— Тогда я убегу, — пробормотал побледневший Шаста.
— Да, это будет лучше, — согласился Конь. — Но почему бы тебе не убежать вместе со мной?
— А ты тоже хочешь бежать? — спросил его Шаста.
— Да, если ты согласен бежать вместе со мною, — отвечал Конь.
— Это редкая удача для нас обоих. Ты же понимаешь, если я убегу без всадника, всякий, кто меня увидит, подумает: “Это потерявшийся конь” — и начнет меня сразу же ловить. А если со мною будет всадник, у меня появится шанс пройти через всю их страну. Поэтому ты можешь очень помочь мне. Но если ты убежишь один, подумай, далеко ли ты уйдешь на этих твоих нелепых человеческих ногах (глупее ничего не придумаешь — вот что я думаю о таких ногах)... Тебя нагонят и поймают в два счета. Но со мною ты уйдешь от любой погони. Значит, я могу помочь тебе. Надеюсь, ты умеешь ездить верхом?
— Конечно, — сказал Шаста. — Я часто езжу верхом на нашем осле...
— Верхом — вот на нем? — фыркнул Конь с выражением крайнего презрения. И он хотел еще что-то добавить, но вместо слов у него получилось резкое, отрывистое ржание. — Это ты называешь — верхом! Йо-го-го-го!
Говорящие Лошади, когда сильно рассержены, всегда начинают говорить с сильным лошадиным акцентом. Успокоившись, Конь продолжал:
— Короче говоря, ездить верхом ты не умеешь. Это серьезное препятствие для наших планов. Когда мы отъедем подальше, мне придется научить тебя этому. Но, надеюсь, хоть падать-то ты можешь?
— Ну, упасть сумеет каждый, — сказал Шаста.
— Нет, я спрашиваю не о том, сумеешь ли ты свалиться на землю. А о том, сумеешь ли ты потом встать сразу на ноги, не реветь, и снова влезть, и снова упасть, и снова встать и влезть, и не бояться, что упадешь снова?
— Я ... я постараюсь, — неуверенно промямлил Шаста.
— Бедный детеныш! — сказал Конь уже мягче. — Я и забыл, что ты еще жеребенок! Со временем я сделаю из тебя превосходного наездника... Но вернемся к нашему теперешнему положению. Нам нельзя пускаться в путь, пока те двое, в хижине, не уснут. Чтобы не тратить время понапрасну, обговорим наши планы. Мой тархан сейчас держит путь на север, к огромному городу, который они называют Ташбаан, ко двору их тисрока...
— Послушай, — Шаста был поражен тоном, каким Конь произнес это слово. — Ты забыл добавить: да живет он вечно!
— Зачем? — возмутился Конь. — Я — свободный нарнианин, почему же я должен говорить так, как говорят рабы и дураки? Я же не хочу, чтобы он жил вечно, и знаю, что не будет он жить вечно, желай я ему это или не не желай... А ты, как я вижу, тоже с нашего вольного Севера, поэтому пусть в наших беседах с тобой больше не будет этого рабского южного языка!.. Так вот, как я уже сказал, мой хозяин держит путь на север, в Ташбаан.
— Значит, нам лучше бежать на юг?
— Ни в коем случае, — отрезал Конь. — Видишь ли, он считает, что я такой же немой и неразумный, как все их кони. А если бы я и в самом деле был таким, то, оказавшись на воле, я пошел бы назад, домой, к своему стойлу в своей конюшне — то есть к его дворцу, который к югу отсюда, в двух днях пути. Ему никогда не взбредет в голову, что я могу сам отправиться на север. Ну, а если не найдет меня дома, то решит, что кто-то из той деревни, что мы недавно проехали, выследил и украл меня.
— Уррра! — воскликнул Шаста. — Значит, на север! Всю жизнь меня тянуло на север!
— Разумеется, — ответил Конь. — Так и должно было быть. В тебе говорила вольная кровь северянина. Только не надо так громко кричать об этом... Впрочем, мне кажется, им уже пора заснуть.
— Я подкрадусь и гляну, — сказал Шаста.
— Хорошая мысль, — одобрил Конь. — Только осторожнее, чтобы не заметили.
