26. Проколи уши
Однажды нам в школе на обед дали рыбную запеканку, и Фанни предложила вместо этого пообедать у нее. Мы, то есть Сабина, я и Фанни, быстро побежали к выходу, стараясь не попасться на глаза Гунилле, но тут вдруг меня окликнула Карин:
— Нора!
Фанни презрительно улыбнулась. Я сделала вид, что не слышу, и продолжала спускаться по лестнице.
— Нора, подожди!
Она догнала меня. Я остановилась. Сабина и Фанни тоже. Карин запыхалась и раскраснелась, вид у нее был таинственный.
— Вот, — сказала она, — это тебе… То есть не тебе, а Куки.
Она вытащила что-то из кармана. Это был разноцветный вязаный мячик, туго набитый тряпками.
— Я сама его сделала, — сказала Карин, — как ты думаешь, ей понравится?
— Наверняка, — сказала я и засунула мячик в карман. — Спасибо.
Я догнала Фанни и Сабину, и мы ушли.
Выйдя во двор, я достала мячик из кармана и бросила его Сабине. Она кинула мячик Фанни, Фанни опять мне. Мы играли, пока шли по двору и потом дальше, по улице.
Возле дома, где делали ремонт, стоял мусорный контейнер со всяким хламом. Я высоко подкинула мяч и забросила его туда, в кучу мусора.
В прихожей у Фанни стоял факс, в него была засунута записка от ее мамы. Она написала: «К ужину не вернемся. Возьми деньги в обычном месте». Фанни зашла в гостиную и вынула из вазы сто двадцать пять крон.
— Почему вы там держите деньги? — спросила я.
— Чтобы домработница не нашла, — ответила Фанни.
Мы пошли в «Макдоналдс», накупили еды и принесли все это к Фанни. После еды я поиграла в приставку. Сабина в это время, сидя у зеркала, подводила глаза новым карандашом, который мама Фанни купила в такс-фри.
У меня оставалась еще одна жизнь, когда вдруг появился монстр и слопал меня.
— Блин! Убили! — закричала я.
— Теперь я, — сказала Фанни.
Я уступила ей место, а сама стала разглядывать комнату. Какой огромный аквариум! А в нем кругами плавают черные, красные и зеленоватые рыбки.
— Можно померить твои новые джинсы? — спросила Сабина.
— Конечно, они в верхнем ящике.
Сабина открыла шкаф и вынула оттуда новые черные джинсы. Сняв свои, она натянула Фаннины и стала крутиться перед зеркалом, разглядывая себя. Джинсы были ей немного велики.
— Если хочешь, можешь поносить, — предложила Фанни.
— Они мне широковаты, — ответила Сабина.
— Возьми их насовсем и ушей, — сказала Фанни. — Родители мне из Лондона другие привезут.
— Спасибо, — сказала Сабина.
Она опять стала надевать свои джинсы, и в комнате на некоторое время воцарилась тишина. Я воспользовалась паузой, потренировалась несколько раз про себя, а потом сказала вслух:
— Я летом с парнем встречалась. В деревне, в Даларне.
Сабина заинтересованно переспросила:
— С парнем? А как его зовут? Он симпатичный?
— Его зовут Мартин, — сказала я.
Я придумала имя заранее. Я знала, какого цвета у него волосы, глаза и даже Когда у него день рождения.
— Красивое имя, — сказала Сабина. — У тебя есть его фотка?
Я села к зеркалу, чтобы не смотреть ей в глаза. Она подошла сзади и стала перебирать мои волосы.
— Была, я ее потеряла.
— Жалко, — сказала Фанни.
Я видела в зеркале ее лицо и понимала, что она мне не верит. Может быть, я переборщила с враньем?
— Тебе нужно проколоть уши, — сказала Фанни. — Правда, Сабина?
— Да, — ответила Сабина.
У Сабины три дырки в одном ухе и две в другом и маленькие серебряные сережки колечками. У Фанни тоже уши проколоты.
— Давай мы проколем тебе уши? — предложила Фанни.
