И вот сани застряли так прочно, что ехать дальше было уже нельзя, олени стали, и пришла минута тишины. Тогда, наконец, Эдмунд смог вслушаться в те, другие звуки. Они были странно мелодичными, шелестящими, журчащими... А впрочем, не такие уж они были странные, ему приходилось не раз слышать их прежде, только он никак не мог вспомнить, где и когда. Потом вспомнил! Это был звон бегущей воды. Вокруг, хотя он еще не видел, таял снег, и неслись потоки воды, журча, ворча, булькая и лепеча и даже, где-то в отдалении, глухо рыча. Сердце его сразу сильно забилось, хотя он еще не понимал, отчего. Он только понял, что морозу пришел конец. Совсем рядом капало с деревьев. Пока он глядел на одно из них, с веток соскользнул тяжелый снежный груз, и в первый раз за все время его пребывания в Нарнии Эдмунд увидел зелень — темную зелень ели. Но ему не пришлось как следует поглядеть и послушать, потому что Колдунья закричала:
— Что ты уставился как дурак? Выйди и помоги!
Конечно, Эдмунду пришлось подчиниться. Он вышел из саней в снег, правда, теперь это был уже не снег, а талая слякоть, и попытался помочь гному вытащить сани из грязной ямы, в которой они застряли. Они все-таки ухитрились сделать это, а потом, жестоко стегая несчастных оленей, гном заставил их везти сани дальше, но ненадолго. Вскоре они доехали до места, где снег стаял совсем, и со всех сторон, куда ни глянь, проступала зеленая трава. Если вам не приходилось, как Эдмунду, так долго видеть один лишь мир снега, вы и представить себе не можете, какая радость смотреть на эту зелень после нескончаемой белизны. Но вот сани снова стали.
— Все напрасно, ваше величество. По такой оттепели саням не проехать, — сказал гном.
— Значит, дальше пойдем пешком, — отрезала Колдунья.
— Пешком их ни за что не догнать, — возразил гном. — Тем более, что они успели-таки от нас оторваться.
— Ты кто: мой раб или мой советник? Не рассуждай, а делай то, что тебе говорят. Свяжи этой человечьей твари руки за спиной, а конец веревки возьми в руки и не выпускай. Будет упираться — подбодри кнутом. А с оленей срежь упряжь — они сами найдут Дорогу домой.
Гном выполнил ее приказания, и через несколько минут Эдмунду пришлось бежать изо всех сил со связанными за спиной руками. Он скользил по грязи и талому снегу, по мокрой траве и камням, спотыкался и падал, тогда гном начинал осыпать его грязными ругательствами, а порою обжигал его ударом кнута. Колдунья шла вслед за гномом и без конца твердила:
— Быстрее! Быстрее!
С каждой минутой зеленых островков становилось все больше, а снега — все меньше. Все новые и новые деревья сбрасывали с себя белые покровы. Вскоре нигде уже не было заметно белых силуэтов, всюду виднелись черные колючие ветви дубов, голые буки и вязы, темная зелень елей. Туман из белого постепенно превратился в золотистый, а потом совсем рассеялся. Засверкали изумительные солнечные лучи, пронизывая лес, а сквозь ветви и вершины засияло голубое небо.
Потом начали происходить еще более удивительные вещи. После очередного поворота дороги они оказались на полянке, окруженной рощицей серебристых берез. Эдмунд увидел, что вся земля усеяна точками маленьких желтых цветов — это цвел чистотел. Звон бегущей воды слышался все ближе и ближе, и вскоре дорогу им пересек самый настоящий ручей. Когда они перебрались через него, то на другом берегу увидели цветущие подснежники.
— Думай-ка лучше о себе! — крикнул гном, когда Эдмунд, заглядевшись на подснежники, замедлил шаги. И со злобой дернул за веревку.
Но, разумеется, Эдмунд все равно продолжал осматриваться вокруг. Не прошло и пяти минут, как он увидел новое чудо — стайку крокусов, распустившихся у корней старого дерева, — золотых, белых и пурпурных. А потом зазвучала музыка, еще более мелодичная, чем журчание бегущей воды. Недалеко от тропинки, по которой они шли, зачирикали птицы. И вдруг, точно это был некий условный сигнал, щебетанье и чириканье поднялось со всех сторон, а потом послышались и настоящие песни. Не прошло и пяти минут, как весь лес наполнился птичьей музыкой. Куда бы ни обратил свой взгляд Эдмунд, всюду он видел птиц: сидящих на ветках, летающих по небу, гоняющихся друг за другом, поглощенных своими маленькими ссорами или чистящих клювом перышки.
