— Кто тебе это подсказал?
— Мои глаза.
— Что мы теперь будем делать?
— Прежде всего позаботимся о нашей безопасности. Здесь нас легко могла бы найти шальная пуля. Мы должны убедиться, действительно ли уехали эти мерзавцы.
Я поднялся к скалистому гребню и увидел двух всадников, отъехавших уже очень далеко в юго-западном направлении. Халеф последовал за мной.
— Вон они скачут, — сказал он. — Это направление на Бир-Соиди.
— Когда они отъедут достаточно далеко, то повернут на восток.
— Сиди, твой мозг кажется мне слабым. Если бы они сделали так, они должны были бы снова попасть нам в руки!
— Они полагают, что мы отправимся в путь только завтра, и, значит, думают, что получат хорошую фору.
— Ты угадываешь, но все же не находишь правильного решения.
— Ты так думаешь? Разве не говорил я тебе в верховьях вади, что одна из лошадей страдает петушиным шагом?
— Да, я видел это, когда они отъезжали.
— Вот и теперь я окажусь прав, говоря, что они едут в Седдаду.
— Отчего же мы немедленно не пустимся за ними вдогонку?
— Мы бы в этом случае опередили их, так как поедем прямой дорогой; тогда бы они наткнулись на наши следы и приняли бы все меры, чтобы не встретиться с нами.
— Тогда давай сядем у воды и отдохнем, поскольку до отъезда есть еще время.
Мы снова спустились к водоему. Я вытянулся на попоне, расстелив ее на земле, накинул на лицо конец своего тюрбана, словно платок, и закрыл глаза — не для того, чтобы заснуть, а чтобы обдумать наше последнее приключение. Но кто бы смог в убийственном сахарском пекле долгое время занимать свои мысли одним и тем же делом, тем более таким запутанным? Я и вправду задремал и успел проспать больше двух часов.
Отдохнув, мы отправились в путь.
Вади-Тарфои впадает в Шотт-Гарса. Следовательно, мы должны были оставить вади, если хотели попасть на восток, в Седдаду. Примерно через час мы заметили следы двух лошадей, шедшие с запада на восток.
— Ну, Халеф, узнаешь эти следы?
— Машалла, ты прав, сиди! Они едут в Седдаду.
Я спрыгнул с лошади и стал изучать отпечатки.
— Они проехали здесь всего каких-нибудь полчаса назад. Давай поедем помедленнее, иначе они нас увидят.
Отроги Джебель-Тарфои постепенно становились ниже, а когда солнце зашло и через короткое время взошла луна, мы увидели у наших ног Седдаду.
— Поедем дальше? — спросил Халеф.
— Нет, мы заночуем под деревьями, вон там, на откосе.
Мы отклонились немножко в сторону и нашли под оливковыми деревьями великолепное место для бивака. Завывание шакалов, тявканье фенека [29] и более басистый вой подкрадывающихся гиен — все эти ночные звуки не мешали нам спать. Когда мы проснулись, первым моим желанием было отыскать вчерашние следы. Я был убежден, что лошади направились в селение, но, к своему удивлению, обнаружил, что они не поехали в Седдаду, а повернули на юг.
— Почему они не поехали вниз? — спросил Халеф.
— Чтобы их не увидели. Убийца, которого преследуют, должен быть осторожным.
— Куда же они поехали?
— В любом случае — на Крис, чтобы пересечь Шотт-Джерид. Потом они покинут Алжир и будут в относительной безопасности.
— Но мы уже в Тунисе. Граница идет от Бир-эль-Халла и Бир-эль-Там через Шотт-Тарса.
— Таким людям этого недостаточно. Бьюсь об заклад, что они едут через Феццан в Куфру. Только там они будут в полной безопасности.
— Да они уже здесь в безопасности, если только получили султанский паспорт.
— Для консула или полицейского агента этот паспорт не очень-то много значит.
— Ты так считаешь? Я никому бы не посоветовал нарушать законы падишаха.
— И так говоришь ты, хотя хочешь остаться вольным арабом?
— Да. Я видел в Египте, какова власть султана. Но в пустыне я его не боюсь. А теперь мы поедем в Седдаду?
— Да, купим фиников и попьем хорошей воды. Потом мы продолжим путь.
