Артемка выпустил шею Кости и вдруг сам покраснел,
— Смутил хлопца,— засмеялся молодой чубатый партизан, что полусидел на краю стола.
Артемка бросил на него смущенный взгляд. Партизан был широк и крепок. Над высоким лбом чудом держалась серая высокая папаха с алым бантом наискось. На могучих плечах, словно прилипла, вырисовывая крепкие мышцы, кожанка, перехваченная ремнем и портупеей с шашкой и наганом. Серые военные брюки были заправлены в мягкие сапоги с блестящими шпорами. Вся его фигура с ног до головы так и кричала о силе и ловкости. Все это увидел и отметил Артемка в какие-нибудь две-три секунды, пока партизан говорил.
Костя хлопнул Артемку по плечу:
— Ничего. Свои люди... Ну, знакомься,— и кивнул в сторону чубатого.
Тот пружинисто оттолкнулся от стола, шагнул к Артемке, широко улыбаясь, протянул ладонь-лопату.
— Як зовут-то?
— Артемка. Карев.
Ответил ему в тон:
— Федор. Колядо.
— Колядо?! — изумленно воскликнул Артемка.— Сам Колядо?
— Эге ж, хлопчик. Собственною персоною. А шо — не похож?
— Похож, похож,— заторопился Артемка, не спуская с него глаз.
Колядо усмехнулся:
— Ну, раз похож, значит, усе в порядке.— И уже к Суховерхову: — Сидай. Рассказывай, кто и зачем.
Суховерхов коротко рассказал историю их отряда, о том, что пришли они теперь к Колядо, чтобы вместе воевать.
— А где отряд?
— За селом. Мы разведать пришли. Всякое бывает. И напороться можно.
Колядо слушал, спрашивал и снова слушал. А Артемка рассматривал его. И он нравился ему все больше и больше: и черные брови, что круто сошлись на переносье, и живые, с веселой искоркой карие глаза, и белозубая улыбка, и даже нос с горбинкой. Он, этот нос, казалось, и придавал Колядо смелый и лихой вид.
— Шо вам сказать? — произнес Колядо, выслушав Суховерхова.— Молодцы хлопцы! Нам такие подходят! Як вы думаете? — обернулся к товарищам.
— Подходят!
— Чего там!
А один, сухой и длинный, сказал:
— Я Неборака знаю. Толковый мужик. С таким в огонь и в воду идти не побоюсь.
Колядо улыбнулся Суховерхову тепло, дружески.
— Бери, Илья, любого коня у коновязи и скачи за хлопцами.
Суховерхов кивнул и торопливо вышел. Колядо перевел взгляд на Артемку.
— А ты шо притих? Рассказывай, як воюешь, яки подвиги свершив?
Артемка смущенно заулыбался:
— Какие там подвиги...— и взглянул на Костю.
Тот стоял опершись о стену, хитро поблескивая глазами.
— Не стесняйся, Космач. Подвиги есть... Расскажи, как меня карателям выдал...
Партизаны захохотали, а Артемка нахмурился, посерьезнел, другое вспомнил. Взглянул на Колядо, тихо произнес:
— Тебе да Косте поклон от Лагожи... Схватили его бандюки.
Костя рванулся к Артемке:
— Что?!
— Схватили.— И рассказал, как было дело, как Лагожа бросил ему сверточек, как били его каратели.
В избе стало тихо. Исчезли улыбки, партизаны сидели строгие, суровые — Лагожу здесь знали многие.
— Где той сверточек? — прервал тишину Колядо.
— У Неборака.
Колядо прошелся по избе:
— Да, новость... Як обухом по голове. Жаль деда, аж сердце болит.— Остановился против Кости, который угрюмо смотрел в окно.— Ты погоди, Костик, кручиниться. Если не расстреляют сразу, освободим. Успеем.
Сердце у Артемки радостно дрогнуло: «Может, и маму вызволит Колядо?» Спросил об этом трепетно. Колядо кивнул.
— И ее. И всех! — Потом к Косте, к партизанам: — За дело, хлопцы.
Мужики разом поднялись, двинулись к дверям. Костя полуобнял Артемку.
— Ты, Космач, давай пока знакомься, осваивайся у нас, а я пошел. Скоро увидимся.
Артемка кивнул:
— Хорошо. А где я жить буду?
Костя удивился:
— Как где? Со мной, конечно! Вечером покажу. Идет?
— Ага!