— Быстрее! Быстрее! — подгоняла Колдунья.
Вскоре от тумана не осталось и следа. Небо сделалось ярко-синим, время от времени по нему пробегало белое облачко. На широких полянах цвели первоцветы. В лесу поднялся легкий ветерок, который раскачивал ветви деревьев, рассеивая с них капельки влаги и принося путникам чудесный вольный запах. Деревья пробуждались к весенней жизни. Лиственницы и березы покрылись нежнейшей зеленью, зацвел золотой дождь. Буки раскрыли свои чудесные полупрозрачные листочки. Вдоль тропы деловито летали жужжащие пчелы.
— Это не оттепель, — неожиданно сказал гном и остановился.
— Это самая настоящая весна. Что нам делать?
Колдунья молчала.
— Говорю вам, вашей зиме пришел конец, — продолжал гном.
— И это мог сделать только Аслан.
— Если кто из вас еще раз произнесет это имя, — заорала Колдунья, — убью на месте!
Глава двенадцатая
ПЕРВЫЙ БОЙ ПИТЕРА
Как раз в то время, когда гном и Колдунья вели этот разговор, дети и Бобры направлялись в ту же сторону, опережая погоню на несколько миль. Они шли уже много часов подряд, и казалось, что они идут не наяву, а в каком-то чудесном сне. Им давно уже пришлось снять и оставить в укромном месте пальто. Порою они даже позволяли себе остановиться, оглядеться по сторонам и перекинуться несколькими словами:
— Посмотрите! Вон там зимородок!
Или:
— Это же самые настоящие колокольчики!
Или:
— Какой восхитительный запах! Что это?
Или:
— Вы только послушайте! Это же дрозд!
Когда же они шли молча, то жадно впитывали всю эту красоту, переходя от пятен теплого солнечного света к прохладным нежно-зеленым чащам. А из чащ — на просторные мшистые поляны, а потом — под широкую лиственную кровлю вязов, шелестящую где-то очень высоко у них над головами, а оттуда — в густые заросли цветущей дикой смородины или боярышника, где они буквально пьянели от сладкого аромата, побеждающего все другие запахи.
Они были поражены, увидев своими глазами, как поспешно уходит зима и как лес за несколько часов прошел путь от января к маю. Правда, они еще не знали, как не ведала и Белая Колдунья, что все это началось с того мгновения, когда Аслан ступил на землю Нарнии. Зато они хорошо знали, что именно ее чары породили эту бесконечную зиму и что если уже началась эта волшебная весна, то, значит, приключилось что-то неладное, ужасно неладное, с замыслами Колдуньи, а может быть, и с ней самой. Долгое время они шли по оттепели и, наконец, поняли, что по такой распутице
Колдунья не сможет гнаться за ними на санях. Поэтому они уже не спешили так, как прежде, и позволяли себе отдыхать и чаще, и дольше. И усталость была уже не той мучительной и тревожной, как раньше, — теперь они шли медленнее и чувствовали сильную сонливость и глубокое спокойствие. Так бывает к вечеру со всеми, кто целый день проработал на свежем воздухе. Лишь Сьюзен, носившая тесную обувь, была немного недовольна.
Путники давно уже оставили долину большой реки, ибо она повернула немного к северу, а им нужно было выйти к Каменному Столу, который находился, как сказали Бобры, недалеко от южного берега. Да по долине реки и невозможно было пройти. С оттепелью в нее устремился весь растаявший снег, и теперь на реке было настоящее половодье, всю долину покрыла желтая, кружащаяся, ревущая и грохочущая вода. Тропка, по которой они продвигались раньше, ушла под воду.
Солнце висело на небе уже очень низко, свет его стал чуть красноватым, тени удлинились, а цветы подумывали, не пора ли им закрыться на ночь.