Спустя четверть часа, отдохнув, мы последовали по конной тропе, ведущей из Седдады в Крис. Налево от нас поблескивала поверхность Шотт-Джерида. Я любовался этим пейзажем.
Заманчиво поблескивающая, но коварная равнина лежала слева от нас, когда мы скакали по дороге в Крис, откуда тропа ведет через шотт в Фитнасу, расположенную на полуострове Нифзоа. Халеф вытянул руку и показал вниз.
— Ты видишь шотт, сиди?
— Да.
— Ты когда-нибудь уже пересекал шотт?
— Нет.
— Тогда благодари Аллаха, иначе ты, может быть, был бы на том свете. А нам действительно нужно на ту сторону?
— Разумеется.
— Бисмиллах! [30] Мой друг Садик еще хочет жить.
— Кто это?
— Мой Садик — самый знаменитый проводник через Шотт-Джерид. Он еще никогда не сделал ложного шага. Он принадлежит к племени меразиг и был рожден в МуиХамеде, но живет он с сыном, храбрым воином, в Крисе. Он знает шотт как никто другой. Он — единственный человек, которому я могу доверить тебя, сиди. Поскачем прямо! в Крис.
— Как далеко мы от Криса?
— Чуть больше часа пути.
— Тогда мы свернем пока на запад. Надо попробовать найти след убийц.
— Ты думаешь, что они тоже поехали в Крис?
— Они, разумеется, тоже ночевали на открытом воздухе и будут раньше нас готовы перейти шотт.
Мы оставили прежнее направление и повернули на запад. Поблизости от тропы мы обнаружили множество следов и пересекли их. Потом следов стало несколько меньше, и наконец они совсем исчезли. Там, где тропа сворачивала в Эль-Хамид, я увидел на песке следы и, основательно изучив их, убедился, что это именно те следы, которые я искал. Мы доехали по ним почти до Криса, где они потерялись на большой дороге. Однако я был убежден, что убийцы проехали здесь.
Халеф стал задумчивым.
— Сиди, могу я тебе сказать кое-что? — спросил он.
— Так скажи!
— Это все же хорошо, когда люди умеют читать следы.
— Меня радует, что ты пришел к такому выводу. Но мы уже приехали в Крис. Где тут жилище твоего друга Садика?
— Следуй за мной!
Он обогнул на скаку место, где сгрудились под пальмами несколько шатров и хижин, и направился к группе миндальных деревьев, под защитой которых приютилась низкая широкая хижина. При нашем приближении из нее вышел араб и радостно поспешил навстречу моему маленькому Халефу.
— Садик, брат мой, любимец халифов!
— Халеф, друг мой, благословленный Пророком! Они крепко обнялись. Потом араб повернулся ко мне:
— Прости, что я забыл тебя! Войди в мой дом — теперь он ваш!
Мы исполнили его желание. Хозяин был один и выставил нам всевозможные освежающие напитки, на которые мы усердно налегли. Только теперь Халеф посчитал, что пришло время представить меня своему другу.
— Это Кара бен Немей, большой ученый из западных стран, умеющий говорить с птицами и читать на песке. Мы совершили уже много крупных дел. Я — его друг и слуга, а кроме того, должен обратить его в истинную веру.
Славный малыш как-то спросил мое имя, удержав в памяти одно только слово — Карл. Так как он не смог его выговорить, то быстро и решительно переделал его в Кара, добавив бен Немей, то есть выходец из страны немцев. К сожалению, я не смог вспомнить, где это я говорил с птицами; во всяком случае, подобное утверждение ставило меня рядом с мудрым древним царем Соломоном, который также обладал способностью говорить со всяким зверьем. Не ведал я ничего и о крупных делах, которые мы якобы совершили. Разве что однажды, когда я повис в кустарнике, а мой маленький берберский коняшка, решивший поиграть со мной в салочки, спокойно снял меня. Навязчивой идеей Халефа было, разумеется, утверждение, что я позволю обратить себя в его веру. Он заслуживал за это выговор. Поэтому я спросил Садика:
— Ты знаешь полное имя своего друга Халефа?
— Да.
— Как оно звучит?
— Оно звучит так: Хаджи Халеф Омар.
