Продолжая нащупывать почву и оборотив лицо к восходу, он вслух прочитал священную Фатиху [31]: «Во имя Аллаха милостивого, милосердного! Хвала Аллаху, господу миров, милостивому, милосердному, царю в день суда! Тебе мы поклянемся и просим помощь! Веди нас по дороге прямой, по дороге тех, которых Ты облагодетельствовал, — не тех, которые…»
Позади меня Халеф тоже читал молитву; но внезапно оба одновременно онемели: из-за ближайшей гряды холмов раздался выстрел. Проводник вскинул обе руки, издал странный крик, оступился и в следующее мгновение исчез под соляной коркой, которая сейчас же снова сомкнулась над ним.
В такие мгновения человеческие чувства сохраняют живость, которая молниеносно и с четкой ясностью подсказывает сознанию целый набор идей и решений. В иных случаях для этого понадобилось бы четверть часа и даже несколько часов. Еще не затих звук выстрела и не совсем потонул проводник, а я уже все понял. Убийцы решили погубить своих обвинителей. Проводника, Арфу Ракедима, они привлекли на свою сторону, использовав его зависть к Садику. Им вовсе не надо было причинять вред непосредственно нам. Стоило убить нашего проводника, и мы бы безусловно погибли. И вот в самом опасном месте пути они устроили засаду и застрелили Садика. Теперь им оставалось только смотреть, как мы потонем.
Я заметил, что пуля попала Садику в голову, несмотря на быстроту, с которой все случилось. Не знаю, задела ли пролетающая пуля и моего коня или он просто испугался выстрела, но маленький берберский жеребец резко взбрыкнул, потерял опору, поскользнулся и рухнул.
— Сиди! — в неописуемом страхе вскричал позади меня Халеф.
Конечно, я бы погиб, если бы не одно обстоятельство: в то самое время, когда лошадь погружалась в соляную топь, напрасно пытаясь передними копытами зацепиться за твердое, я оперся обеими руками о луку седла и перепрыгнул через голову бедной лошади, которая вследствие этого прыжка была буквально вдавлена под соляную корку. В то мгновение, когда я летел по воздуху, Бог услышал самую пылкую молитву во всей моей жизни.
Я было нащупал прочную опору, но она моментально подалась подо мной; уже полу затонувший, я снова уперся ногами и собирался с силами; я тонул и выныривал, я оступался, шагал не в ту сторону, но тем не менее находил твердый грунт; я то и дело срывался и все же продвигался вперед; я больше ничего не слышал, я больше ничего не чувствовал, я больше ничего не видел, кроме трех человек там, на соляном валу, двое из которых поджидали меня с ружьями на изготовку.
И вот наконец-то у меня под ногами появилась прочная опора — прочная, широкая опора, правда, тоже соляная, но теперь корка твердо держала меня. Грохнули выстрелы — Богу было угодно, чтобы я остался жив. Я споткнулся и упал — пули просвистели мимо меня. Мое ружье все еще было за плечами; казалось чудом, что я его не потерял; но сейчас я не думал об охотничьем ружье — я бросился со сжатыми кулаками на негодяев. Конечно, они меня не ждали. Проводник удрал; старший из двоих знал, что без проводника он погибнет, и немедленно последовал за ним; я успел схватить только младшего. Но он вырвался и отпрыгнул. Я держался рядом с ним. Страх ослепил его, а меня — гнев. Мы совершенно не замечали, куда заведет нас погоня, — вдруг он испустил леденящий душу крик, и я сейчас же отскочил назад. Он исчез в соленой пене, а я остановился всего лишь в тридцати дюймах от его ужасной могилы.
В этот момент позади меня раздался испуганный вопль.
— Сиди, на помощь, на помощь!
Я обернулся. Как раз на том месте, где я только что уверенно стоял на ногах, Халеф боролся за свою жизнь. Он, правда, провалился, но там, к счастью, сохранилась под водой очень прочная соляная корка. Я подскочил к нему, сорвал ружье и протянул утопающему, а сам распластался по земле.
— Хватайся за ремень!
— Я держу его, сиди! О Аллах-иль-Аллах!