Я не трусиха, но очень не люблю кровь, уколы и все такое. И маме я обещала не прокалывать уши до пятнадцати лет, а то можно заработать аллергию на никель.
— Даже не знаю, — сказала я. — Уже без десяти двенадцать. Нам скоро идти.
— Мы быстро, — настаивала Фанни. — Давай! Я гарантирую — будет просто супер!
Я увидела в зеркале свои глаза. Глаза маленькой испуганной мышки, которая хочет убежать, но не может: змея гипнотизирует ее.
Фанни принесла толстую иголку, зажигалку и лед из морозилки. Она подержала иглу над огнем, а Сабина сзади прижала к мочке моего уха кусочек льда.
— Это не больно, — успокаивающе произнесла она.
Она ведь прекрасно знала, что я боюсь уколов!
В зеркало я увидела, как рука Фанни с иглой приближается к моему уху. Я быстро закрыла ухо рукой.
— Нет! — закричала я.
— Перестань, — сказала Фанни. — Давай быстрее, пока лед не растаял.
Она схватила мою руку и попыталась ее отвести.
— Не хочу! — заорала я. — Отпусти!
Они отпустили меня. Я вскочила и выбежала из комнаты. В прихожей, надевая ботинки, я слышала, как они надо мной смеются.
27. Черный кружевной лифчик
Я не могла возвращаться в школу. И домой пойти не могла. Начался дождь, я зашла в торговый центр «Ринген» и стала ходить по магазинам. Зашла, вышла, зашла, вышла. Обувь, часы, диски.
В «Н&М» я остановилась в отделе нижнего белья. Сердце заколотилось сильнее, когда я увидела выставленные на вешалках вещи. Атласные ткани, пышные кружева. Черные, белые, дымчато-розовые и серебристо-серые. Я осторожно потрогала тонкие шелковые трусики вишневого цвета и попыталась представить, что чувствует женщина, надевая такие трусики.
Чей-то взгляд заставил меня оторваться от разглядывания белья. Это была продавщица. Улыбнувшись мне, она исчезла в служебном помещении.
На отдельной стойке висели бюстгальтеры по сниженным ценам. Над ними была табличка: «Нестандартные размеры». Я покрутила стойку, и один черный кружевной бюстгальтер упал на пол. Я подняла его. Никакой защиты на нем не было. Не знаю зачем, но я засунула бюстгальтер в карман. Потом прошла мимо кассира, и никто меня не остановил.
Было уже начало второго, и я решила пойти домой. Скажу, что нас отпустили с урока труда.
Возле киоска Измета была привязана Куки и стояла коляска Калле. Куки увидела меня издалека. Она заскулила и запрыгала на поводке.
Поглаживая Куки, я смотрела в окно магазина — осторожно, чтобы они меня не заметили. Мама стояла у прилавка с Калле на руках. Измет протянул ей бело-красную пачку сигарет. Мама посмотрела на него удивленно и что-то сказала, Измет убрал пачку и достал вместо нее желтую.
В прошлый раз я покупала сигареты на свои карманные деньги и взяла «Marlboro».
— Мама теперь курит другие, — соврала я Измету.
Конечно, это было глупо. В первый же раз, когда мама сама пришла покупать сигареты, ложь вскрылась. Но ничего другого мне в голову тогда не пришло, а так хотелось вытащить из кармана красно-белую пачку и угостить ребят!
Я спряталась в чужом подъезде и переждала, пока мама с коляской и Куки пройдут мимо. Увидев, что они скрылись за углом, я тоже пошла домой, только другой дорогой.
Когда я вошла, мама разговаривала в прихожей по телефону. Я надеялась, что это Феликс — тогда она забудет про сигареты. Но это был не Феликс.
— А раньше такое случалось? — спросила она. — Это не похоже на Нору… Хотя в последнее время она стала сама на себя не похожа.
Мама строго взглянула на меня. Я остановилась у двери. Мама молчала и слушала то, что говорил ей невидимый собеседник.
— Да, — сказала она, — это серьезно. Да, конечно, я с ней поговорю… и мы всё спокойно выясним. Спасибо, что позвонили. До свидания.
