Но было уже поздно. Прозрачно-серые глаза девочки зацепились за них, скользнули вдоль гряды гор, остановились на чем-то впереди. Валерий проследил ее взгляд и прикусил губу, – это был римский крест с распятым на нем мертвецом.
Когда крест оказался совсем рядом и удушливый смрад гниющего тела полностью вытеснил воздух, она приказала:
– Стойте, – и, указав на Валерия, велела: – Безухий, Волслав, к кресту его. Да покрепче. Чтоб не отвязался. И не убежал. Чтоб, кроме креста, ни к кому не ластился!
Воины грубо скинули с Валерия его ношу, заломили руки, поволокли к кресту, а еще через несколько минут кожаные ремни обвили тело пленника, притиснув к столбу.
Безухий – коренастый, черноволосый мужчина, одно ухо которого было проколото в знак недавнего рабства, а другого вообще не было, – проверил путы, похлопал его по щеке, сказал, указывая на висящего:
– Римлянину не нравится запах? Ничего. Через пяток дней ты будешь так же благоухать.
Волслав поднял мешок, взвалил его на спину ближайшего пленника. Тот согнулся под двойной ношей, но возражать не посмел, – впереди виднелся еще один крест. Жестокая мета, одна из многих, оставленных римлянами по пути сюда.
Валерий долго смотрел вслед уходящим. Приближалась холодная ночь, но не она страшила его. Страшил день, который наступит вслед за ночью. Жаркое солнце опалит ему кожу, раскалит камни под ногами, мухи и слепни вопьются в тело… И даже если ему, на его беду, суждено будет пережить этот день, то второй наверняка прикончит его. Он попытался шевельнуться. Ремни были затянуты на совесть. Юноше оставалась лишь одна надежда: если кто-нибудь случайно будет проходить мимо и он (Валерий) скрыв, что он – римлянин, сумеет уговорить прохожего развязать и взять его с собой. Только поверят ли ему?
Тем временем отряд, состоявший из пленных и охранявших их воинов, шел по каменистым горным тропам, и только когда ночь накрыла горы, приостановился, но ненадолго.
Впереди мелькнул огонь.
Воины подняли пленных и погнали вперед, на свет.
К костру, точнее к кострам, добрались нескоро. После обмена приветствиями несколько воинов зажгли факелы и при их свете повели отряд дальше – к узкой щели-спуску. Вниз воины спускаться не стали. Они загнали туда пленных, а сами остались наверху.
Лиина передала старшему пестро раскрашенную баранью косточку —это был приказ и пароль одновременно.
Пленники некоторое время спускались вниз. Под ногами хлюпала невидимая в полной темноте вода. Кое-как отыскав сухое место, они скинули мешки и, подкрепившись сухарями, легли, прижавшись друг к другу, недобрыми словами поминая варваров, не оставивших им и единого плаща на всех.
На рассвете их разбудил грохот. Еще не поняв причины, они подхватили мешки и бросились вниз, подальше от опасного шума, а через некоторое время уперлись в обрыв. Дальше пути не было. Не было и входа. Там, где они вошли, – высился завал из камней.
Пленники огляделись и только теперь заметили, что они не одни. Из крошечных пещерок, из-под камней выглядывали ободранные и заросшие люди. Потом новички узнали, что всего в этой щели сидели пятьдесят два пленника, – все, что оставили варвары от тысяч, посланных на их, дикарей, усмирение.
Солнце вставало медленно и неотвратимо. Сперва розовое сияние подсветило редкие облака и верхушки гор, потом золотая корона лучей украсила высившуюся на востоке гору, а вскоре и само светило неторопливо выплыло на лазурную синеву неба…
Валерий, не отрывая глаз, следил за восходом солнца. Так жертва следит за неспешными движениями палача. Первые лучи несли блаженное тепло для пропитавшегося ночным холодом тела. Мягкое и нежное, оно окутало его…
Но жар постепенно нарастал, становясь невыносимым. Через час лучи солнца стали тяжелыми, еще через час одежда юноши взмокла от выступившего пота. А день только-только начинался. Валерий покорно прикрыл глаза – смотреть больше было не на что.
Слева зашуршали камни. Он открыл глаза, вскинул голову. Ничего. Наверное, ящерица шмыгнула по склону и потревожила камни. Запах, идущий от мертвеца, становился все тошнотворнее. В мареве воспоминания всплыло лицо вчерашнего раба: «Через пять дней…». Что там, через пять дней, – к вечеру ему все будет безразлично.