Теперь уже совсем стемнело, и воцарилась тишина, нарушаемая только плеском воды у берега. Но Шаста почти не замечал этого шума, так как тот преследовал его день и ночь, всю жизнь. Он подошел к дому и увидел, что света уже нет, а когда прислушался, то не различил ни звука. Он свернул за угол, к единственному окошку, и, спустя минуту, уловил знакомый звук — громкий, с присвистом храп старого рыбака. С каким-то странным весельем мальчик подумал, что если все сложится хорошо, никогда уже больше не услышит он этого храпа. Затаив дыхание, Шаста прокрался по траве назад, к стойлу ослика. Сейчас он почувствовал и некоторую грусть, но радость была все-таки сильнее. Он нащупал на стене стойла место, где был спрятан ключ. Отпер дверь, нашел в темноте седло и другое убранство Коня, оставленное хозяином на ночь в стойле. Нагнувшись, мальчик поцеловал ослика в нос.
— Прощай, — сказал он. — Жалко, что нельзя взять тебя с собою.
— Ну, наконец-то, — успокоился Конь, когда Шаста вернулся к нему. — А я уже начал думать, не вышла ли какая-нибудь заминка.
— Я забрал из стойла твои вещи, — сказал Шаста. — Объясни, как их надеть на тебя?
За несколько минут мальчик снарядил Коня, причем он больше всего боялся нечаянно звякнуть сбруей, а Конь все время приговаривал:
— Эту подпругу надо затянуть потуже... Застегни ее на пряжку, она должна быть где-то ниже... Подтяни стремена покороче, себе по росту...
Когда приготовления закончились, Конь добавил:
— А теперь запомни: удила, так и быть, пусть останутся — но только для видимости. Все равно ты не умеешь ими пользоваться. Привяжи их сразу к луке седла... Да не затягивай, сделай свободнее, чтоб ничто не мешало мне поворачивать голову... И ни в коем случае не прикасайся к ним!
— Тогда зачем же они? — удивился Шаста.
— Для того чтобы направлять меня, — отвечал Конь. — Но в нашем путешествии я сам буду решать, куда нам идти, поэтому держи руки от них подальше. И еще — прошу тебя, не хватайся за мою гриву.
— Но как же так, — растерянно сказал Шаста, — если нельзя держаться ни за удила, ни за гриву, как же мне тогда усидеть?
— Держись руками за свои колени, — посоветовал Конь. — Сожми коленями мои бока со всей силой, какая у тебя найдется, а сам сиди прямо, как палка. Кстати, что ты там делаешь со шпорами?
— Привязываю к пяткам — что еще с ними можно делать?
— Будет лучше, если ты их сразу снимешь и положишь в седельную сумку. Когда приедем в Ташбаан, продай их... Готово? Ну, думаю, теперь тебе можно садиться на меня.
—Ой! Какой ты страшно высокий! — сказал Шаста, когда к нему вернулось дыхание после первой неудачной попытки.
— Не забывай, что я Конь, — услышал он в ответ. — Если бы кто-нибудь увидел, как ты на меня взбираешься, он бы в темноте решил, что я стог сена... Ну, на этот раз было чуть получше... А теперь сядь прямо и не забывай о коленях... Святые небеса! Не смешно ли — Конь, который вел конный полк в атаку и выигрывал гонки, заполучил себе в седло такой вот мешок с картошкой! Но, как бы там ни было, нам пора уходить отсюда.
И он тихонько не то заржал, не то хихикнул, и не совсем уж неласково.
Так началось их ночное путешествие. Сначала они предприняли массу предосторожностей: направились прямо на юг и прошли от избушки рыбака до небольшой речки, впадавшей в море. Там Конь постарался оставить в прибрежной грязи несколько совершенно отчетливых отпечатков копыт, да так, чтобы всем было ясно: конь шел на юг. Затем беглецы пошли вброд через речку, но, дойдя до середины, повернули вверх по течению и так продвигались по реке, пока не поднялись на сотню ярдов выше того места, где был дом. После этого они присмотрели на берегу местечко, покрытое твердой галькой, — там не могло остаться следов. И только тогда выбрались на берег. Потом, не убыстряя шага, Конь с Шастой направился на север и так шел до тех пор, пока все, что составляло мир мальчика: дом, дерево, стойло ослика — не потонуло в серебристом мраке летней ночи.
Они поднимались все выше и выше по склону и оказались на самой вершине гребня — того самого гребня, на котором заканчивался известный Шасте мир. Но сейчас Шаста не видел там ничего, кроме серого степного пространства, поросшего травой. Оно, казалось, было бесконечным — дикое, пустынное и привольное.