— Этого недостаточно. Оно звучит вот как: Хаджи Халеф Омар бен Хаджи Абулаббас ибн Хаджи Дауд аль-Госсара. Ты понял, стало быть, что он принадлежит к набожному, заслуженному роду, члены которого все были хаджи, хотя…
— Сиди, — прервал меня Халеф в испуге, полностью отразившемся на его лице, — не говори о достоинствах своего слуги! Ты знаешь, что я всегда буду тебя охотно слушаться.
— Надеюсь на это, Халеф. Ты не должен больше говорить о себе и обо мне. Спроси своего друга Садика, где находится его сын, о котором ты мне говорил.
— Он вправду рассказывал о нем, эфенди? — спросил араб. — Пусть Аллах благословит тебя, Халеф, за то, что ты думаешь о тех, кто тебя любит! Омар ибн Садик, мой сын, ушел через шотт в Сефтими. Сегодня он обязательно вернется.
— Мы тоже хотели бы перебраться через шотт, и ты должен нас через него провести, — сказал Халеф.
— Вы? Когда?
— Еще сегодня.
— Куда, сиди?
— В Фитнасу. Сложен ли путь на ту сторону?
— Сложен и очень опасен. Есть только две действительно безопасные дороги на противоположный берег: одна — Эль-Тосерия, между Тосером и Фитнасой, а другая — Эс-Суйда, между Нефтой и Зарзином. Дорога на Фитнасу — худшая. Здесь, в Крисе, всего двое знают ее во всех подробностях: я и Арфа Ракедим.
— Разве твой сын не знает этой дороги?
— Знает, но он по ней один еще не ходил. Зато он отлично знает путь на Сефтими.
— Но ведь этот путь частично совпадает с дорогой на фитнасу.
— На протяжении двух третей пути, сиди.
— Если мы выедем в полдень, когда будем в Фитнасе?
— До наступления утра, если у тебя хорошие лошади.
— Ты и ночью ходишь через шотт?
— Если светит луна, да. Если же темно, то путники ночуют в шотте, как раз там, где слой соли такой мощный, что может выдержать лагерь.
— Хочешь нас провести?
— Да, эфенди.
— Тогда разреши нам посмотреть на шотт поближе.
— Ты еще ни разу не ходил через шотт?
— Нет.
— Хорошо, пойдем. Ты должен увидеть Убивающую трясину. Место гибели. Море молчания. Эти места я хорошо знаю.
Мы вышли из хижины и повернули на восток. Пройдя широкую, болотистую закраину, мы попали на берег шотта. Под соляной коркой не было видно воды. Я воткнул в корку ножом и определил, что мощность соли составляет четырнадцать сантиметров, причем соляная корка была такой прочной, что могла выдержать крепкого мужчину. Корку прикрывал тоненький слой наносного песка, во многих местах сметенный ветром, — эти места сверкали голубизной.
Когда я еще занимался своим исследованием, позади нас раздался голос:
— Селям алейкум!
Я обернулся. Перед нами стоял худощавый, кривоногий бедуин, которого болезнь или ружейный выстрел лишили носа.
— Алейкум! — отвечал Садик. — Что делает здесь, у шотта, мой брат Арфа Ракедим? На нем дорожное платье. Он хочет провести чужеземцев через себху?
— Точно, — ответил тот. — Двух мужчин, которые вот-вот подъедут.
— Куда они хотят добраться?
— В Фитнасу.
Этого человека, стало быть, звали Арфа Ракедим. Он был тем другим проводником, о котором говорил Садик. Теперь он указывал на меня с Халефом и спрашивал:
— Эти двое чужестранцев тоже направляются через шотт?
— Да.
— И ты согласился их провести?
— Ты угадал.
— Точно так же они бы могли пойти со мной, чтобы тебе не иметь лишних хлопот.
— Это мои друзья. Мне не составит труда провести их через шотт.
— Я знаю: ты жаден и отбираешь у меня работу. Ты всегда выбираешь самых богатых путешественников.
— Я у тебя ни одного не отобрал. Я провожу только людей, добровольно пришедших ко мне.
— Почему же Омар, твой сын, стал проводником в Сефтими? Вы лишаете меня хлеба, но Аллах вас накажет и так направит ваши шаги, чтобы шотт поглотил вас.
