Поначалу все шло отлично. Хелен излучала уверенность — ведь с троицей подростков отношения у нее были прекрасные, — да и Мэтси пребывал в благостном расположении духа. Утром я и сам провел с ним несколько часов. К тому же Хелен часто мелькала перед ним по ту сторону забора, так что он успел немного к ней привыкнуть. День выдался чудесный, все шло как нельзя лучше, и я решил схитрить — позвал Хелен общаться с молодыми волками. Когда она увидела, что в главном вольере с ними находится еще и Мэтси, ее охватила паника. Я объяснил, что ей надо всего лишь оставить в вольере свой запах, чтоб Мэтси составил о ней представление. «Но что, если он ко мне подойдет?» — срывающимся голосом спросила она. «Не подойдет, — соврал я. — Съемочная группа будет его пугать и отвлекать». Я-то прекрасно знал, что он первым делом направится к ней, но верил, что Хелен не дрогнет. Так всегда бывало: до часа икс она вечно дергалась и нервничала, но в нужный момент держалась молодцом. Кроме того, я собирался быть рядом с ними и контролировать ситуацию.
Когда Мэтси двинулся в ее сторону, в глазах Хелен блеснули слезы, а нижняя губа задрожала. Это был первый волк, которого она боялась по-настоящему. Дело не только в его внушительных размерах и мощи. В парке за ним водилась дурная слава, и Хелен это знала. Не так давно имел место жутковатый инцидент: он до костей ободрал пальцы одной сотруднице. Правда, она грубо нарушила правила, но более опытные работники, которые хорошо знали животных, иногда позволяли себе такие вольности. Приняв Мэтси за другого, более ручного волка, она просунула два пальца между прутьями клетки — хотела почесать его за ухом. Мэтси, помня о своей роли в стае, вознамерился протестировать несчастную и зажал ее пальцы между зубов. Девушка начала кричать и выдергивать руку, а волк в ответ на это сжимал челюсти все крепче и тянул на себя, медленно сдирая плоть. Я рассказал эту историю Хелен не для того, чтобы напутать ее, а чтобы она не забывала: волк даже в неволе остается диким животным и не терпит фамильярностей. Он живет одним-единственным моментом — настоящим, и даже если ты когда-то кормил его из бутылочки — это уже дела давно минувших дней, и в данный момент они ничего не значат. Если именно сейчас не сумеешь убедить его, что заслуживаешь доверия, — пиши пропало. Волкам чужды сантименты.
«Не смей», — жестко предупредил я, увидев, что она начала испуганно съеживаться. Хелен наградила меня гневным взглядом и стиснула зубы — верный признак, что она злится. Вот и отлично, подумал я, пусть ненавидит меня, зато не расклеится. Чутье меня не подвело. Мэтси подскочил к ней, но она даже не шелохнулась, являя собой образец невозмутимости. Экзаменатор тщательно обнюхал ее со всех сторон и пошел прочь. На ее лице отразилось явное облегчение, а у меня словно гора с плеч свалилась. Я не любитель делать ставки даже в игре, не говоря уж о реальной жизни.
И тут на меня налетела вся юная троица. Они устроили яростную потасовку, их понесло в мою сторону, а я зазевался. Я сидел в своей обычной позе, на корточках, и удар пришелся по голове. В один миг все померкло, перед глазами замелькали искры — как будто я попал под поезд. Мало того что я сам чуть не потерял сознание, пострадал еще и мой микрофон. Я на минутку выскользнул из вольера, чтобы звукорежиссер снова подключил его. И ровно в этот момент Мэтси снова направился к Хелен. Я ничем не мог помочь.
Это был самый страшный кошмар в моей жизни — стоять и смотреть, как челюсти Мэтси сжимаются на шее Хелен. Не то чтобы я сомневался в Мэтси — ему я доверял безоговорочно. Опасался я другого: как бы Хелен не утратила хладнокровия. Та девушка не лишилась бы пальцев, если бы сохраняла полное спокойствие и не шевелилась. Мэтси непременно отпустил бы ее. Конечно, покалечил он бедняжку ужасно, но все-таки тогда речь шла лишь о пальцах. А тут — горло. Стоит ей только закричать или отпрянуть, дернись сейчас хоть один мускул на ее шее — и Мэтси поступит в точности так же, как и в прошлый раз, но последствия будут совсем иными. Хелен погибнет.