— Выбрось ноги вперед! Я не могу подойти к тебе. Держись крепче.
Он приложил последние силы, чтобы рвануться вверх, я одновременно резко дернул ружье на себя, и нам повезло — Халеф лежал на надежном грунте. Едва переведя дыхание, он встал на колени и вознес молитву Аллаху.
— Сиди, ты ранен?
— Нет. Но скажи мне, Халеф, как ты спасся?
— Я спрыгнул с лошади, как и ты, эфенди. А больше я ничего не помню. Я очухался только тогда, когда повис на краю… Но мы все равно погибли.
— Почему?
— У нас нет проводника. О Садик, друг моей души, да простит меня твой дух за то, что я был виновником твоей смерти! Но я отомщу за тебя, клянусь в этом бородой Пророка! Я отомщу за тебя, если не погибну здесь.
— Ты не умрешь, Халеф.
— Мы погибнем… Мы погибнем от голода и жажды.
— У нас будет проводник.
— Кто?
— Омар, сын Садика.
— Как же он нас здесь найдет?
— Разве ты не слышал, что он пошел в Сефтими и сегодня вернется назад?
— Хотя он и будет возвращаться, но нас он не найдет.
— Найдет. Разве не говорил Садик, что путь в Сефтими на две трети совпадает с дорогой на Фитнасу?
— Счастье для него, если он нас найдет. Иначе он может погибнуть на пройденном нами пути, так как старая тропа затонула, а он об этом не знает.
Решив отдохнуть, мы улеглись рядышком. Солнце палило так сильно, что наши одежды в несколько минут высохли и покрылись твердой коркой — настолько они пропитались солью.
Глава 2
ПЕРЕД СУДОМ
Хотя я и был убежден, что сын убитого проводника придет, но он мог сделать это и не пересекая озеро, а обогнув его. Мы с Халефом ждали в огромном напряжении — со страхом и надеждой. Близился вечер; до заката оставалось два часа; тогда-то мы и смогли различить медленно приближавшуюся к нам с востока фигуру. Наконец и человек нас увидел.
— Это он, — сказал Халеф, приложил руки рупором ко рту и крикнул: — Омар бен Садик, поспеши сюда!
Человек, к которому были обращены эти слова, ускорил шаги и через короткое время уже стоял перед нами. Он узнал друга своего отца.
— Добро пожаловать, Халеф Омар!
— Хаджи Халеф Омар! — поправил Халеф.
— Прости меня! Радость свидания с тобой стала причиной этой ошибки. Ты приходил в Крис к отцу?
— Да.
— Где же он сам? Раз ты здесь, посредине шотта, отец должен быть поблизости.
— Да, он близко, — с суровой торжественностью ответил Халеф.
— Где?
— Омар бен Садик, правоверному подобает быть сильным, когда его отмечает кисмет.
— Говори, Халеф, говори! Случилось несчастье?
— Да. Аллах забрал твоего родителя к праотцам.
Молодой араб молча стоял перед нами, не в силах сказать ни слова. Он с ужасом уставился на говорившего, и его лицо стало смертельно бледным. Наконец он снова обрел дар речи, но очень удивил меня, задав вопрос обо мне:
— Кто этот сиди?
— Это Кара бен Немей, которого я приводил к твоему отцу. Мы шли по пятам двух убийц, ушедших через шотт.
— Мой отец должен был провести вас через шотт?
— Да, он вел нас. Убийцы подкупили Арфу Ракедима и устроили нам здесь засаду. Они убили твоего отца; он и лошади утонули в трясине, а нас спас Аллах.
— Где убийцы?
— Один утонул в рапе, а другой ушел с проводником в Фитнасу.
— Значит, тропа здесь непроходима?
— Да.
— Где утонул мой отец?
— Вон там, в тридцати шагах отсюда.
— Расскажи, как все было!
Халеф принялся описывать происшедшее. Когда он закончил, Омар поднялся.
— Идем же!
Он произнес только одно это, а потом пошел вперед, возвращаясь по той же тропе, откуда только что пришел.
Мы уже преодолели самые трудные участки пути, и неожиданностей можно было не бояться, хотя мы шли весь вечер и всю ночь напролет. Утром мы вышли на берег полуострова Нифзоа и увидели лежащую перед нами Фитнасу.
