми; но господин Каскабель, одержимый идеей триумфального въезда в Пермь в экипаже с упряжкой из двадцати оленей, упорствовал.
Двадцать восьмого июня, после перехода в семьдесят лье от поймы Оби, «Прекрасная Колесница» вошла в небольшой городок Верники[185]. Здесь у них впервые проверили документы — все прошло гладко. Затем фургон опять покатил к Уральскому хребту, чьи вершины Телпес и Ничур, высотой от тысячи двухсот до тысячи шестисот метров, возвышались на горизонте, как маяки[186]. Путешественники не торопились, но в то же время и не теряли времени, ибо маленькая труппа не собиралась опаздывать на Пермскую ярмарку.
Поскольку вскоре предстояли публичные выступления, господин Каскабель возобновил ежедневные репетиции. Еще бы! Ведь речь шла о репутации акробатов, гимнастов, эквилибристов и клоунов Франции, а также о личном реноме семейства Каскабель. Поэтому во время вечерних привалов труппа тренировалась до седьмого пота. Господин Серж также совершенствовался в искусстве иллюзиониста, делая поразительные успехи.
— Каким блестящим артистом вы станете! — то и дело хвалил его наставник.
Третьего июля путешественники разбили лагерь в центре поляны, окруженной березами, соснами и лиственницами, за которыми начинались отроги Урала.
На следующий день труппа, ведомая Ортиком и Киршевым, начнет подъем по ущелью; чувствовалось, что впереди поджидают если не серьезные препятствия, то по меньшей мере тяжелые переходы, пока фургон не преодолеет самое высокое место.
В этих местах бродили банды беглых каторжников, поэтому мужчины насторожились и приняли кое-какие меры предосторожности.
Вечером зашел разговор о трудностях перехода через хребет. Ортик заверил, что указанный им перевал, Печорский, — один из наиболее легкопроходимых. Они с Киршевым уже преодолевали его, двигаясь из Архангельска к морю Лаптевых на выручку «Времени».
В то время как господин Серж и Ортик беседовали, Корнелия, Наполеона и Кайетта занимались ужином. Добрая четверть лани поджаривалась на костре, разведенном под деревьями у входа на поляну, а на противне переливался золотистыми тонами сладкий рисовый пудинг.
— Надеюсь, сегодня не предвидится жалоб на меню! — сказала хозяйка.
— Если только жаркое и пудинг не сгорят! — не смог удержаться от замечания Клу.
— Конечно, сгорят, если вы, мистер Гвоздичка, не повернете немедленно вертел и не передвинете противень!
Зазевавшийся Клу вернулся на свой ответственный пост. Ваграм и Маренго бродили, поскуливая от нетерпения, вокруг огня, а Джон Булль облизывался в предвкушении своей доли ужина.
Наступил долгожданный момент: все сели за стол… И отвалились только после того, как съели все до последней крошки; трапеза получила самые высокие оценки. Корнелия и ее помощник остались довольны.
Пришло время укладываться на ночь, было еще тепло; господин Серж, Цезарь Каскабель, Жан, Сандр, Клу и оба матроса захотели спать на свежем воздухе под деревьями. Впрочем, они сочли, что так и сторожить удобнее.
Только Корнелия, Кайетта и Наполеона заняли места, как обычно, внутри «Прекрасной Колесницы».
После июльских сумерек, бесконечно долгих на шестьдесят второй параллели, только в одиннадцать часов наступила наконец темнота; ночное безлунное небо усыпали звезды, тонувшие в дымке высших сфер.
Растянувшись на траве и закутавшись в одеяла, господин Серж и его друзья уже почувствовали, как первый сон отяжеляет веки, как вдруг обе собаки начали подавать явные признаки возбуждения. Подняв морды, они принюхивались и глухо ворчали, что свидетельствовало об их крайнем беспокойстве.
Жан приподнялся и сонно оглядел опушку поляны.
Костер угасал; глубокий мрак царил под густой кроной деревьев. Жан всмотрелся повнимательнее и увидел передвигавшиеся точки, блестевшие как угольки. В ту же минуту Ваграм и Маренго разразились бешеным лаем.