— Теперь уже близко, — успокоил господин Бобер и повел свой отряд куда-то вверх по густому пружинящему мху (ступать по нему было удивительно приятно для уставших за день ног) к высокому склону, где росли редкие высокие деревья. Подъем становился все круче, а так как взбираться на него пришлось в конце очень трудного дня, казалось, что он отнимет у них последние силы. Все задыхались. Как раз в тот момент, когда Люси спрашивала себя, не следует ли им устроить еще одну остановку, очень длительную, чтоб уж потом сделать рывок вверх, они неожиданно оказались на самой вершине.
Им открылись бесконечные лесные просторы. Только на востоке, куда они сейчас все глядели, лес упирался в какую-то сверкающую гладь.
— Не может быть! — воскликнул Питер. — Там море!
А посреди открытой вершины холма стоял Каменный Стол — гигантская, очень угрюмая каменная плита, покоящаяся на четырех огромных каменных глыбах. На вид он казался невероятно древним; сверху донизу его покрывали какие-то линии и фигурки — может быть, буквы неведомой письменности. На одной из сторон площадки они увидели удивительный шатер. Особенно великолепно он выглядел сейчас, весь залитый красноватыми лучами заходящего солнца. Шатер был сделан из легкого материала, напоминавшего желтый шелк, а к земле его крепили крюки из слоновой кости. Над шатром на высоком шесте развевалось знамя с изображением красного льва, вставшего на задние лапы. Когда они разглядывали шатер, неожиданно заиграла музыка, и, повернувшись, они увидели его.
Аслан стоял в окружении странных и удивительных существ, выстроившихся полумесяцем. Кого там только не было! И Девы Источников, и Девы Деревьев (в нашем мире их обычно называют Наядами и Дриадами), играющие на струнных инструментах, — они были здесь музыкантами. И четыре огромных кентавра: лошадиные части их тел походили на английских тяжеловозов, а человеческие — на суровых и прекрасных великанов. Были здесь и один единорог, один бык с человеческой головой, пеликан, орел и огромный пес. Ближе всех к Аслану стояли два леопарда, один из них держал его корону, а другой — знамя с гербом.
Как только дети и Бобры увидели Льва, они растерялись и словно разучились говорить. Кто не бывал в Нарнии, тот ни за что не поверит, что какое-нибудь существо может быть сразу и добрым, и ужасным. Когда дети попробовали приглядеться к Аслану, их ослепило сияние золотой гривы, потом они встретили царственный, величавый взгляд его огромных, повергающих ниц глаз, и поняли, что не могут смотреть на него, и заволновались.
— Идите к нему, — шепнул господин Бобер.
— Нет, — шепнул Питер, — сначала вы.
— Нет, место Детей Адама — быть впереди зверей.
Он попятился, прячась за детей.
— Сьюзен, — шепнул Питер. — Может, ты? Женщин принято пропускать вперед.
— Нет, лучше уж ты, как старший.
Чем дольше стояли они так и перешептывались, тем сильнее было их замешательство. Питер первым понял, что надо делать. Он обнажил свой меч, отсалютовал им и торопливо сказал остальным:
— Пошли! Будем держаться вместе!
Он приблизился ко Льву и сказал:
— Мы пришли, Аслан!
Аслан отвечал ему:
— Приветствую тебя, Сын Адама, Питер. Приветствую вас, Сьюзен и Люси, Дочери Евы! Приветствую и вас, Бобер и Бобриха!
Голос его оказался низким и звучным, и было в нем нечто такое, что сразу освободило их от тревоги и неуверенности. Они почувствовали себя радостно и спокойно, и им показалось невежливым стоять перед ним и ничего не говорить.
— Но где же четвертый? — спросил Аслан.
— Он хотел предать нас и присоединился к Колдунье, о, Аслан! — ответил господин Бобер.
И тут что-то заставило Питера заговорить:
— Это скорее моя вина, Аслан. Я рассердился на него, и думаю, что из-за обиды он и поступил так нехорошо.
Аслан не стал ни обвинять Питера, ни оправдывать его, а просто стоял и смотрел на него своими огромными бездонными глазами. Все поняли, что тут больше обсуждать нечего.
— Пожалуйста, Аслан, — сказала вдруг Люси. — Неужели ничего нельзя сделать, чтобы спасти Эдмунда?
— Все, что можно сделать, будет сделано. Но это может оказаться труднее, чем ты думаешь.
Какое-то время он молчал. До этого момента Люси дивилась, каким покоем и царственной силой веет от Аслана, а тут ей вдруг показалось, что он безмерно печален. Но тень, омрачившая его, тут же исчезла. Лев тряхнул гривой и хлопнул передними лапами. ("Ужасные лапы! — подумала Люси. — Просто жуть, если он не умеет прятать когти!").