Костя пошагал к коновязи, легко вскочил на коня и ускакал куда-то. Артемка не успел оглядеться, как столкнулся лицом к лицу с Гусевым, Спирькиным отцом.
— Вот так встреча! — воскликнул дядя Иван.— Каким ветром занесло тебя к нам?
— И Суховерхов теперь тут. Мы целым отрядом пришли к Колядо. Воевать вместе будем.
— Что ты говоришь!— совсем обрадовался Гусев.— Ну, теперь наших, тюменцевских, полно. Идем-ка, брат, к нам в гости.
Дядя Иван стоял на квартире в большом кулацком доме, брошенном перед приходом партизан. Теперь в нем жило человек двадцать. Здесь Артемка встретил много односельчан, и среди них соседей — Степана Базарова и Василия Корнева. Мужики повеселели, увидев Артемку, разговорились о Тюменцеве, о семьях.
Корнев вздохнул тяжело:
— По дому стосковался — жуть. Вдарить бы на Тюменцево! Дрался бы как зверь...
Вздохнул и Гусев:
— Это бы хорошо... Разговор идет, будто Колядо готовится идти туда... Как там сейчас?
Артемка сказал, что недавно побывал в Тюменцеве, что видел и жену его, и Спирьку. Живы-здоровы. Скучают о дяде Иване. Гусев просиял весь. Вскочил, прошелся по горнице.
— Спасибо, спасибо, друг! Вот обрадовал, вот утешил! Прямо тоску с сердца снял.— Засуетился, чайником загремел, в сумку полез.— Садись, чаем угощу. С сахаром!
Погостив на славу у односельчан, Артемка пошел обратно, к центру села. Всюду тихо, спокойно, будто и не стоит здесь большой партизанский отряд. На улице играют ребятишки, мирно поскрипывает где-то журавель, гремит цепь, у дворов то тут, то там о чем-то судачат и смеются женщины. Вышли на солнышко старики, курят злой самосад и щурятся, будто коты на припеке. Артемке дивно глядеть на все это. Вспомнил бубновский отряд, шум, гам, пьянки, песни, драки — поморщился. Хорошо, что кончили с ним!
К полудню на площади стало оживленнее. У коновязи стояло десятка два оседланных коней, на крыльце штаба разговаривали и смеялись партизаны. Дверь хлопала беспрерывно: то и дело входили и выходили и партизаны, и сельчане. Одни чуть ли не бегом, другие степенно, медленно — у кого какое дело.
Другая сторона площади вся заставлена отрядными подводами. На одной из них стоял пулемет, у которого возились двое пулеметчиков.
Вдруг Артемка увидел, как из штаба озабоченно вышел Костя, приостановился на минуту возле партизан, что-то сказал. И сразу же от группы отделился вихрастый парень, вскочил на коня и помчался во весь опор по широкой улице. Артемка догнал друга.
— Куда торопишься?
Костя обрадовался:
— А, Космач! Новость, брат: восстание!
— Где? Какое?
— В Зимино. Народ восстал. Бьют беляков по всей Ильинской волости. Ну, теперь началось! Держись, Колчак!
Артемка ничего толком не понял, хотел порасспросить Костю подробнее, да тот вскочил в седло.
— Некогда. После. Вечером.
10
В августе 1919 года вспыхнуло в Зимино восстание. Словно пожар в сухой степи, оно покатилось от села к селу. Крестьяне, вооруженные чем попало, громили местные колчаковские власти, восстанавливая в каждом селе Советы.
Соединение двух крупных казачьих отрядов, посланное на усмирение взбунтовавшейся «черни», было жестоко разгромлено. Его остатки едва спаслись, бежав в Камень.
Вся военная и жандармская машина в Камне была приведена в движение: в спешном порядке комплектовались и вооружались новые дружины из кулаков и разношерстных контрреволюционеров, бежавших под защиту колчаковцев, укрупнялись действующие батальоны. Но и этого оказалось мало: слали телеграмму за телеграммой в Новониколаевск и Барнаул, просили, требовали присылки регулярных воинских частей.
— Теперь нас, Космач, ничем не остановишь! — сказал Костя, узнав, что в Камень прибыли два полка польских легионеров под командованием полковника Болдока.— Ни казаками атамана Анненкова, никакими болдоками. Гляди, что вокруг делается! Прямо душа радуется!
Что там говорить! Артемку радость просто распирает — дышать тесно. Вчера Костя сказал, что его, Артемку, зачислили в разведку. И не как-нибудь, а по приказу Колядо. Теперь Артемка будет служить под Костиной командой, потому что Костя — командир конной разведки.