Спокойно, как же! Едва успев положить трубку, мама набросилась на меня.
— Ты что делаешь? Ты с ума сошла? Прогуливаешь! Какие-то сигареты покупаешь! Ты что, курить начала? А я об этом узнаю от Измета! Потом мне звонит Гунилла и говорит, что ты ушла с уроков, ничего никому не сказав! Что с тобой происходит? Я тебя просто не узнаю!
Что на это можно ответить? Не стоит и пытаться что-то объяснить. Я пошла в свою комнату. Мама схватила меня за руку.
— Я с тобой разговариваю!
Я выдернула руку.
Мама беспомощно остановилась, а я рывком распахнула дверь и захлопнула ее прямо перед маминым носом.
Куртка все еще была на мне. Я бросила ее на кровать — и тут увидела, что из кармана торчит что-то черное. Лямка от бюстгальтера. Хорошо, что мама не заметила, а то бы был еще один повод для нотаций.
Я сняла толстовку и померила лифчик. Любой бюстгальтер любого размера был бы мне велик, но этот оказался просто огромным. Его чашки свисали как два пустых мешка, и я, наверно, могла бы дважды обернуть его вокруг моей цыплячьей груди.
Я знаю только одного человека, которому могла бы подойти такая вещь.
Карин.
Сняв дурацкий бюстгальтер, я засунула его в верхний ящик комода. Туда, где уже лежал плеер Сабины.
Украденные вещи. Воровской тайник.
В дверь постучали.
— Нора! — крикнула мама, — открой!
Я достала плеер, надела наушники и включила музыку. Сквозь грохот ударника я слышала, что мама продолжает стучать в дверь и кричать:
— Открой! Я просто хочу с тобой поговорить!
Я прибавила громкость до максимума. Теперь я уже не слышала мамин голос.
28. «Меня тоже не позвали»
На этой же неделе я услышала про вечеринку у Фанни. Я слышала раньше, в туалете, что она хочет устроить вечеринку, когда родители уедут, и теперь, похоже, момент настал. Вечеринка намечалась на пятницу, День всех святых. Приглашенных было человек двадцать. Старший брат Эмиля обещал купить пиво.
Но меня не пригласили.
Сабина, Тобиас, Эмиль, Анна, Тессан, Таня, Микке, Гурра, Аббе и Самир из нашего класса, человек десять из других шестых. Даже Майю позвали.
А меня нет.
Они сидели в столовой на своем обычном месте. Я могла сесть к ним, но прошла мимо и села одна.
На обед давали запеканку из брокколи. Соус был слишком густой, а капуста совсем разварилась.
— Можно, я сюда сяду?
К столу подошла Карин с подносом в руках.
Мне было все равно. Теперь все равно.
Я пожала плечами. Она истолковала это как разрешение.
— Ты пойдешь на вечеринку? — спросила она. Длинная нитка сыра тянулась от ее вилки до самой тарелки. Меня прямо передернуло.
— Какая вечеринка?
— У Фанни.
— Терпеть не могу вечеринки, — сказала я.
— Меня тоже не позвали, — ответила она.
После школы она ждала меня в коридоре. Почти все уже ушли. Я надевала куртку как можно медленнее, надеясь, что и она, наконец, уйдет.
— Нора! Зайдешь ко мне?
— Да, — услышала я собственный голос. — Да, с удовольствием.
29. Тушеная печенка
Дверь украшала латунная табличка с фамилией «Эрикссон» — сейчас таких почти никто не вешает. Карин позвонила.
— У тебя что, нет ключа? — удивилась я.
Она не успела ответить. Дверь приоткрылась на цепочку, через щель на нас смотрела мать Карин.
Она была совсем не похожа на мою маму. Мою маму — стройную, с длинными, до плеч, волосами — сзади принимают за девочку. Мать Карин, правда, была не толстая, но какая-то широкая. С химической завивкой, от которой ее волосы казались неживыми. В серой юбке, блузке в сине-белую полоску и большом цветастом переднике.
Сняв цепочку, она открыла дверь.
