— Смотрите, они сгребают свое сено и под камни прячут! Значит, будет дождь, — воскликнула Сабира.
— Правильно, молодец! Ты, оказывается, наблюдательная девочка! — похвалил профессор. — Ну, идемте дальше! Вова, не раскисай!
Мальчик с затаенной завистью посмотрел вслед девочке, которая знает больше, чем он. Тут же Вова присел на камень и начал зарисовывать запасы пищухи. Пришлось опять его ждать.
Александр Данилович заметно утомился. После Москвы было трудно подниматься в горы, да еще с тяжелым рюкзаком. Молодой ученый присел на камень в сторонке.
Городские ребята тоже устали и разлеглись на траве, ожидая, когда Вова кончит рисовать. Но сухощавый энергичный профессор, казалось, нисколько не устал.
— Дай я понесу твою вязанку! — обратился Ахмет к Сабире.
— Не надо! — девочка отрицательно качнула головой, — во-первых, не тяжело, а во-вторых, до станции «два шага»: она вон за тем поворотом. И Сабира быстро пошла вперед.
Вова кончил рисовать. Все вяло поднялись и зашагали на последний подъем.
Из-за поворота показался домик высокогорной метеорологической станции. Рядом с домиком, в четырехугольном пространстве, огороженном невысоким деревянным заборчиком, виднелись металлическая мачта с флюгером, дождемер на столбике, будка, с небольшими окошечками, полузакрытыми жалюзи, и еще какие-то приборы.
Здесь жила семья метеоролога Шакена Мукановича. Его жене Раушан дочь Галия помогала летом в работе. При станции жил рабочий Еркен с внучкой Сабирой.
Станция под облаками
Раушан только что записала показания приборов, подошла к дому и передала тетрадку через открытое окно мужу. Еркен сидел на крыльце и чинил сапог. Лицо его было темным, загоревшим на горном солнце, а седые волосы — совсем белыми. К нему подбежала Сабира и что-то сказала, показывая рукой: к станции подходили профессор и его спутники, преодолевая последний подъем тропы.
Еркен встал и тронул за рукав Раушан. Она оглянулась, увидела гостей и радостно воскликнула:
— Вот не ждали! Как замечательно! Сергей Иванович! И Саша вернулся из Москвы! Шакен, Шакен, — закричала Раушан в окно, — иди гостей встречать! Вот Галя-то обрадуется!
— Здравствуйте, здравствуйте! — приветствовал гостей Шакен, сбегая с крыльца и приветливо улыбаясь. Загорелый, коренастый, это был настоящий горец. Вершины Алатау были его домом.
— Надолго к нам? — весело спросил он, пожимая руки Сергею Ивановичу, Александру Даниловичу и ребятам.
— Трудно сказать, Шакен Муканович, — неопределенно ответил профессор, — все будет зависеть от… Впрочем, о делах после. Сейчас, дорогой Шакен, я представлю вам своих спутников. Вообще-то я немного устал сегодня от этой церемонии: только и делаю, что представляю. Все ребята новички здесь, в этих благословенных местах.
— Заходите в дом, снимайте рюкзаки! — пригласил Шакен.
— А где Галя? — робко спросил Александр Данилович у Раушан.
— Конечно, в горах у водопада! Разве эта коза усидит дома? — с досадой ответила мать. — Но она скоро придет.
— Я пойду встречу ее… — сказал молодой человек.
— Смотрите, дождь собирается, — предупредила Раушан.
Ребята с интересом осматривались по сторонам. Везде висели какие-то приборы. Только термометр и барометр оказались старыми знакомыми для городских детей.
— Пойдемте, я покажу вам нашу станцию! — предложила Раушан.
Наташе и Вове все было ново и интересно. Но Ахмет хорошо разбирался в работе метеорологов и знал все приборы. Это заинтересовало Раушан и она спросила:
— Ахмет, ты, оказывается, хорошо знаешь нашу работу?
— Да, моя мама синоптик. Сейчас она работает в бюро погоды. Но ей не нравится там, слишком изменчива погода в горах около Алма-Аты и трудно давать прогнозы.
Тем временем Сабира приготовила ужин и стала звать всех к столу.
Наступал сумрачный вечер. Небо все покрылось низкими тяжелыми облаками.