— Слушай, — предложил Конь, озирая степь, — тебе не кажется, что это самое подходящее место для того, чтобы удариться в полный галоп?
— Ой, не надо, пожалуйста! — взмолился Шаста. — Потом... как-нибудь... Я не знаю... и, простите меня, Конь, я не знаю, как вас зовут?
— Брихи-хинни-бринни-хухи-хах, — отвечал Конь.
— Мне это ни за что не выговорить, — сказал Шаста. — Можно я буду звать тебя Бри?
— Ну, если это все, на что ты способен, — зови, что тут поделаешь, — разрешил Конь. — А как мне называть тебя?
— Меня зовут Шаста.
— Хмм, — фыркнул Бри. — Такое имя действительно сразу не выговоришь... Но вернемся к делу. О галопе. Да будет тебе известно, что он переносится намного легче, чем тряская рысца... хотя бы потому, что ты не сможешь встать, а следовательно, упасть. Сжимай коленями мои бока, гляди все время прямо между моими ушами. И ни в коем случае не смотри на землю. Готов? Тогда — Нарния и Север!
Глава вторая
ПРИКЛЮЧЕНИЯ В ДОРОГЕ
Был уже почти полдень, когда Шаста проснулся от прикосновения чего-то теплого и мягкого. Открыв глаза, он сразу же увидел длинную лошадиную морду, которая почти касалась его лица губами и носом. Он вспомнил удивительные события минувшей ночи и попытался сесть. И сразу же застонал.
— Ой, Бри! — произнес он прерывающимся от боли голосом. — Я все себе стер. Все. Мне с места не сдвинуться.
— Доброе утро, малыш, — приветствовал Бри. — Боюсь, что действительно ты чувствуешь себя... хмм... немного окостенело. Не от падений. Ты упал всего каких-то десять раз., ну, может, чуть побольше, не стану спорить... Но все обошлось. Просто прелесть какая мягкая и упругая трава — упасть на такую одно удовольствие. Только один раз я немного испугался за тебя — когда мы пробирались сквозь жесткий кустарник. Там на самом деле могло кончиться скверно. Нет, ты чувствуешь себя разбитым от самой езды. Поначалу она дается трудно... Ты собираешься завтракать? Я свой уже закончил.
— Ну его, этот завтрак, и все остальное тоже, — простонал Шаста. — Говорю тебе, не могу двинуть даже пальцем.
Но Конь продолжал легонько подталкивать его мордой и копытом, так что Шасте волей-неволей пришлось встать на ноги. Он огляделся: где же они находятся? За спиной у них была небольшая рощица, а прямо перед ними — покрытый травой и густо усеянный цветами склон, заканчивающийся обрывом. Снизу доносился шум волн, разбивающихся о камни. Так было море. Шасте никогда не приходилось видеть море с такой высоты, поэтому он даже не представлял, что оно такое огромное и может иметь сразу столько разных цветов и оттенков. Над морем кружили чайки, а от земли поднималось марево — день стоял ослепительно яркий и жаркий.
Но главное, на что обратил внимание Шаста, был воздух. Он долго не мог понять, чего же в нем не хватает, пока наконец не догадался: запаха рыбы. Потому что там, где прошла его жизнь, в избушке Аршиша и на дворе, среди растянутых сетей, все навек пропиталось запахом рыбы. А этот новый для него воздух был настолько свежим и чистым, что мальчик дышал полной грудью, а вся его прежняя жизнь показалась далекой и ненастоящей. На минуту он даже забыл о всех своих синяках и ушибах, о боли во всем теле и спросил:
— Бри, ты что-то говорил про завтрак. Или мне послышалось?
— Говорил, — отозвался Бри. — Поищи в седельной сумке, в ней что-нибудь найдется. Сумка вон там, на дереве — ты повесил ее туда прошлой ночью, точнее — нынешним утром.
Они обследовали седельную сумку и не без успеха. В сумке лежало жареное мясо (уже начавшее портиться, но самую чуточку), комок сушеных фиг, кусок зеленого сыра, небольшая бутыль с вином и кошелек с деньгами, в котором было около сорока полумесяцев — больше, чем когда-либо доводилось видеть Шасте.
Шаста осторожно сел, потому что все у него болело по-прежнему, прислонился спиной к дереву и взялся за жареное мясо. Бри, чтобы составить ему компанию, сорвал немного травы, потом вдруг застыл на месте.