— Пока мы здесь будем беседовать — приготовить все для пира! Дамы, уведите Дочерей Евы в шатер и помогите им привести себя в порядок после дороги!
Когда девочки ушли, Аслан положил свою лапу, оказавшуюся очень тяжелой, но мягкой и нежной, как бархат, на плечо Питеру и сказал:
— Иди за мной, Сын Адама, я покажу тебе замок, в котором тебе предстоит жить королем.
Питер, все еще с обнаженным мечом в руке, вместе со Львом подошел к восточному краю площадки на вершине холма. Солнце уже садилось. И вся страна, простиравшаяся внизу, была залита закатным светом: лесистые холмы, долины и низовье большой реки, извивающейся, как серебряная змея. А еще дальше, за много-много миль отсюда, было море, а над морем — небо, полное облаков, окрашенных в закатные розовые тона. И в том самом месте, где долина Нарнии встречалась с морем, что-то ослепительно сверкало на вершине невысокого холма. То был, конечно, замок, и солнечный свет пылал в его окнах, но Питеру он показался огромной звездой, пожелавшей отдохнуть на морском берегу.
— Смотри, Человек! — сказал Аслан. — Это и есть Каир-Пара- вель. В его Парадном Зале стоят четыре каменных трона, и на один из них тебе предстоит взойти как королю. Я показываю замок именно тебе, потому что ты старший и тебе предстоит быть Верховным Королем, а остальные будут у тебя вассалами...
И снова Питер ничего ему не ответил, потому что музыка помешала ему говорить. Казалось, играют на рожке, только звук был приятнее и сильнее.
— Это рог твоей сестры, — пояснил Аслан, понизив голос так, что почти промурлыкал (если только мысль о том, что Лев может мурлыкать, не могла сойти за святотатство).
Несколько мгновений Питер ничего не понимал, потом увидел, что все кинулись в ту сторону, и услыхал, как Аслан промолвил, взмахнув лапой:
— Назад! Этот бой должен принять принц!
Тут Питер все понял и стремглав побежал к шатру. Перед ним предстало ужасное зрелище.
От шатра во все стороны разбегались наяды и дриады. Навстречу ему неслась Люси со всей быстротой, какую могли развить ее маленькие ножки, лицо ее было белым, как бумага. Потом он увидел Сьюзен: она мчалась к ближайшему дереву, ее преследовал какой-то огромный серый зверь. Сьюзен взлетела на дерево, зверь тут же оказался рядом. Сначала Питер подумал, что это медведь, потом увидел, что эта тварь напоминает овчарку, хотя слишком велика для собаки. Наконец он сообразил, что это волк. Волк стоял на задних лапах, передними царапал ствол дерева, щелкал зубами и рычал. Сьюзен сумела добраться лишь до второй большой ветки. Когда волк вытянулся, ее нога оказалась всего в нескольких дюймах от щелкающих зубов. Питер не мог понять, почему она не лезет выше или хотя бы не ухватится покрепче, потом увидел, что она вот-вот потеряет сознание — и тогда сразу свалится с дерева.
То, что испытал Питер, нельзя назвать приливом отваги — скорее это была сосущая дурнота. И все-таки он устремился к чудовищу, нацеливаясь ударить его мечом в левый бок. Но промахнулся.
Волк извернулся быстрее молнии, уставился на Питера горящими глазами, широко разинул пасть и жутко завыл. И выл он не потому, что был разъярен, — просто он не мог сдержать вой, который сам собою рвался из его глотки. Остальное произошло очень быстро. Не успев ни о чем подумать, Питер пригнулся и изо всех сил ударил острием меча между передними лапами зверя, туда, где должно было находиться его сердце. Потом все спуталось и завертелось, как в каком-то жутком кошмаре. Питер старался освободить меч и в отчаянии тащил его к себе, а волк был не то жив, не то мертв. Его оскаленные зубы лязгали у самого лба Питера, а вокруг была только кровь и волчья шерсть. Когда взгляд Питера прояснился, он увидел, что чудовище мертво. Он вытащил меч, выпрямился, вытер пот со лба и закрыл глаза, чтобы унять головокружение. Он устал до предела.