Сильнее всего меня пугала ее непредсказуемая реакция. Хелен — самый эмоциональный человек, которого я когда-либо встречал. Важнее — и труднее — всего было научить ее отключать свои эмоции. В вольере я постоянно наблюдал за ее внутренней борьбой. Перед тем как войти, мы задерживались между внешним ограждением и внутренним, чтобы она успела морально подготовиться. На моих глазах сентиментальная женщина Хелен превращалась в непробиваемую Хелен-волчицу. Я ждал, когда она скажет, что готова, и только тогда открывал вторые ворота и говорил: «Забудь, что ты человек — думай, как волк!» Для нее это был настоящий подвиг, и я невероятно гордился ее успехами. Но когда мы снова оказывались между двух ворот, все, что она героически сдерживала, выплескивалось наружу: истерический смех, или слезы, или то и другое сразу.
Хелен обратилась в камень. Ее искаженное ужасом лицо до сих пор стоит у меня перед глазами. Находясь по ту сторону решетки, физически я ничем не мог ей помочь. Только пытался сам сохранять спокойствие и велел ей не двигаться. Слава богу, она настолько мне доверяла, что машинально послушалась. Примерно через минуту, длившуюся для меня вечность, Мэтси разжал челюсти. Как ни странно, бояться-то Хелен боялась, но истинную степень грозившей ей опасности осознала, только увидев мою помертвевшую физиономию. Тогда-то ее и проняло по-настоящему. Но все-таки Хелен с честью выдержала испытание. Вопреки моим опасениям, мало того что Мэтси принял ее, они, представьте себе, еще и подружились. У них ведь, в сущности, похожие характеры — оба недоверчивые и подозрительные. Следующим пунктом программы был Тамаска.
Глава 32
Срыв
Встреча Хелен с Тамаской так и не состоялась: за две недели до окончания съемок у нее сдали нервы. Поначалу мы условились снимать по два-три дня в неделю, что было бы вполне терпимо, но потом от Animal Planet пришло распоряжение сжать сроки. Они давили на Tigress, а те, соответственно, на нас. Нужно было набрать материал на двенадцать получасовых передач для Америки и на два фильма, каждый по часу, для британского Channel Five. Итого — несколько сотен часов, и наше с Хелен участие требовалось почти везде.
Съемочная кабала теперь занимала шесть, а то и все семь дней в неделю. Мы начинали в полвосьмого утра, а заканчивали, бывало, и в половине десятого вечера, еле держась на ногах от усталости. А ведь Хелен и без того подвергалась жуткому стрессу. Экспресс-курс подготовки к должности волчьей няньки заставил ее полностью изменить образ жизни. К дому, больше похожему на ящик, она уже привыкла, но теперь пришлось еще и на диету садиться. Как и большинство людей, Хелен любила всякую съестную дребедень вроде пиццы, пасты и гамбургеров, не говоря уж о сладостях — их она просто обожала. А теперь… Нельзя сказать, что она была без ума от сырой печени, на почки же и вовсе смотреть не могла, не то что в рот брать. А такие жертвы были необходимы, ведь чтобы стая приняла ее запах, она должна была питаться, как волк высокого ранга, то есть именно печенью, почками, сердцем, отборным мясом и сырыми овощами. Сверх того, как няньке, ей приходилось пережевывать полусырые потроха для Шайенн и волчат. И нельзя было даже пропустить рюмочку, чтобы хоть как-то расслабиться.
Еще одно радикальное новшество: Хелен была вынуждена заниматься в тренажерном зале, чтобы стать сильнее. Я составил специально для нее программу, куда, кроме беговой дорожки, входили подтягивания и отжимания. Она ненавидела физические упражнения, и никогда в жизни ничем подобным не увлекалась, но это было действительно важно для ее безопасности. Я хотел, чтобы в случае столкновения с волками она могла защитить себя. Я и сам, будучи куда сильнее, не пренебрегал тренажерами и каждый день бегал — и до сих пор бегаю — по утрам, чтобы держать мышцы в тонусе. Лишь человек в отличной физической форме имеет шанс выстоять против шестидесятикилограммового волка, сплошь состоящего из мышц и клыков. Впрочем, даже моя безупречная подготовка не дает гарантии, что в очередной схватке мне не свернут шею.