Гости не заставили себя долго ждать. Наташа надела фартук, расставила тарелки на столе, стала раскладывать ложки и вилки. Только не было Вовы.
Сабира выбежала на крыльцо и крикнула:
— Вова, ужинать, скорей!
— Не могу… этот не пускает… скажи дедушке… — услышала девочка, обернулась и увидела, что Вова стоит за калиткой штакетника, ограждающего метеорологические уличные приборы. А около калитки расхаживает и шипит гусак, вытянув шею и зло встряхивая перьями.
— Сейчас я его, выходи, не бойся! — крикнула Сабира, схватила метлу и прогнала гуся. Стараясь скрыть улыбку, она проводила Вову к крыльцу, держа метлу на плече.
— Впервые в жизни вижу живого гуся. Знаешь, как он меня клюнул? Как собака, укусил! — жаловался городской мальчик Сабире.
Во время ужина хлынул дождь.
— Где же ваша Галя? — забеспокоился Сергеи Иванович.
— Она пошла к водопаду. Он близко, его из окна видно, только дождь мешает. Галия любит сидеть около водопада и смотреть на него, — ответил Шакен.
— На ней сейчас нет ни одной сухой нитки! А вы и не беспокоитесь…
— Там есть ниша в скале, она переждет в ней дождь и придет. Александр Данилович пошел за ней, — добавила Раушан.
Грозовые облака плотно окутали вершины гор. Они делались все гуще и темнее. Не стало слышно криков альпийских галок. Казалось, громче сделался шум водопада в наступившей тишине, словно притаилась природа в ожидании дождя.
Но ничего не замечали молодые люди. Счастливый смех нарушал тишину гор. Они возвращались от водопада, то и дело останавливались на берегу стремительной, но мелкой прозрачной горной речки. Девушка легко прыгала с камня на камень.
— Я так мечтал о нашей встрече!.. — говорил молодой ученый. — Но меня пугает мысль о том, что я могу повредить твоей работе. Дни и ночи не выходил из библиотеки, и каждый раз, когда находил старинные письмена о Джетысу, был счастлив, но тут же вспоминал, что невольно принесу тебе огорчение.
— Саша, ты рассуждаешь, как ребенок, — возразила Галя. — Почему ты решил, что меня огорчаешь? Неужели ты серьезно думаешь, что стоит тебе рассказать о твоих открытиях, как я сразу откажусь от своих взглядов, от всей своей работы, которую я серьезно и глубоко продумала? Ты бы первый перестал меня уважать, если бы я так легко меняла свои убеждения, которые, кстати сказать, не являются только моими. Ты ведь знаешь, что и Александр Васильевич Вознесенский придерживается этой же точки зрения, А ведь он не менее талантливый ученый…
— А ты знаешь, что сказал Сергей Иванович, когда я с ним говорил о твоей диссертации?
— Что? — заинтересовалась Галя.
— Он сказал, что ты слишком умная девушка, чтобы упорствовать, когда факты будут против тебя. И добавил, что ты не только не огорчишься, а обрадуешься, когда истина восторжествует, и с новой энергией возьмешься и работу! «У нее нет упрямства и узости кругозора, которые так мешают ее учителю сделаться настоящим большим ученым!»— вот что сказал Сергей Иванович о тебе, Галя!
— Я очень рада, что Сергей Иванович такого хорошего обо мне мнения, — ответила девушка. — Но фактов я пока еще не вижу…
— А текст на бронзовом жертвеннике? А списки рабов, а ирригационная система, а древняя Алима — неужели все это ты не считаешь фактами? — загорячился Саша. — Неужели все это тебе ни о чем не говорит?
— О чем же все это говорит? — возразила Галя. — Список рабов? Расписки в покупке рабов? Но кто и когда отрицал, что в Казахстане были рабы? Что они покупались и продавались? Что многие работы, в том числе и ирригационные, выполнялись рабами? Спор не об этом. Весь вопрос в том, получило ли рабство развитие в условиях кочевого скотоводства, вышло ли оно за рамки патриархального рабства и превратилось ли в господствующий способ производства — рабовладельческую формацию?! Вот о чем спор.
— Я так ждал этого дня, а теперь окончательно выясняется, что мы — научные противники!