Возможно, конкуренция вызвала здесь взаимную вражду, но у этого человека явно был нехороший глаз. В конце разговора стало совершенно ясно, что я ему не понравился. Он отвернулся от нас и зашагал к берегу, где в некотором отдалении показались два всадника, которых он должен был сопровождать. Это были те самые люди, которых мы встретили в пустыне и стали за ними следить.
— Сиди, — воскликнул Халеф. — Узнаешь их?
— Узнаю.
— И мы разрешим им спокойно проехать?
Он уже вскинул ружье, готовясь выстрелить. Я помешал ему:
— Оставь! Они не уйдут от нас.
— Кто эти люди? — спросил наш проводник.
— Убийцы, — ответил Халеф.
— Они убили кого-нибудь из твоего рода или из твоего племени?
— Нет.
— Ты судился с ними на крови?
— Нет.
— Тогда дай им спокойно уехать. Нехорошо вмешиваться в чужие дела.
Этот человек говорил как истинный бедуин. Он посчитал нужным рассмотреть людей, которых ему указали как убийц. Они тоже нас заметили и узнали. Я видел, как они торопились ступить на соляную корку. Когда это произошло, мы услышали презрительный смех, с которым они повернулись к нам спиной.
Мы вернулись в хижину, хорошо отдохнули за ночь, потом запаслись необходимым провиантом и пустились в опасное путешествие.
Соляная корка вместо льда — для меня это было внове. Необычный цвет, форма, хруст этой корки — все это казалось мне слишком чуждым, чтобы я чувствовал себя уверенно. На каждом шагу я испытывал прочность нашей «почвы», стараясь определить признаки ее надежности.
Только мало-мальски начав ориентироваться в столь необычной обстановке, я взобрался на жеребца, чтобы довериться не только проводнику, но и инстинкту своего животного. Казалось, мой выносливый жеребец уже не в первый раз совершает подобный путь. Он крайне весело трусил в безопасных местах, а там, где слой соли казался ненадежным, выказывал очевидное предпочтение лучшим местам тропы, часто достигавшим всего лишь одной стопы в ширину. Жеребец складывал уши, обнюхивал землю, сопел, сомневаясь или раздумывая, а несколько раз его предусмотрительность заходила так далеко, что подозрительные места он предварительно испытывал ударом копыта.
Проводник шагал впереди, я следовал за ним, а за мною ехал Халеф. Дорога так поглощала наше внимание, что говорили мы очень мало. Так двигались мы свыше трех часов, когда Садик обратился ко мне:
— Будь внимателен, сиди! Сейчас начнется самый ненадежный кусок пути.
— Из чего это видно?
— Тропа часто идет по глубокой воде, притом на большом протяжении она так узка, что ее можно перекрыть двумя ладонями.
— Корка еще достаточно крепка?
— Этого я в точности не знаю. Толщина ее меняется; и часто весьма значительно.
— Тогда я спешиваюсь, чтобы уменьшить нагрузку на лошадь.
— Сиди, не делай этого. Твоя лошадь идет увереннее, чем ты.
Здесь приказывал проводник, стало быть, мне пришлось повиноваться, и я остался в седле. Но и сегодня еще, спустя многие годы, я с дрожью вспоминаю те десять минут, что последовали за распоряжением проводника: всего лишь десять минут, но они показались целой вечностью.
Мы достигли того места, где чередовались низины и холмы. Волнообразные поднятия состояли, правда, из твердой, прочной соли, но в понижениях была тягучая, кашицеобразная масса, где лишь местами попадались отдельные узкие островки, по которым и человек, и животное только с величайшей осторожностью и величайшим риском могли пройти. И при этом вода доходила мне до бедер, хотя я сидел в седле. Следовательно, места, по которым можно было пройти, надо было сначала найти под водой. Самое худшее заключалось в том, что проводник, а также животные должны были сначала найти, а потом проверить опору, прежде чем перенести на нее весь свой вес, да еще эта опора была такой обманчивой, предательской, мимолетной, что нельзя было ни мгновения промедлить, если только не задаваться целью утонуть. Это был ужасный путь.
И вот мы добрались до места, не обещавшего на протяжении добрых двадцати метров ни единого сантиметра широкой, сколько-нибудь надежной тропы.
— Сиди, внимание! Мы здесь можем погибнуть! — крикнул проводник.