График съемок был сам по себе изматывающим. А ведь он наложился на наши ежедневные заботы. Я по-прежнему должен был выполнять свои основные обязанности: присматривать за животными, дважды в день проверять ограждения вокруг вольеров, поддерживать отношения со всеми стаями, включая европейских волков, которые в съемках не участвовали. Плюс включать им магнитофонные записи с воем других стай, кормить раз в несколько дней и организовывать доставку туш со скотобойни. Еще оставалась моя договоренность с Бобом Батчером, хозяином парка. Съемки, как назло, пришлись на самый горячий сезон, и он весьма настойчиво требовал, чтобы я общался с посетителями. Многие из них видели меня по ТВ и специально приезжали на мои презентации. А я уже год как не видел детей и терзался муками совести: мы с Джен боролись за родительские права, дело дошло до суда. Между тем наша жизнь с Хелен напоминала бесконечный марафон: мы работали по шестнадцать — семнадцать часов в день, и эта гонка продолжалась неделями. У нас катастрофически не хватало времени друг для друга, даже чтобы поговорить. С другой стороны, мы были вынуждены находиться рядом круглые сутки, без перерыва, не имея возможности ни отдохнуть друг от друга, ни отвлечься на что-либо постороннее. Подобной нагрузки не выдерживают ни люди, ни отношения. День за днем мы неотвратимо приближались к краю пропасти. Напряжение становилось невыносимым, и развязка не заставила себя ждать.
Мы одолели примерно три четверти пути, когда все затрещало по швам. Хелен готовилась к встрече с Тамаской, телохранителем, самым крутым парнем в стае. Она прекрасно понимала, что это значит. Мэтси, несмотря на все свое коварство, был всего лишь проверяющим, он не наказывал и не учил. Его работа — выявить твои слабости и продемонстрировать их остальным членам семьи. С ним опасность грозила лишь в одном случае — если потеряешь самообладание, начнешь паниковать. Да и встреча с Яной, хотя ее тоже никак нельзя было назвать воскресной прогулкой, не таила в себе серьезной угрозы для жизни. Хелен следовало просто выказать свое почтение вожаку. Будучи альфой, он вел себя осмотрительно. Вздумай он проучить ее, ему стоило только подать голос или принять определенную позу, чтобы за дело взялся кое-кто другой.
Кое-кто другой — то есть как раз Тамаска. С ним Хелен должна была вести себя безупречно, ибо он не прощал ошибок. По закону стаи он имел право — и, безусловно, возможность — применить к ней любую меру наказания, какую сочтет нужным, и я был бы не в силах ему помешать. Если бы он вынес Хелен обвинительный приговор, все, что я мог сделать, — это временно отвлечь огонь на себя, дать ей несколько секунд, чтобы покинуть клетку, не более. А мне пришлось бы сцепиться с волком, хотя вся моя сущность восставала против этого. И не факт, что я выбрался бы живым из подобной схватки. Чем дольше я наблюдал за Хелен, тем меньше верил в то, что она справится с этим последним испытанием. Я начинал волноваться. С каждым днем она выглядела все более подавленной и усталой — непривычная диета, тренировки и общее напряжение явно сказывались на ней.
Все это напоминало мне учения спецназовских подразделений, в которых я служил. Любой человек в нормальной физической форме вполне может без особого труда выполнить такой комплекс упражнений, но делать это каждый день или даже по два раза в день в течение восьми — десяти недель — сущее мучение. Вот Хелен и мучилась. Волки выматывали ее до предела и морально, и физически, к тому же в наших отношениях творилось черт знает что. И незадолго до запланированной встречи с Тамаской все рухнуло.
Не помню точно, с чего это началось — кажется, с какой-то мелочи: то ли я воду за собой не спустил в туалете, то ли молока купить забыл. Что бы то ни было, оно послужило последней каплей. Чаша переполнилась. Мы отчаянно нуждались в передышке. Никто из нас и не думал, что это навсегда. Она сказала только, что ей необходимо отдохнуть от волков и всего, что с ними связано. Мы на многие вещи реагировали по-разному, хоть и прожили вместе уже три года. Она пыталась преодолеть кризис, вновь став нормальным, обычным человеком, а я прятался у волков. Мы оба возвращались к своим мирам. Как будто свет в конце тоннеля, по которому мы шли рука об руку, вдруг наглухо закрыла кирпичная стена. Ссора не была такой уж страшной — бывало и похуже, и мы мирились. Это и на ссору-то не особенно походило. Просто наш разговор все время заходил в тупик. Хелен отправилась в кровать, я лег на диване. Наутро ситуация ничуть не улучшилась. Мы снова все обсудили и решили, что каждому из нас сейчас нужно немного одиночества и личного пространства.