Как только Артемка узнал эту новость, потерял покой.
— Когда с собой возьмешь?
Костя посмеивался, шутил:
— Вот подстрижешься — возьму. С такими патлами не в разведку надо брать, а в попы... Прямо удивляюсь, как это Колядо промахнул. У нас в отряде как раз нет попа.— И заразительно хохотал: — Хочешь, Космач, в попы?
Артемка обижался, дулся, а потом начинал хохотать вместе с Костей.
За последние дни Костя здорово изменился: похудел, потемнел от степного солнца и усталости. Его черные, тронутые золотинкой глаза запали, но смотрели на мир по-прежнему весело.
Да, дел навалилось на разведчиков — уйма. Только разворачивайся. Хлопцы, разделенные на несколько групп, изъездили и исходили десятки километров, следя буквально за каждым шагом карательных отрядов.
Артемка почти совсем не видел друга и скучал по нему. А сегодня Костя сам отыскал Артемку, когда он крутился возле пулемета Афони Кудряшова, насмешника и балагура.
— Наконец-то! — воскликнул Костя.— Ты что, Космач, дома никогда не сидишь? Бегай ищи его по всему селу! Идем. Быстро!
Артемка забеспокоился :
— Случилось что-нибудь?
Костя шел широким шагом, и Артемке пришлось чуть ли не бегом трусить за ним.
— Пока ничего не случилось... На коне умеешь?
— Еще тебя поучу!
— Ясно. Проверим... В разведку со мной пойдешь?
— Ура! — воскликнул Артемка.
— До Черемшанки...
— Ура! — уже закричал он и подпрыгнул по-козлиному.— Куда это мы сейчас идем?
— На конюшню. Вон она, видишь? — И указал на длинное, крытое соломой сооружение.— Там винокуровские кони, что мы у беляков отбили.
В конюшне было светло и чисто. Несколько пожилых партизан неторопливо скребли, чистили и так уже лощеные бока коней. Костя нашел старшего, передал ему записку. Партизан долго и придирчиво читал ее, потом поднял глаза:
— Для кого просит коня Колядо?
— А вот он. Разведчик.— Костя указал на Артемку. А потом с важностью добавил: — Ну, Космач, выбирай себе коня.
Артемка чуть не задохнулся:
— Любого?!
— Любого. Кроме вот этого, серого в яблоках. Это запасной Колядо.
Артемка обалдел от такой неслыханной щедрости. Он бегал по конюшне, рассматривал коней — все они были чудесными чистокровными скакунами, длинными, на тонких стройных ногах, с узкими чуть злыми мордами.
— Ну, ну, Космач, живее,— поторопил Костя.
— Вот этот,— наконец сказал Артемка, указав на вороного, с белой звездочкой на лбу. Костя осмотрел коня, одобрил:
— Конь славный. Выводи.
Во дворе конюшни вороного оседлали, и Артемка ловко запрыгнул в седло.
— Эх, конек! — захлебываясь счастьем, прошептал Артемка, разбирая поводья.
Потом он тронул коня, объехал двор легкой рысью да вдруг давнул каблуками бока вороного, гикнул и вихрем вынесся на улицу.
— Вот так Космач!.. — изумленно произнес Костя, прислушиваясь к стремительно удалявшемуся топоту.— Лихо!
А вечером этого же дня, получив задание, Артемка с Костей Печерским выехали в Черемшанку.
Артемка сразу, легко и просто, вошел в среду разведчиков. Поначалу побаивался малость: вдруг начнут подсмеиваться, что-де молодой. Но разведчики приняли Артемку как равного: молодой ты или старый, но коли стал разведчиком, то тебе грозят те же опасности. Не зря партизаны говорят: первая пуля врага — для разведчика. Потому что он всегда впереди.
Дел было много, особенно сейчас, когда отряд готовился к выступлению против Гольдовича. И не только у разведчиков.
Колядо днями и ночами занимался отрядным вооружением: в кузнице ковались пики, шашки, ножи, отливались пули. Отряд рос беспрерывно: шли крестьяне в одиночку и целыми группами, приходили солдаты, убежавшие из колчаковской армии. Такой махиной, какой стал теперь отряд, командовать одному становилось труднее и труднее. И Колядо переформировал отряд. Сейчас он состоял из трех рот и одного кавалерийского эскадрона.