— Саша, ты так говоришь об Александре Васильевиче, как будто он — невежественный и неграмотный знахарь, а не крупнейший ученый, такой же известный и авторитетный, как и твой обожаемый Сергей Иванович.
— Авторитет авторитетом, но знаешь ли ты, что по его инициативе не разрешены поиски и раскопки древнего города Алимы?
— Не горячись. Если ты и со своими учениками такой же пылкий — хорошего мало! Но искажать все-таки не надо. Не о разрешении или запрещении речь, а о том, чтобы достаточно подготовить экспедицию.
— Да, — спохватился Александр Данилович, — а ты, Галя, какое отношение имеешь ко всем этим вещам? Ты же географ!
— Отстал, отстал, — засмеялась Галя, — отстал. Оторвался от жизни. Наш факультет, где мы учились, не забыл? Он назывался историко-географический! Вот мои интересы и есть историко-географические. Но ведь и ты разыскиваешь сведения об исчезнувшем городе, а город — даже и исчезнувший — понятие не только историческое, но и географическое.
Спутники остановились перед небольшой речушкой. Когда Александр Данилович шел к Гале, воды в ней было не так много, и она была прозрачна. Сейчас камни, по которым он переходил речку, скрылись под водой от недавнего дождя на вершинах гор. Галя наклонилась и быстро сбросила с ног босоножки, но Александр Данилович в одно мгновение подхватил девушку на руки и вместе с ней зашагал по камням, по которым переливалась помутневшая от дождя вода.
— Какой ты решительный, Саша! — засмеявшись, воскликнула Галя. — Хоть мы и не виделись столько времени, но узнать тебя нетрудно.
На другой стороне речки девушка надела свои босоножки, и они пошли дальше.
— Саша, если можно, расскажи подробней, чего ради вы со своим почтенным учителем затеваете здесь, в высокогорье, археологическую экспедицию?
— Как ты знаешь, есть сведения средневековых арабских и вообще мусульманских историков о том, что некий зодчий Абдул-Раззак не погиб во время нашествия завоевателей, а спасся из разрушенного средневекового города Алимы, и унес с собой чертежи города, его строений, водопровода, летописные свитки высокоученых писцов. Чуть раньше печальная судьба Алимы постигла города Отрар, Сыгнак, Согдиану. А ведь, скорее всего, здесь, в Алиме накапливались какие-то знания о мире, о вселенной, записывались рассказы купцов, путешественников, странствующих людей и паломников.
— Но почему же вы решили, что именно здесь, в горах, спрятаны рукописи Абдул-Раззака?
— Почему решили? Сергей Иванович просидел полтора года в библиотеке, перевернул горы старинных манускриптов, пока не нашел в одном из них упоминание, что Абдул-Раззак был но происхождению местным уроженцем. И если о других ученых людях такого ранга, как главный городской зодчий, мы еще можем прочесть сведения, сообщающие об их судьбе, то что стало с ним после разгрома Алимы, ничего не известно.
— Он мог погибнуть.
— Но мог и не погибнуть. А рассказ твоего отца о каменной плите с непонятными знаками, найденной около какой-то пещеры, настолько заинтересовал Сергея Ивановича, что он загорелся, и мы пришли сюда. Он готов был нынешнее лето провести в раскопках. Однако раскопки-то пока не разрешили. Вот он и попросил нас помочь — меня и наш археологический кружок.
— Но довольно об этом! Саша, мы ведь так давно не виделись, и вместо того, чтобы радоваться, начинаем старый спор, который, того и гляди, приведет к ссоре. Не надо! Мы еще успеем поспорить, а сейчас мне не хочется думать о своей диссертации. Дышать полной грудью, бродить с тобой по скалам, смотреть на облака — вот чего я хочу. Саша, посмотри, как прекрасно кругом! Как величественны эти горы на фоне грозового неба, как бурливы и сердиты реки! Выбрось из головы все свои письмена, орнаменты, иероглифы! Радуйся, что мы вместе!
— А разве я не радуюсь!? — воскликнул Саша, поднял девушку, как пушинку, сильными руками и закружился с ней.
— Тише, сумасшедший! Уронишь! — засмеялась Галя, озорно сверкая черными глазами и крепко обнимая его за шею. — Смотри, сейчас дождь пойдет!