— Что теперь? — спросил Халеф.
— Следуйте за мной! — ответил Омар.
Это было первое слово, которое я услышал от него со вчерашнего дня. Мы направились к хижине, расположенной ближе всего к берегу. Перед нею сидел старик.
— Селям алейкум! — приветствовал его Омар.
— Алейкум! — отозвался старик.
— Ты Абдулла эль-Хамис, весовщик соли?
— Да.
— Ты видел хабира [32] Арфу Ракедима из Криса?
— Он пришел на рассвете с чужаком.
— Что они делали?
— Хабир отдыхал у меня, а потом пошел на Бир-Рекеб, собираясь оттуда вернуться в Крис. Чужеземец купил у моего сына лошадь и отправился по дороге в Кбилли.
— Благодарю тебя.
Омар молча пошел дальше и привел нас в хижину, где мы поели немного фиников и выпили по чашке мясного бульона. Потом он повел нас дорогой на Бешни, Негуа и Эль-Мансуру, там, расспросив жителей, мы узнали, что идем по пятам преследуемого. От Эль-Мансуры недалеко до крупного оазиса Кбилли, где была тогда резиденция турецкого векиля [33], который под надзором регента Туниса [34] управлял полуостровом Нифзоа. Здесь же находился десяток приданных векилю солдат.
Прежде всего мы направились в кофейню, где Омар немного отдохнул. Потом он покинул нас, чтобы навести справки, и вернулся только через час.
— Я видел его, — сообщил Омар.
— Где?
— У векиля. Он — гость векиля и очень пышно разодет. Если вы хотите говорить с векилем, то должны идти, потому что как раз сейчас он принимает просителей.
Это меня крайне заинтересовало: преследуемый законом преступник оказался гостем султанского наместника!
Омар отвел нас через пустую площадь к низкому каменному дому, наружные стены которого не украшало ни одного окна. Перед единственной дверью онбаши [35] гонял солдат, в то время как сака [36] стоял, прислонясь к косяку двери. Мы вошли в дом, не встретив никакого сопротивления, только слуга-негр справился о цели нашего посещения. Он же провел нас в селямлык [37], бедную комнату, единственным украшением которой был старый ковер, расстеленный в одном из углов. На этом ковре сидел мужчина с расплывшимся лицом и курил хуку — допотопную персидскую трубку.
— Что вам надо? — спросил он довольно грубо.
Мне не понравился тон, которым был задан вопрос, поэтому я в свой черед ответил вопросом:
— А вы кто такой?
Он с удивлением посмотрел на меня и ответил:
— Векиль!
— Мы хотели бы поговорить с гостем, который сегодняили вчера пришел к тебе.
— Кто ты?
— Вот мой паспорт.
Я дал ему документ. Он заглянул в него, потом сложил и засунул в карман своих широких шаровар.
— А это что за человек? — продолжал он спрашивать, показывая на Халефа.
— Мой слуга.
— Как его зовут?
— Он называет себя Хаджи Халеф Омар.
— А другой спутник?
— Это проводник Омар бен Садик.
— А кто ты сам?
— Ты уже прочел в документе.
— Я не читал его.
— Мое имя записано в паспорте.
— Он заполнен знаками неверных. Кто тебе его дал?
— Французские власти в Алжире.
— Здесь французская власть не действует. Твой паспорт стоит не дороже пустой бумаги. Итак, кто ты?
Я решил сохранить имя, данное мне Халефом.
— Меня зовут Кара бен Немей.
— Ты — сын Немей? Я такого племени не знаю. Где они живут?
— Западнее Турции вплоть до стран Franzesler и Engle— terri [38].
— Они живут в одном большом оазисе или у них много мелких оазисов?
— Они живут в одном-единственном оазисе, но он так велик, что в нем проживают пятьдесят миллионов человек.
— Аллах акбар! Есть же оазисы, которые кишмя кишат Божьими тварями. Есть ли ручьи в твоем оазисе?
— В моем оазисе течет пятьсот рек и миллионы ручьев. Многие из рек так велики, что по ним ходят суда, каждое из которых вмещает больше людей, чем живет народа в Басме или Рахмате.