Захрустели камни под ногами, задрожала от тяжкой поступи земля, металлические шишаки блеснули на солнце.
Легионы Рима?
Валерий сглотнул сухой ком и опустил веки, – сияя разномастным вооружением, по дороге шагали воины варваров. Когда грохот затих и перестал отдаваться в ушах, снова настала звенящая, изредка прерываемая сорвавшимся камнем, тишина.
Опять зашумели потревоженные камни.
Валерий поднял голову (какая она тяжелая, а ведь еще и полудня нет): в жарком мареве двигалась, то расширяясь, то опадая, человеческая фигура.
– Помогите! – прохрипев это слово, Валерий испугался, что мог произнести его на латинском языке. – Помогите! – повторил он на языке варваров.
Человек, кажется, услышал его призыв и теперь шел прямо на него. Вот уже хорошо видно, что колеблется не идущий, а его широкие одежды, то наполняясь воздухом и расширяясь, то опадая. Ближе, ближе…
«Помогите…» – голос прервался.
Лиина.
Девочка подошла к нему вплотную, всматривается ему в лицо…
Если бы у Валерия были слезы, ему впору было бы зарыдать от безысходности.
– Уходи, – теперь он говорил, не заботясь, на каком языке прозвучит его слово. Девочка все равно на любом поймет.
Но она не ушла, достала из складок одежды объемистую флягу, выдернула, встала на камень, поднесла горлышко к его губам. Юноша сглотнул сухой ком. Вода, как ему показалось, сама по себе проникла сквозь крепко стиснутые губы, и не проглотить ее было просто невозможно. За первым глотком последовал второй, за вторым – третий и так далее. Не дав ему выпить и половины, девочка решительно отняла флягу от его губ. Выпитая вода сразу же выступила испариной на разгоряченном теле.
Обойдя столб, Лиина распутала ремни, обвивавшие тело юноши. Не в силах удержаться на ногах, Валерий тут же сполз на горячие камни, но, обжегшись, поднялся. Медленно, с огромным трудом.
Девочка указала ему на зыбкую тень под скалой: «Иди». Кое-как доковыляв туда, он сел, прижавшись спиной к сухому и прохладному камню.
Смотав ремни, Лиина подошла к нему, жестом велела лечь на живот. Он подчинился, потому что не имел сил сопротивляться. Стянув ремнем запястья пленника, Лиина дала ему несколько глотков воды и, отнимая от его губ флягу, приказала:
– Вставай.
– Не могу, – неподдельное страдание придало лицу римлянина, казалось бы, неотразимое очарование, но взгляд прозрачно-серых глаз девушки ничуть не изменился.
– Вставай! – она затрясла его за плечи: – Вставай же! Кому я говорю?! Я всю ночь шла, все утро шла, а он стоять утомился. Воин! Вставай! Разрази тебя гром! Не пойму этих римлян: вчера как припадочный валился на землю, только бы в лагере остаться, а сегодня идти не хочет. Вставай! Или у тебя опять сердце появилось?! Собака римская! Воин сопливый!
Брань девочки подействовала. Валерий хотел огрызнуться, но решил, что пререкаться с женщиной не достойно его. Он поднялся-таки и поплелся по дороге. Девочка шла чуть позади него и настороженно следила за широкой спиной воина. Руки у пленника, конечно, связаны, но осторожность здесь лишней не будет.
Размяв затекшие суставы, Валерий начал поглядывать по сторонам. На кусты на склонах, на рощицы… Перехватив один из таких взглядов, Лиина сказала просто:
– Хочешь бежать? Беги. Догонять не буду, только куда ты пойдешь? Ты знаешь, где мы сейчас? Если на селение или людей наткнешься – столб на солнцепеке тебе милостью покажется. Тебя в твоей одежде первый встречный за римлянина признает, и даже речь твоя тебя не спасет.
В лице Валерия ничего не изменилось, разве что взгляд стал чуть острее.
Солнце сползло к верхушкам гор. Длинные тени перерезали дорогу, но жара не стала меньше. Нагретый камень щедро отдавал накопленное за день тепло. Валерий без сил опустился под жиденький кустик и произнес:
– Хоть режь, – не могу больше.