Жан вскочил:
— Тревога! Тревога!
В одно мгновение все проснулись и оказались на ногах.
— Что такое? — пробормотал господин Каскабель.
— Смотри! Там… — Жан показал на светящиеся точки, неподвижно застывшие в темных зарослях.
— Это что еще за черт?
— Волчьи глаза!
— Да! Это волки! — подтвердил Ортик.
— Да тут целая стая! — добавил господин Серж.
— Вот дьяволы! — не сдержался господин Каскабель.
Дьяволы! Выражение слишком слабое, чтобы передать всю серьезность ситуации. Вероятно, вокруг поляны собралось больше сотни волков, а эти хищники крайне опасны, когда объединяются в такие большие армии.
На пороге «Прекрасной Колесницы» появились Корнелия, Кайетта и Наполеона.
— Что там, папа? — спросила девочка.
— Да так, ничего, — ответил господин Каскабель. — Просто волки решили полюбоваться на звезды. Оставайтесь в комнатах; только передайте нам оружие; мы удержим их на почтительном расстоянии!
Мгновение спустя все вооружились.
— Позовите собак! — крикнул господин Серж.
Ваграм и Маренго, носившиеся туда-сюда с неудержимым яростным лаем, отреагировали только на громкий свист Жана и подбежали к фургону.
Путешественники дали дружный залп в сторону светившихся в чаще глаз; ужасающий вой подтвердил, что большинство зарядов попало в цель.
Но волки имели слишком большой численный перевес; круг сжимался, и на поляне появилось с полсотни хищников.
— В «Колесницу»! В «Колесницу»! — крикнул господин Серж. — Нас сейчас атакуют! Только в укрытии мы сможем отбиться!
— А олени? — спросил Жан.
— Мы ничем им не поможем!
Действительно, было уже слишком поздно. Несколько оленей уже погибли; другие, разорвав путы, унеслись в чащу.
По команде господина Сержа все, в том числе и собаки, быстро ретировались в фургон; дверь плотно затворили и заперли.
И вовремя! Волки уже метались вокруг «Прекрасной Колесницы», подскакивая до уровня окон.
— Как же мы теперь без упряжки? — Корнелия искренне жалела оленей, так как успела всем сердцем к ним привязаться.
— Сначала надо избавиться от этой своры! — ответил господин Серж.
— Мы прикончим этих оборотней, вот и все! — крикнул господин Каскабель.
— Да… Если только их не слишком много! — заметил Клу.
— И если хватит зарядов! — добавил Киршев.
— Приготовились… Огонь! — скомандовал господин Серж.
Через приоткрытые окна ружья и револьверы возобновили свою разрушительную работу. В отсветах выстрелов, направленных во все стороны от экипажа, виднелись два десятка смертельно или серьезно раненных волков, упавших на землю.
Но ничто не останавливало бешенство стаи; казалось, число хищников только растет. Уже несколько сотен силуэтов метались по поляне.
Несколько волков скользнули под фургон и острыми когтями пытались пробить половые доски. Другие прыгнули на переднюю площадку, угрожая высадить дверь, которую пришлось надежно забаррикадировать. Самые ловкие умудрились заскочить на крышу и свешивались к окнам, пытаясь выбить их мощными ударами лап и исчезали, как наваждение, только когда пуля сбрасывала их на землю.
Испуганная Наполеона плакала и кричала. Дети всегда боятся «злого волка», но на этот раз страх оказался совершенно оправданным. Кайетта, не потерявшая ни капли своего обычного хладнокровия, тщетно пыталась успокоить малышку. Впрочем, и госпожа Каскабель вовсе не чувствовала уверенности в благополучном исходе битвы.
В самом деле, если осада продолжится, то ситуация станет катастрофической. Как гарнизон «Прекрасной Колесницы» отобьет приступ бесчисленной армии? А если волки перевернут фургон, то не грозит ли это неизбежной гибелью всем, кто нашел в нем убежище?
Сражение продолжалось уже полчаса, когда Киршев сообщил:
— Заряды кончаются!
Оставалось от силы двадцать патронов.
— Стреляйте только наверняка! — крикнул господин Каскабель.