— Аллах керим! Вот было бы несчастье, если бы все эти суда в одночасье исчезли!.. В какого Бога верят немей?
— Они верят в твоего Бога, но называют его не Аллах, а Отче.
— Ты гяур? И осмеливаешься говорить с векилем Кбилли! Я прикажу высечь тебя, если ты не потрудишься немедленно исчезнуть с глаз моих.
— Разве я сделал что-нибудь противозаконное или оскорбительное?
— Да. Гяур никогда не смеет показываться мне на глаза. Итак, как зовут твоего проводника?
— Омар бен Садик.
— Хорошо! Омар бен Садик, как долго тебе служит твое имя?
— Со вчерашнего дня.
— Это недолго. Я постараюсь быть милостивым и прикажу дать тебе только двадцать палочных ударов. — Обратившись ко мне, он продолжал: — А как зовут твоего слугу?
— Аллах акбар, но он, к сожалению, сделал твою память такой маленькой, что ты не можешь запомнить двух имен! Как я уже тебе сказал, моего слугу зовут Хаджи Халеф Омар.
— Ты осмелился укорять меня, гяур? Я вынесу тебе приговор позже. Итак, Халеф Омар, ты называешь себя хаджи и служишь неверному? За это я удвою тебе наказание. Как долго ты находишься при нем?
— Пять недель.
— Стало быть, ты получишь шестьдесят ударов по пяткам и еще должен будешь ни есть, ни пить в течение пяти дней… А ты теперь снова скажи свое имя.
— Кара бен Немей.
Хорошо, Кара бен Немей, ты совершил три крупных преступления.
— Какие, сиди?
— Я тебе не сиди! Называй меня «ваша милость» или «ваше высочество»! Твои преступления таковы: во-первых, ты совратил двоих правоверных, взяв их к себе в услужение, — это пятнадцать палочных ударов; во-вторых, ты осмелился помешать мне, нарушив мой кейф [39], — еще пятнадцать палочных ударов; в-третьих, ты усомнился в моей памяти — двадцать палочных ударов. Итого пятьдесят ударов по пяткам. А поскольку я вправе требовать за каждый приговор налог, то все, чем ты владеешь и что носишь с собой, отныне будет принадлежать мне. Я конфискую твое имущество.
— О ваша милость, я восхищен тобой! Твоя справедливость велика, твоя мудрость — выдающаяся, твое милосердие — еще возвышеннее, а твои ум и хитрость — самые выдающиеся. Но я прошу тебя, благородный бей [40] Кбилли, позволь нам увидеть твоего гостя, прежде чем мы подвергнемся столь изощренному наказанию.
— Что ты от него хочешь?
— Я предполагаю, что он знаком со мной, и хотел бы насладиться его видом.
— Он знает, что вы должны прибыть.
— Да? Откуда же?
— Вы прошли мимо и не заметили его, а он сразу же донес мне про вас. Если бы вы не пришли сами, я бы приказал привести вас силой!
Наместник хлопнул, в ладоши, и сейчас же появился чернокожий слуга, бросившийся перед векилем ниц, словно это был сам султан. Векиль прошептал ему на ухо несколько слов, после чего африканец удалился. Через какое-то время дверь отворилась, и вошли десять солдат под предводительством онбаши. Они выглядели жалко в своих лоскутных одеяниях, которые ни в малейшей степени не напоминали военную форму. Большинство солдат были босиком. В руках у них были ружья, которыми можно было делать что угодно, но только не стрелять. Солдаты беспорядочно свалились в ноги векилю, который оглядел их как можно более воинственно, а потом скомандовал:
— Встать!
Они поднялись, и онбаши выхватил из ножен огромную саблю.
— Становись! — рыкнул он зычным голосом.
Солдаты стали один подле другого, как попало держа ружья в смуглых руках.
— Ружья на плечо! — скомандовал теперь онбаши.
Ружья взлетели, стукаясь одно о другое, задевая о стены и натыкаясь на головы статных героев, но через некоторое время все же благополучно улеглись на плечи своих хозяев.
— Ружья на караул!