Около минуты Лиина разглядывала пленника. Сама она жару переносила много легче римлянина, более того, за весь день она ни разу не отпила из фляги и малого глотка воды. Правда, ему воды она тоже не давала, язвительно высмеивая пленника в ответ на самую робкую просьбу, но сейчас, выдернув пробку, она сунула ему в рот горлышко фляги:
– На. Пей! Наверное, переходы ты делал в носилках и под пологом!
Валерий оторвался от воды и, переведя дыхание, огрызнулся:
– Был не хуже других. Только порой мне кажется, что у госпожи в жилах вместо крови течет огонь.
– Может быть, – неожиданно мягко согласилась девочка. – Допивай воду и поднимайся. До ручья – рукой подать.
Юноша стер плечом пот со щеки и сказал:
– Хорошо, жары госпожа не боится. Жажда госпожу не мучит. А как она относится к змеям?
– Где? – девочка быстро огляделась и, отыскав взглядом в переплетении ветвей тонкую змею с маленькой головкой, разочарованно протянула: – А-а-а, стрела-змея. Она нас не тронет, и я ее трогать не буду, а впрочем… – запустив руку в зелень куста, она схватила и осторожно вытянула длиннющую пеструю змею. Та, недовольная подобным обращением, тут же обвила ей руку. Неторопливо распутывая змеиные кольца, Лиина спросила: – Так ты встаешь?
Римлянин вскочил. На лице его отразились ужас и изумление одновременно.
– А ну бегом! Вверх! Во-о-он туда. Наискось, – головой змеи Лиина показала направление.
Повторять приказ ей уже не пришлось. Когда же юноша, достигнув указанного места, обернулся на свою необычную госпожу, змеи у нее уже не было.
– Где она? – спросил Гальба.
– Оставила в кустах. Там ее дом, а мне она больше не нужна. Вот он – ручей.
К воде Валерий спускался без понуканий. Войдя в воду, он встал на колени, долго пил.
– Ремни на руках не замочи, – предупредила его Лиина. – Ссохнутся, сожмутся, сам не рад будешь.
Впрочем, долго над ним она не стояла: ушла вверх по ручью, а когда вернулась, разрумянившееся лицо и влажные волосы указывали на то, что и она не осталась равнодушна к прелестям холодной воды.
Валерий лежал у ручья на гальке и наслаждался прохладой.
– Вставай, пошли, – строго приказала девочка.
Пленник нехотя поднялся, нехотя поплелся туда, куда указывала Лиина, мысленно злорадствуя, что вот он вроде бы и выполняет то, что велит госпожа, но делает это так, что лучше, как говорится, и не брался бы.
– Быстрее, быстрее, – несколько раз прикрикнула на него Лиина. Он чуть-чуть ускорил шаг, но именно чуть-чуть.
Однако дочь гадалки была не глупее благородного римлянина. Больше Гальбу она не подгоняла, а, как только позволила дорога, ускорила шаги сама.
Теперь он, чтобы не потеряться, вынужден был почти бежать, что очень неудобно делать со связанными руками. Поэтому, когда Лиина, наконец, смилостивилась и заняла свое прежнее место позади него, подгонять юношу ей больше не пришлось.
Солнце почти скрылось за верхушками гор, камни быстро остывали, тени становились гуще и темнее. Легкая туника уже не спасала пленника от наступавшего холода, но самым скверным было то, что девочка сбилась с пути. Она часто теперь сворачивала с тропы, взбиралась вверх по склонам, оглядывала все с высоты. Только когда солнце скрылось за гребнем гор и темнота стала непроглядно глухой, огонек костра указал им нужное направление. Поплутав в полной темноте еще немного, они, наконец, вышли на нужную тропу, которая и привела их к крошечному лагерю.
Один небольшой шатер, пара костров и чуть больше двух десятков воинов расположились вокруг них. Лиину ждали, но встретили неприветливо. Не замечая (а может быть, и не желая замечать) молчаливого неодобрения воинов, Лиина прошла мимо них в шатер.
Валерий хотел последовать за ней, но тяжелая полоса толстой шерстяной ткани запахнулась прямо перед его лицом. Юноша оглянулся, прикидывая: найдется ли для него местечко у костра. Отодвинув ткань, из шатра вышла девочка, бросила ему под ноги свернутую одежду, разрезала ремни на руках и, не сказав ни слова, опять скрылась в шатре.