На дворе стоял сентябрь. Работа над фильмом шла уже больше семи месяцев, нам оставалось несколько недель съемок. Конечно, над нами висел контракт. Но мы были в таком состоянии, что, когда съемочная группа приехала, мы сказали им, что сегодня ничего не получится. Мне нужно было вырваться куда-нибудь из фургона, и я поехал в город. А когда вернулся, никого уже не было: ни Хелен, ни телевизионщиков. Немного позже она прислала мне сообщение, что в фургон вернуться не может и что ей надо все обдумать.
Тогда-то я и узнал, что значит быть знаменитостью. Едва новость о разрыве достигла ушей наших американских партнеров, как перед моим носом возник навязчивый микрофон, за ним камера, а вокруг всего этого — хоровод одних и тех же вопросов о нашем самочувствии. Которому в тот момент ничто не вредило так, как публичное внимание. Слава богу, сотрудники Tigress пришли на помощь. Мы с ними успели стать добрыми друзьями — столько всего пережили вместе. Они заявили: «У себя в Америке делайте что хотите, но здесь мы так не работаем. Дайте ребятам немного передохнуть, а когда они разберутся между собой, мы снова возьмемся за дело». Не думаю, что это понравилось Animal Planet. Похоже, они не прочь были приправить наше шоу элементами мыльной оперы. Как бы то ни было, не предоставь они нам короткий отпуск, мы бы, наверное, вообще не смогли продолжить. Нам дали неделю.
Хелен позже призналась мне, что это были худшие дни в ее жизни. Она совершенно не знала, что делать. Я искал утешения у волков. Все ночи после ее ухода я проводил с ними. Но они, как оказалось, тоже скучали по ней. Когда опускалась тьма, они собирались вместе и звали ее, как зовут отбившегося от стаи волка, долго и протяжно, так, что кровь стыла в жилах. Я мучительно ждал, что она ответит с другого конца долины, как в прежние времена, но напрасно. Так продолжалось пять ночей. Мое сердце разрывалось от горя. Она открыла передо мной новый мир, которого я не знал прежде, мир, полный смеха и любви, а теперь его ворота захлопнулись, оставив меня ни с чем. Я безумно хотел, чтобы она вернулась и впустила меня обратно. Не мог вообразить себе жизни без нее.
Мы с Хелен даже не разговаривали во время этого перерыва. Кэт Мур связалась с каждым из нас отдельно, и мы разрешили Tigress запечатлеть наш разрыв на пленке. Для американского документального сериала придумали новую концовку: Хелен уходит в новую жизнь, а я остаюсь один среди волков. Приятного мало, но еще труднее оказалось изображать перед камерами любящую пару, когда приходилось доснимать какие-то эпизоды для монтажа предыдущих серий. Это был сущий ад.
На самом деле нам позарез требовалось побыть некоторое время вдали друг от друга. Кто знает, может, мы и сумели бы как-то спасти наши отношения или, по меньшей мере, остаться друзьями. Если бы только могли без спешки все обдумать, подлечить свежие раны. Но такой роскоши нам не позволили. Съемки, прежде столь увлекательные, превратились в непрерывный кошмар, поскольку вынуждали нас постоянно находиться вместе.
И кошмар этот съемками не исчерпывался. Контракт предусматривал наше участие в рекламных мероприятиях. Так что в довершение всего нам еще пришлось вместе ехать в Америку и выступать тут и там перед показом «Жизни с Человеком-волком». Всего пара недель отдыха от фальшивого безоблачного счастья перед объективом — и мы уже сидели рядышком, как ни в чем не бывало, с шутками и прибаутками, на кушетках студий всех популярных телепередач в Нью-Йорке. Притворялись, будто ничего не произошло. Хелен с воодушевлением рассказывала, как здорово жить с Человеком-волком, а я завывал, рычал — в общем, всячески развлекал зрителей. На Animal Planet решили до поры до времени сохранить в секрете последние события нашей жизни, а в последней серии все выложить как затравку для следующего цикла передач: разбежались навсегда или еще помирятся? Было такое чувство, что наше горе используют, чтобы поднять рейтинги.