— Ох! — произнес он набитым травой ртом. — Ведь свободный Говорящий Конь никогда не должен брать чужое, воровать. Но, я думаю, эту сумку с припасами мы можем взять. Ведь мы пленники. Нас без нашего согласия схватили и увезли в чужую страну. Мы бежим из вражеского плена. Значит, эта еда и деньги — военная добыча. Трофеи. Кроме того, не будь еды, чем бы я тебя накормил? Наверно, ты, как и все люди, не можешь есть природную пищу? Я имею в виду овес и траву.
— Не могу.
— А если постараться?
— Все равно. Мне не протолкнуть их в себя. И у тебя тоже ничего не получится, если ты попробуешь мою еду.
— Конечно. Вы, люди, едите просто очень странные вещи, если не сказать больше... Фррр!
Когда Шаста уплел свой завтрак (вкуснее ему не доводилось ничего пробовать), Бри сказал:
— А теперь мне надо немного поваляться на траве, перед тем как снова надевать это противное седло.
И он приговаривал: “Хорошо! Ах, как хорошо!” — опрокинувшись на спину, перебирая в воздухе всеми четырьмя ногами.
— Тебе надо бы сделать то же самое, Шаста, — наставительно добавил он. — Если бы ты знал, как это освежает и взбадривает все тело!
Но Шаста разразился громким хохотом, а когда смог сказать что-то членораздельное, заявил:
— Ну и потеха! Особенно когда ты вот так ездишь по траве на спине, копытами вверх! — и снова прыснул.
— Не донимаю, что тут смешного! — обиделся Бри.
Вдруг он резко перекатился со спины на бок, поднял голову и сердито поглядел на Шасту, задышав так, что бока у него заходили ходуном.
— Это действительно смешно? — спросил он, и в голосе его послышалась тревога.
— Ну да, — ответил Шаста. — А в чем дело?
— Я в первый раз подумал, а валяются ли так настоящие Говорящие Лошади? Как ты думаешь? Может быть, это всего лишь глупый, шутовской трюк, который я перенял у этих, бессловесных? Какой ужас, если, вернувшись в Нарнию, вдруг обнаружу, что я нахватался здесь всяких подлых, низменных, глупых привычек!.. Отвечай же мне, Шаста, только начистоту. Не щади моего самолюбия. Настоящие, свободные, Говорящие Лошади катаются на спине?
— Да откуда мне знать? Если тебе интересно мое мнение, пожалуйста. На твоем месте я бы не стал ломать над этим голову. До Нарнии надо сначала добраться, а там уж выяснять, что у них принято, а что не принято. Ты хоть знаешь туда дорогу?
— Дорогу я знаю лишь до Ташбаана. А дальше — смутно. Я знаю, что за Ташбааном начинается пустыня, как-нибудь через нее переберемся. За пустыней — Северные Горы. А там кого-нибудь спросим. Помни о том, что Нарния — на Севере! И тогда нас ничто не собьет с дороги. Но, честно говоря, я буду рад, когда Ташбаан останется у нас позади. И мне, и тебе лучше держаться подальше от больших городов.
— Тогда, может быть, обойти и этот город?
— Не стоит. Обходя Ташбаан, придется забраться далеко вглубь материка, а там обжитые и густо населенные места, много дорог. Я там не бывал и тех дорог не знаю. Нет, нам надо держаться поближе к побережью. Тут лишь холмы и степи, и живут лишь овцы, кролики да чайки. Из людей мы встретим разве несколько пастухов... Кстати, раз уж мы заговорили о дороге, то почему бы нам не двинуться дальше?
Шаста последовал совету: оседлал Бри, забрался к нему на спину. Все тело мальчика немилосердно болело. Но Конь был добр с ним и все послеполуденное время шел тихим и ровным шагом. Начало смеркаться. По крутой тропке они спустились в долину и набрели на какую-то деревушку. Не доезжая до нее, Шаста спешился и пошел в деревню один, чтобы купить каравай хлеба, редиски и лука. Тем временем Конь легкой рысью обогнул деревню и встретил Шасту у противоположной околицы. Такую операцию они потом повторяли через ночь.
С каждым днем Шаста чувствовал себя лучше, мускулы его крепли, и он падал все реже и реже. Но Бри продолжал ворчать, что Шаста держится в седле, как мешок с мукой.