Валерий растер онемевшие запястья, наклонился, перебирая брошенные вещи: штаны, рубаха с длинными рукавами, плащ – все из грубой шерсти, кожаный пояс с флягой, хлеб, проложенный ломтем простого козьего сыра. Не раздумывая, он натянул поверх римской туники одежду варваров, откусил хлеба, а когда покончил с едой, отхлебнул из фляги.
Теперь можно было не заботиться о том, пустят его к костру или нет. Он был сыт, а грубая, неизящная одежда надежно защищала от ночного холода. Выбрав сбоку от шатра местечко поровнее, Валерий лег, завернулся в плащ и сразу уснул.
Утром, еще до рассвета, его разбудил шум сборов.
В путь тронулись, как только глаза стали различать камни под ногами. Мать Лиины несли в носилках, в другие носилки сложили свернутый шатер. Женщина звала девочку к себе, но та отказалась, предпочитая идти пешком.
Воины шли быстро, торопясь по прохладе дойти до назначенного места, и на отдых остановились только тогда, когда солнце перевалило за полдень, расположившись в роще у озерка.
Варвары поставили носилки в тени большого дерева, почти у самой воды. Лиина тут же забралась к матери и о чем-то шепталась с ней;
Во время пути она вертелась, как веретено, то пристраиваясь к воинам-разведчикам, то отставая и почти теряя маленький отряд из виду, то взбираясь на склон и что-то разглядывая сверху. Казалось, идти спокойно – для нее непосильная работа. Три или четыре раза за время перехода Лиина подходила к носилкам матери, передавала ей несколько веточек или травинок и рассказывала что-то.
Валерий с удивлением обнаружил, что не понимает ни слова из их разговора, а также что и воины, с которыми он нес носилки, понимают не больше него.
Лиина все бегала и кружила. Мать сказала ей что-то неодобрительное. Но и мать, похоже, не могла уговорить дочь идти спокойно. Хотя бы какое-то более или менее продолжительное время.
Сам Валерий вначале пытался запомнить пройденный путь, но вскоре так запутался в однообразии спусков и подъемов, что ему начало казаться, будто их небольшой отряд никуда не идет, а крутится на одном месте.
Дорога и носилки утомили юношу, и на привале, освободившись от ноши и получив свою долю хлеба с сыром, он забрался в густую тень, лег и заснул.
Лиина помогала матери. Вдвоем они наносили на выбеленную бычью шкуру пройденный путь, стараясь не упустить ни единой мелочи. Важно было все: какой крутизны был склон, зарос ли он травой или кустарником, есть ли осыпи и как они ведут себя под ногами.
Дочерью госпожа была довольна. Глаза у той отличались остротой, память – цепкостью, а мелкие проступки (римлянин в лагере стал самой крупной глупостью девочки) с лихвой искупались ее помощью. В планы свои она дочь не посвящала, но даже то, о чем уже знала девочка, намного превосходило осведомленность Урла, Зефара и Авеса вместе взятых.
К тому же Лиина не нуждалась в объяснениях. Мать сказала ей, что карта необходима. А о большем, с точки зрения девочки, не стоило и размышлять. Сам процесс превращения простой кожи в инструмент познания окружающего, более того, в залог будущей победы, увлекал девочку настолько, что заставлял ее не замечать ни палящего зноя, ни усталости.
Наконец на кожу было нанесено все. Сворачивая ее, женщина посоветовала дочери:
– Через два часа жара начнет спадать, и мы продолжим путь. Отдохни немного. Я тоже подремлю.
Лиина не стала спорить. Носилки были широки и мать с дочерью неплохо устроились под их пологом, но не прошло и часа, как кипучая натура девочки начала тяготиться благоразумным отдыхом. Осторожно, чтобы не потревожить мать, Лиина выбралась из носилок и отправилась побродить по лагерю в поисках развлечений.
Минуту или две она наблюдала за игрой воинов в пальцы, но, заметив чуть в стороне игроков в кости, перешла ближе к ним. Там она задержалась минут на десять и даже попыталась вмешаться в игру, но воины поспешили напомнить девочке о пленнике, с тем чтобы избавиться от нее. Кости от малышки они берегли не зря, так как стоило той заполучить эти кубики в руки, и для игры они сами больше не годились. Непонятным для воинов образом грани костей словно приобретали подвижность, показывая при каждом броске одно и то же число очков: или единицы, или пятерки, или шестерки. Но обиднее всего было, если кости, падая по-разному, давали одну и ту же сумму. В последний же раз, когда девочка добралась до игральных костей, те стали падать на ребро.