— Значит, ты Нора? — сказала она, протягивая мне руку. — Карин много рассказывала о тебе.
«Интересно, что?» — подумала я. Я пожала ее руку, но кланяться не стала. Всему есть предел.
Квартира была темной, кругом стояла странная несовременная мебель и лежали толстые ковры. Повсюду были разложены маленькие вязаные салфеточки. Карин провела меня по дому. Я уселась на диван в гостиной, но Карин сказала, что надо перейти в ее комнату.
— Здесь нельзя сорить, — сказала она.
Я не собиралась сорить, просто хотела посидеть немного.
Комната Карин была довольно симпатичной. Белая кровать с балдахином, алые розы на стенах. На письменном столе каждая вещь лежала на своем месте. Чехол для флейты был приоткрыт, флейта блестела, как серебро. Я взяла ее.
— Можно попробовать?
Она кивнула.
Я дунула, но звука не получилось. Играть оказалось намного труднее, чем я предполагала. Наконец мне удалось извлечь какой-то жалкий писк. Я протянула флейту Карин.
— Сыграй что-нибудь.
— В другой раз, — сказала она и убрала флейту в футляр.
Мы сделали математику, и мама Карин позвала нас накрывать на стол. Они едят не в кухне, как мы, а в специальной столовой. Стол из темного дерева с ножками в виде львиных лап. Мы постелили скатерть, потом поставили тарелки и бокалы. Я положила ножи и вилки, но Карин прошла следом за мной и все переделала.
— Ты что, не знаешь, как стол сервируют? Ножи справа, вилки слева, и класть их нужно ровно.
— Понятно.
Без пяти шесть повернулся ключ в замке входной двери. Бросив кастрюли, мать Карин побежала открывать цепочку.
Отец Карин был высоким и седоволосым. Он носил серый костюм и выглядел по меньшей мере лет на шестьдесят. Сняв пальто, он прошел в ванную, вымыл руки и сел за стол, когда часы пробили ровно шесть. Карин и я уже были за столом и ждали.
Мама Карин внесла еду. На лбу ее поблескивали капли пота, одна прядь выбилась из прически. Сев за стол, она протянула мне салатник с картошкой.
— Пожалуйста, Нора. Как приятно, что ты зашла.
Отец Карин посмотрел на меня через стол. Он ничего не сказал, но мне показалось, что увиденное его не удовлетворило.
Я взяла две картофелины. Мать Карин протянула мне другую миску.
Тушеная печень.
Я взяла совсем чуть-чуть. Мать Карин налила молока в мой бокал. Я отрезала кусок печенки, поднесла вилку ко рту, и тут заметила, что все на меня смотрят.
— У нас дома не принято начинать есть, пока всем не положили еду, — сказала мать Карин. Голос ее звучал приветливо, но я почувствовала себя глупо. Я отложила нож и вилку и стала ждать, пока все возьмут себе еду.
— Карин! — сказал отец. — Выпрями спину! Что ты как мешок с сеном.
— Хорошо, папа, — ответила Карин и выпрямилась.
Я люблю есть все, кроме печенки. Я резала ее на мелкие кусочки, смешивала с размятой картошкой, соусом и брусничной подливой. Отец Карин с отвращением смотрел на мою тарелку, но ничего не говорил.
Он вообще почти не разговаривал, но одного его присутствия было достаточно, чтобы и другие за едой тоже молчали. Мать Карин ела быстро и все время вытирала рот салфеткой. Карин старалась сидеть прямо, забывала, горбилась, снова распрямляла плечи, и так постоянно. Часы на стене тикали.
Я предложила маме Карин помыть посуду — она отказалась. По телевизору показывали передачу для детей, но посмотреть ее нам не дали: Карин сказала, что отец читает в гостиной газету и ему нельзя мешать. Мы пошли в комнату Карин и стали смотреть альбом с фотографиями. Странно, когда Карин была маленькая, она была очень симпатичная и совсем не толстая.
В семь часов мать Карин сказала, что мне пора идти. Я поблагодарила за ужин и пошла домой.