Артемка с радостью узнал, что командиром одной из рот назначен Неборак. Выбрав свободное время, побежал к нему.
Неборак крепко обнял Артемку.
— Я думал — совсем забыл старых товарищей...
Артемка принялся горячо доказывать, что и не думал забывать своих, просто времени все нет — в разведке.
— Пошутил я. Понимаю: пора горячая. У каждого свои заботы. Ну, как живешь-служишь?
Артемка рассказал о своих делах.
— А ты? — спросил он в свою очередь.— Где все наши?
— У меня в роте. Весь отряд целиком. Вооружаемся сейчас, военному делу учимся — стрелять, штыковому бою...
Пришел Суховерхов, обнял Артемку, сказал Небораку:
— Привез тридцать пик. К вечеру еще обещают двадцать.
Неборак кивнул:
— Хорошо.
Изменился Суховерхов после того, как узнал от Артемки о беде, что постигла его семью. Еще больше посуровел. Об одном мечтал, одного хотел: добраться до настоящего, боя и за все расквитаться с колчаковцами.
Суховерхов медленно скрутил козью ножку, присел на корточки, задымил.
— Коней надо подковать...
— Сделаем. Колядо дал двух кузнецов.
— А телеги сами уже починили. Только бы вот колесо переднее достать. Проверил — одно совсем негодное. Рассыплется в дороге.
— Попроси у дядьки Опанаса. У него, кажется, есть.
— Добро.
Разговаривают мужики просто, совсем по-будничному. Будто не военные дела решают, а свои домашние, хозяйские.
Суховерхов, докурив самокрутку, поднялся, взглянул на Артемку.
— Может, к нашим ребятам сходишь? Спрашивают все: где да где Артемка.
Засобирался и Неборак.
— В кузню пойду. Погляжу, как дела там...
Рота Неборака расквартировалась на широкой улице, рядом с площадью. Здесь было оживленно и шумно. В одном из дворов раздавались раскаты хохота. Артемка заглянул туда: на траве лежали и сидели человек десять мужиков и, хватаясь за животы, хохотали. Среди них увидел старого знакомого желтоусого мужика и Тимофея. Семенов тоже заметил Артемку, растянул губы в своей немножко смущенной улыбке и заспешил навстречу, волоча за собой, словно палку, длинную толстую пику.
Артемка засмеялся — очень уж вид у него потешный. Это Тимофей, должно быть, и сам понимал, потому что грустно произнес:
— Тяжела, окаянная: ни в руках, ни на плече. Не по моей силе оружие. Мне бы наган... А ты, говорят, при штабе теперь, в разведке?
Артемка кивнул:
— В разведке. Коня дали. Вороной, со звездочкой на лбу. Хорошо ходит и выстрела не боится.
Тимофей поскреб затылок, вздохнул:
— А я, вишь, в пехоте.— Показал на пику: — С энтой штукой уже третий день хожу. Все руки отмотала. Погибать, должно, из-за нее придется: пока буду поднимать, ан глядь, уже расстрелянный.
В этот момент раздался новый взрыв смеха.
— Чего они? — спросил Артемка, поглядывая с любопытством на мужиков.
Тимофей махнул рукой:
— Над Барином потешаются...
— Над каким барином?
— Да тут один... Прозвали так. Пришел к нам недавно. Хочешь — погляди, послушай.
В центре круга, перед пулеметчиком Афонькой Кудряшовым, сидел щуплый узкогрудый мужичонка с жидкой рыжеватой бородой. Он размахивал руками и крикливо убеждал Афоньку Кудряшова:
— Всё зубы скалишь? А ты не скаль. Слушай, чо я тебе говорю. Я-то получше твово знаю!
Артемка шепнул:
— Этот, что ли?
— Он самый.
— Почему же Барин?
— Погоди, узнаешь...
Афонька состроил серьезное лицо и очень миролюбиво произнес:
— Ну-ну, Яков, не буду. Валяй дальше. Значит, челобитную в Камень нести решил?
Мужичонка прямо-таки вскинулся:
— Решил! Еще бы не решить! Сразу и коня, и корову забрали! Думаю: в уезде власть поумнее нашей, разберется — вернут. Пришел, бумажку, прошение, значит, подаю. Взял ее этакий в очках с отвислыми щеками, читать стал. Потом глянул на меня и заулыбался, будто брата родного увидел. Рад, грит, в этакой глухомани благородного дворянина встретить.
Мужичонка примолк на секунду, оглядел слушателей. Желтоусый, подавив смех, спросил: