А вот и захлюпало под ногами. Они пробирались теперь по нестрашному, полуосушенному, но всё ж таки мокрому болоту. Если шагать как придётся — в два счёта промокнешь!
Генка опять шёл в стороне — весело, легко. Видно, думал он о чём-то своём, огоньковском. Синяя его куртка горела на фоне бурой болотной травы, на фоне ярко-жёлтого леса, что ждал их впереди.
— Ишь ты какой! — тихо улыбаясь, говорил Борис Платоныч. — Прямо рыцарь в чистом поле… А уж помучились мы с ним, о-ё-ёй!..
Ольга вздохнула про себя: она-то знала, как с ним помучиться можно! Однако спросила — просто чтоб поддержать разговор:
— Как это помучились, Борис Платоныч?
— Да всяко, дружок, было. В одной школе не удержался, из другой я сам его счёл за благо взять. А уж в третью… Видишь, даже учительствовать пошёл! Нужно ведь, чтоб за мальчиком глаз был! — Это последнее он сказал особым строгим голосом, словно он убеждал кого-то.
А Ольга прямо рот раскрыла от удивления. Три школы переменил! Это лее кому скажи — ну хулиган, да и всё! Буквально Бармалей какой-то! А ведь Огоньков… Если кое на что внимания не обращать, он же просто хороший!
Но старик ботаники её по-своему понял. И стал говорить про своё, личное, а не про Генку.
— А что ж, Оля, — начал он решительно, опять с кем-то споря, — мне улс почти семьдесят было, когда я из института ушёл. А ведь это возраст… Возраст!
— Разве вы не в школе работали?
— Ну конечно, нет! — Он усмехнулся. — Вот ты какая чудачка!
Ольга засмеялась. И старик ботаники вслед за нею. Так они и смеялись, глядя друг на друга. Огоньков услышал их, обернулся и крикнул:
— Вы чего грохочете? Старик ботаники рукой махнул:
— Да нет, ничего! Оля решила, что я учитель, в школе работал.
— А-а, — кивнул Огоньков значительно. — Дети есть дети.
Ольга сразу замолчала. Во-первых, она не потому вовсе смеялась! Ну и был бы он учителем, что ж тут смешного-то? Ей слово показалось смешным — «чудачка». Так её вроде никто и не называл никогда. А Генка уж сразу хвост распустил, как индюк: «Дети, дети!..» Сам-то он кто?
Но вслух она ничего этого говорить не стала. Потому что как начнёшь свою правоту доказывать, так ничего хорошего не получается, одна ссора…
Потом, когда старик ботаники, встав на колени у какой-то берёзы, долго рассматривал её корни и почему-то качал головой, Огоньков вдруг оттащил Ольгу в сторону:
— Слушай, мыслитель, я тебе хоть раз объясню, чтоб ты знала…
Ольга отвернулась: не хотела она слушать, когда с нею так обращались!
— Ну ладно, — примирительно сказал Огоньков. — Я ж тебе серьёзно хочу сказать…
— Так и говори тогда.
— Я и говорю. — Огоньков вздохнул. — Мой же старик, он знаешь какой учёный! Светило!
— Как светило?
— Ну так называется. Если учёный соображает, что к чему, понятно?.. Только ему, представляешь, не везло всю жизнь. То лабораторию один раз отняли, то вообще сказали: всё, что вы делаете, — чепуха! Только после уже настоящие люди докумекали. Говорят: работай, сколько влезет. А уж он старый. — Генка вздохнул. — Потом ещё из-за меня.
— Вот именно что из-за тебя, — сказала Ольга мстительно.
— Да брось ты!.. Что он в школе, что он не в школе — толку никакого. Так хоть не знал кой-чего, а теперь ещё хуже расстраивается.
Ольга хмыкнула сердито: что, мол, сам-то ты, Огоньков, должен хоть немного подтягиваться или не должен? Раз такой дед из-за тебя свою работу бросил!
Но Огоньков не стал разбираться, чего она там хмыкает. Стоял опустив голову, бил ногою кочку, словно неподатливый футбольный мяч, потом сказал:
— Ну, допустим, человек стекло кокнул. Что ж, его за это повесить, что ли?.. Ты, говорят, нарочно. — Огоньков покачал головой. — «Нарочно»! Да хоть я его на бутерброд намажу. Разбил — вставлю! Нет тебе, сразу собрание… Да собирайтесь, пожалуйста. Только без меня! А на другой день прихожу — ещё хуже. Урок не пожалели, ты представляешь? И за стекло, и за неуважение к товарищам, и за то, и за сё… Даже пятый класс вспомнили! — Тут Генка так треснул ногой, что кочка сковырнулась набок. — Не буду я там учиться!
— Ты что, с ума… — тихо сказала Ольга.
Ей вдруг представилось, что в школе больше нет Огонькова и она осталась одна…
— Ладно!.. — Генка махнул рукой. И вдруг громко крикнул: —Дед, а что будет, если берёзу скрестить с ёлкой?
— Да что-нибудь вроде нас с тобой и получится, — ответил старик ботаники, улыбаясь. Он всё ещё стоял на коленях перед своею берёзой.
— Как это? — спросил Огоньков.
— А такое же, Геня, непонятное. Тогда и Огоньков улыбнулся:
— А если ландыш с крапивой, знаешь, что получится? Наша Олька! Точно-точно!..
* * *
В электричке на обратном пути сидели разморённые. Ни о чём говорить не хотелось, а только бы прислониться к плечу старика ботаники да спать. А тяжёлая твоя голова качается, перекатывается на слабой верёвочной шее. Куда вагон толкнёт, туда и она…
Спала Ольга, спал Огоньков. Да что там они! Глотнув чистого лесного воздуху, люди спали целыми электричками. Входили в вагон, подыскивали местечко, и тут же дрёма их одолевала.
Только старик ботаники одиноко сидел среди этого сонного царства. Будто единственное дерево среди ровного поля… Уже перед городом, когда поезд, словно растерянный зверь, стал кидаться со стрелки на стрелку, Ольга открыла глаза и увидела Бориса Платоныча. Он в окно не глядел и по сторонам не глядел. Взгляд его уходил куда-то поверх разбросанных налево и направо качающихся голов.
Лицо его было совершенно спокойным, но, сколько ни приглядывалась Ольга, она не нашла в нём ни капли радости или улыбки. Будто бы он всё знал наперёд и теперь только ждал, когда то произойдёт, когда это…
* * *
Странная какая-то получалась картина. Ольга Яковлева была ученицей второго класса. А дружила она с людьми, которые старше её чуть не на сто лет!
Друзей, она считала, у неё трое: мама, Огоньков и старик ботаники. То, что она и с мамой дружит, Ольга поняла недавно. А раньше думала, что мама ей просто родная.
Вообще-то со взрослыми дружить хорошо. Хотя бы потому, что с ними редко поссоришься; хотя бы потому, что от них всегда подхватишь что-нибудь интересное. Наконец, они, в случае чего, и заступятся за тебя.
И всё-таки есть тут один, но очень большой недостаток. Всегда ты со взрослыми чувствуешь себя каким-то недоразвитым малышом. Они в миллион раз больше тебя знают. И поэтому в любом споре ты проиграешь, если, конечно, не будешь повторять одно и то же, как ослиха. Например, можно заладить: «Нет, не так! Нет, не так! Нет, не так!» Но это уж просто глупо…
И ещё, между прочим, надоедает всегда быть под защитой, как будто ты не человек, а ртутный градусник — того гляди, разобьёшься. А взрослые по-другому не могут. Они обязательно должны заботиться! Хоть надо тебе это, хоть не надо…
И ещё устаёшь всегда смотреть на них снизу вверх, устаёшь, что они главные, а ты всю жизнь младшая: слушай да помалкивай.
Так думала Ольга… Нет, вернее сказать, не так как-то она, конечно, думала. Это уж я просто, для ясности картины, вынул всё да разложил по полочкам. Поэтому и получилось более-менее понятно. Но так ведь можно только в книжке сделать. А в жизни?..
Вот спросить Ольгу, она — хоть убей — не ответила бы, чего ей хочется, почему в душе живёт какое-то смутное беспокойство. Трёх своих друзей она по-прежнему любила. Особенно маму.
И всё-таки ей очень хотелось завести себе младшую подружку…
Опять я написал «хотелось», словно бы Ольга точно об этом знала. Нет, именно что не знала! Но когда у неё появилась вдруг такая подружка, она поняла: вот что мне нужно!
Девочку эту звали Галинка. Нельзя сказать, что она была какая-нибудь уж совсем крохотуля, хотя и училась в первом классе. Ростом она даже почти не уступала Ольге. Но рост, как скоро стало понятно, это совсем не главное. А главное, что Ольга оказалась просто взрослее. И про многие вещи знала куда больше. Галинка, когда её слушала, говорила восхищённо: «Да-а? Правда-правда?!»
Они жили в одном доме, даже в одном подъезде, только на разных этажах. В школу поэтому часто ходили вместе. Галинка звонила ей: «Выходишь?.. Я во дворе буду». И Ольга что есть мочи грохотала вниз по лестнице, на ходу застёгивая портфель и утихомиривая желтобокое мамино яблоко, которое норовило выскочить из портфеля.
Даже самая знакомая улица, когда начинаешь её рассматривать внимательно, становится какой-то другой. Ольга и Галинка научились рассматривать и примечать прохожих.
— Смотри-ка, смотри-ка, идёт! — говорила Ольга, а Галинка смеялась, закусив кулак.
Уже несколько дней они встречали этого необыкновенного человека. Он работал то ли трубочистом, то ли укротителем диких зверей. У него были усы-кренделя, густые брови козырьком. И под ними маленькие круглые глаза, которые всегда горели неугасимым чёрным огнём. А громаднейшие усы при каждом шаге пружинно вздрагивали. Ольга и Галинка стали называть его «явление». Ольга где-то услышала это слово. И оно им обеим показалось подходящим и смешным.
«Явление» было одето в коричневое толстое пальто и серую шляпу. Оно шагало, легко помахивая толстой тростью.
Несколькими днями позже Ольга и Галинка приметили «явление второе». Это была девушка. Ничем особенным она вроде бы не отличалась от других. Только у неё были огромные чёрные наклеенные ресницы. Они открывались и закрывались не как у нас, не как обычные ресницы, а замедленно, словно шторы.
«Явление первое» всегда шло не спеша. А «явление второе» чаще всего опаздывало. Но громадные ресницы при этом взлетали и опускались всё так же медленно.
По «явлению второму», между прочим, всегда можно было узнать, опаздывают они сами или идут нормально. Если «ресницы» встречались ближе к школе, то ничего, жить можно. А если у дома, тогда надо было лететь!..
* * *
С Галинкой вообще оказалось интересно гулять. Просто самым обыкновенным образом ходить по улицам. Они это называли «ходить в путешествие». Иной раз они отправлялись часа на два. Брали с собой «сухой паёк» — у кого что было: яблоко, две-три конфеты, два-три пе-ченьица.
В начале пути больше думалось об этой прихваченной с собою еде. Ольга и здесь была главной. Говорила:
— Ну ладно, вон до того угла дойдём, ещё по разу откусим.
Не то чтобы им уж очень есть хотелось. Но просто душа не на месте, когда у тебя конфета в кармане.
Иногда на пути им встречалась чужая школа. Близко они никогда не подходили. А уж во двор — ни за какие деньги!.. Всё казалось, что нагрянут незнакомые мальчишки. Это было, наверное, ерундой на постном масле, однако…
— Пойдём отсюда! — шёпотом просила Галинка. И Ольга опасливо кивала в ответ.
А вот в институтские дворы ходить было интересно и не страшно. В их окрестностях оказалось пять институтов. Лучше всего было ходить в педагогический. Там рядом шелестел последними листьями большой дремучий парк. В нём уж было раздолье! Хочешь — набирай тополиных семян-носиков, хочешь — разбрасывай ногами шуршащую звонкую листву.
И там ещё, между прочим, были хорошие места для секретиков — для таких ямок застеклённых, в которые надо положить картинку, или фантик красивый, или значок. Интересно бывало найти секрет, оставленный тобою ещё на прошлой неделе. Разгрести нападавшие за это время листья, стряхнуть сверху землю маскировочную, и вот на свет появляется тёмное окошко секрета!..
А вначале они как раз не любили это место, даже как-то побаивались его. Когда пришли впервые да разобрали, что на вывеске написано: «Педагогический», да сообразили, что это значит, честное слово, ужас как перепугались! Педагогический — это же где учителя учатся!..
А из беспрестанно размахивающих руками дверей выходили целые толпы, целые тысячи народу. И всё это были учителя!..
Ольга и Галинка стояли у белой институтской стены сжавшись и замерев, как две сосульки. Но проходила минута за минутой. И — ничего. Даже наоборот, интересно было на них смотреть, на студентов. Ольга заметила, что все они какие-то удивительно спокойные. Беззаботные, что ли… Не такие, как старик ботаники, или Огоньков, или мама, или даже она сама.
Правда, некоторые студенты шагали с очень серьёзными, даже нахмуренными лицами. Но Ольге почему-то казалось, что они делали это просто для виду. Как иногда говорят в шутку: «Надень плащ, а то дождь будет!» Так же и они — надевали на себя серьёзность просто на всякий случай. Чтобы «дождя» не было…
Галинка ничего этого не замечала. Ну что ж, она ведь была всего лишь ученицей первого класса. Но ей здесь тоже начинало потихонечку нравиться. Здесь кругом такое настроение было, что как-то чувствуешь себя увереннее и веселей.
В этой беспечности деньки мелькали себе, мелькали… Ольга и знать не знала, что там творится у Огоньковых.
* * *
Однажды, когда она после путешествия только ещё собиралась сесть за уроки, весёлым голосом — здравствуйте пожалуйста — зазвонил телефон. Ольга со спокойной душой сняла трубку:
— Слушаю!
— А, это ты, — на том конце провода сказал Огоньков.
Так он сказал это, таким скучающим, обиженным голосом, будто звонил совсем в другое место, а попал нечаянно в квартиру Яковлевых. И теперь — хочешь не хочешь — должен был разговаривать с Ольгой.
— Ну давай-давай, — продолжал Огоньков так же бесцветно, — объясняй…
— А чего? Я не знаю… — растерялась Ольга.
— Хм… Вот даже как?..
От Огонькова можно было всяких штучек ждать, Огоньков мастер на розыгрыши… Когда старик ботаники на него сердится за это, Генка говорит: «Да ладно, дед… Я ж для хохмы!»
Но сейчас Ольга что-то не могла поймать в его голосе те, едва заметные, дрожащие весельем нотки, которые…
— Ген, а чего?.. Чего-нибудь такое случилось?
— Да нет, почти ничего, — ехидно ответил Огоньков. — Только дед из школы ушёл.
— Как же так он ушёл?! — испугалась Ольга.
— Ну, короче, ему врач сказал: или на пенсию, или в гроб. Понятно?.. А ты вообще-то позванивай. Может, ещё чего-нибудь узнаешь. — И Огоньков повесил трубку.
Ольга сидела на неудобной табуреточке перед телефоном и пыталась разобраться в этом странном звонке. Сперва она испугалась, что старик ботаники сильно болен. А потом подумала, вспомнила, как Огоньков про это говорил. Вернее, каким голосом. Выходило вроде бы не очень страшно. Он это обиженно говорил, а не то что за старика боялся.
И что-то в этом звонке Ольгу обрадовало… Что же? Ага, ясно: самое то, что позвонили вот, помнят про неё. Даже обижаются: куда, мол, она запропастилась. Это, конечно, было очень приятно!
Но что-то Ольгу и обеспокоило. Заставило сердце биться по-иному, как-то взрослее. Это труднее всего было понять. И всё же она разобралась. Вот, оказывается, в чём дело! Друзей, а вернее сказать, дружбу нельзя бросать на полдороге. Нельзя так: подружилась немного и хватит, до свидания. В следующий раз ещё подружимся через месяц. На такую твою дружбу люди обижаются и чувствуют себя неуютно на свете. Оказывается, даже такие самостоятельные и взрослые, как Огоньков или старик ботаники.
Ольга прикинула, сколько же она с ними не виделась… Выходило, что недели две или даже больше. В общем, как стала в путешествия с Галинкой ходить. Значит, это из-за Галинки вышло?.. Вот как, из-за Га л инки… Но ведь и Галинку теперь не бросишь, не оставишь на полдороге. Тем более, она младшая…
Уже лёжа в постели, в тёмной пустой комнате (мама ушла и сказала, что вернётся часов в десять), Ольга опять стала думать про это… Вот Огоньков, скажем. Сам он дружбу на полдороге может легко бросить. Ольга в этом не раз убеждалась. А теперь этот же Огоньков, будто забыв про свои собственные поступки, обижается как ни в чём не бывало… Странно!
* * *
На следующий день по школе гремела история. Огромный ком слухов, былей и небылиц катился по старшеклассным этажам. И когда скатился наконец в Ольгин коридор, был уже, наверное, величиною с земной шар. А в середине его сверкало, больно ударяя Ольге в глаза, одно имя — Огоньков!