— Ну и пусть! Что нам дождь? Гроза! Землетрясение! Нам все нипочем!.. — Молодых людей нагнала дождевая туча, низко волочащая свои мокрые сивые космы.
— Ох, и вымокнем сейчас, Саша! — звонко крикнула Галя. — Давай-ка, побежим! — И они помчались вниз по тропинке. Домик станции был недалеко. Но как быстро они ни бежали, это им не помогло: ливень обрушил на бегущих потоки холодной воды. В шуме дождя не было слышно, что говорила Галя, было видно только ее счастливое улыбающееся лицо.
Они вбежали на крыльцо. Старая Раушан всплеснула руками и осуждающе закачала головой. Дождь промочил их до нитки. Они вошли вымокшие, но веселые. У Александра Даниловича мокрые брюки засучены до колеи, рубашка прилипла к телу, а волосы спутались и сосульками свисали на лоб. Мокрая ткань платья плотно облегала девушку. Только расшитая тюбетейка казалась сухой, и вымытые дождем золотые нитки и бисер на ней ярко сверкали.
— Хороши, — громко засмеялся Сергей Иванович, но потом озабоченно сказал:
— Переоденьтесь. Горный дождь — шутка опасная, ваш покорный слуга, однажды попав в сие небесное водолитие, пролежал в больнице больше месяца.
Вскоре Александр Данилович облачился в великоватый для него старенький рабочий комбинезон хозяина. Галя надела теплый халат и распустила длинные мокрые волосы. Оба сели за общий стол и пили горячий чай из красно-белых пиал, напоминающих роскошные альпийские цветы.
Сергей Иванович посмотрел на детей:
— Вова, Наташа, Ахмет, пора на боковую!
Раушан уложила детей в соседней комнате.
После ужина Сергей Иванович сказал со своей обычной эмоциональностью:
— Шакен! Как мне не везет, роковым образом не везет! Можешь себе представить, наиболее яростного оппонента, противника моих взглядов, я нашел в своем лучшем друге — профессоре Вознесенском. На свою беду, я могу только предлагать гипотезы, кормить предложениями…
— Но, Сергей, ты же сам рассказывал мне, давно рассказывал, что есть упоминание…
— Хорошо, есть упоминание, но и только. А скептикам доказательства подавай. Я верю, что в здешних местах, в горах Тянь-Шаня, скрыта загадка рукописей, спрятанных зодчим Абдул-Раззаком. Но Вознесенский с особенным рвением стал выступать против моей гипотезы, что здесь стоял древний город. А где же эта плитка? Мы пришли, чтобы покопаться там, где ее нашли. В средствах на раскопки нам отказали, но сюда придет кружок юных археологов и поможет. Первых двух «разведчиков» я привел — Ахмета и Наташу.
Метеоролог достал из стола каменную плитку. На ней были высечены какие-то слова.
— Это Еркен был на охоте и нашел около пещеры с заваленным входом, — сказал Шакен.
Профессор вынул из кармана небольшую лупу и долго рассматривал надпись. Потом сказал:
— Придется взять в город. Там я сравню шрифт с другими, известными мне. Пока ничего не могу сказать. Написано на непонятном мне языке. Посмотрите! — обратился он к Александру Даниловичу и Гале. — Это наскальные письмена древних людей. Но я не могу понять одного: мы находили подобные плитки только с наскальными изображениями зверей, отбитые от скал, в стенах древних поселений в несколько метров толщиной и длиной больше километра. Такая стена окружает территорию, внутри которой не обнаружено признаков жилья. И что бы вы думали? В галереях стен жили люди, а внутри помещался скот! Это были поселения целого рода или группы родственных племен. Но вот для чего такие плитки с наскальными рисунками первобытных людей заделывали в стену — этого я никак не могу понять!
Еркен тоже внимательно стал рассматривать плитку, затем сказал, медленно подбирая слова:
— Прощай меня, пожалуйста, профессор, если скажу неправильно. Люди складывали стену и боялись: не упала бы она, или плохие люди не сломали бы ее. Тогда они звали колдуна-шамана. Он брал кусок камня с рисунком зверей, заговаривал и клал в стену, чтобы долго и крепко стояла. Еще мой дед, помню, так делал. Люди были темные, не колхозные. Только эта плитка совсем другая, — и старик передал плитку в руки профессора.