Дверь открылась, вошел Отшельник с большой деревянной миской. Осторожно поставив миску возле постели, он спросил:
— Как ты себя чувствуешь, дочь моя?
— Очень болит спина, отец, — отвечала девочка, — но в остальном, кажется, все хорошо.
Он встал возле нее на колени, положил руку на лоб и пощупал пульс.
— Пока обошлось без лихорадки, — сказал он. — Значит, все будет хорошо. Не вижу причин, которые помешали бы тебе встать с постели завтра утром. А сейчас выпей это.
Он взял деревянную миску и поднес ее к губам девочки. Сделав первый глоток, Аравис не могла удержаться от гримасы отвращения — потому что козье молоко, если вы к нему не привыкли, может показаться очень неприятным на вкус. Но ей хотелось пить, поэтому она взяла себя в руки, выпила все и сразу почувствовала себя намного лучше.
— Теперь, дочь моя, тебе лучше всего уснуть, если сможешь, — сказал Отшельник. — Раны твои промыты и перевязаны. И хотя они очень болезненны, но не опаснее ударов бича. По-моему, лев этот был какой-то странный. Вместо того, чтобы вырвать тебя из седла и впиться зубами, он только прочертил когтями по твоей спине десять царапин — болезненных, но не глубоких.
— Что ж, — ответила Аравис. — Значит мне снова повезло.
— Дочка, — сказал Отшельник, — я прожил в нашем мире уже сто и девять зим и ни разу еще не встречался с тем, что ты называешь Везением. В этом происшествии многое для меня непонятно, но если понадобится, будь уверена — мы во всем разберемся.
— А как же Рабадаш и его две сотни конников? — спросила Аравис.
— Думаю, что они пойдут не здесь, — ответил Отшельник. — Мне кажется, они нашли брод намного восточнее того места, где переправились вы. Оттуда они пойдут прямо на Анвард.
— Бедный Шаста! — сказала Аравис. — Где он теперь? Успеет ли опередить их?
— Будем надеяться на лучшее, — произнес Отшельник.
Аравис снова легла и спросила:
— Сколько же я проспала? Кажется, уже стемнело?
Отшельник выглянул в единственное окошко (выходившее на север).
— До ночи еще далеко, — сказал он вскоре. — Это идут облака с Грозовой Головы. В такое время года ненастье к нам приходит именно оттуда. Значит, ночью будет густой туман.
На следующее утро Аравис и впрямь чувствовала себя так хорошо (если не считать того, что спина еще чуточку побаливала), что после завтрака, состоявшего из овсяной каши со сливками,
Отшельник разрешил ей встать. Разумеется, она сразу направилась беседовать с Лошадьми. Погода изменилась. Лишь пространство внутри ограды походило на огромную зеленую чашу, наполненную золотым солнечным светом. Обитель была тихим уединенным местом, очень мирным и покойным.
Хвин рысью бросилась к девочке и осыпала ее своими лошадиными поцелуями. Они начали расспрашивать друг дружку о здоровье и о том, хорошо ли им спалось.
— Но где же Бри? — спросила Аравис.
— Вон там, — Хвин кивнула в противоположную сторону. — Мне кажется, что тебе следует пойти и поговорить с ним. С Бри происходит что-то неладное. Мне не удалось добиться от него ни единого слова.
Они пересекли двор и увидели, что Бри лежит мордой к стенке. Он наверняка слышал, как они подошли к нему, но не повернул головы и ничего не сказал.
— Доброе утро, Бри, — обратилась к нему Аравис. — Не правда ли, чудесное утро?
Бри проворчал что-то невнятное.
— Отшельник сказал, что Шаста, скорее всего, успел вовремя найти короля Луна, — продолжала Аравис. — Так что можно надеяться, что всем нашим тревогам пришел конец. Бри, наконец-то мы почти в Нарнии!
— Никогда я не увижу Нарнию! — тихо промолвил Бри.
— Почему? — спросила Аравис. — Ты себя плохо чувствуешь, дорогой Бри?
— Я возвращаюсь в Калормен, — тихо и уныло сказал он.
— Что-о? — удивилась Аравис. — Снова в рабство?
— Да, — отвечал Бри. — Потому что только для рабства я и гожусь. Неужели я смогу смотреть в глаза свободным Лошадям Нарнии? После того, как бросил Кобылу, девочку и мальчика на съедение льву? После того, как я сумел лишь умчаться самым быстрым галопом, спасая свою жалкую, никому не нужную жизнь?
— Все мы бежали изо всех сил, — сказала Аравис.
— Но Шаста не бежал! — фыркнул Бри. — По крайней мере, если и бежал, то в нужном направлении! Назад'. И это мой главный позор! Я, звавший себя боевым Конем, хваставший сотней сражений, в которых принимал участие, — я спасовал перед человеческим детенышем. А ведь он всего-навсего жеребенок, который никогда не держал меч в руках и никогда не имел сколько-нибудь приличного воспитания и даже примера для подражания!
— Я понимаю тебя, — сказала Аравис. — Потому что чувствую то же самое. Шаста — настоящее чудо. А я такая же плохая, как и ты, Бри. Я пренебрегала им, смотрела на него сверху вниз с самого начала, как только мы встретились с вами, но он оказался лучше нас всех. Только я думаю, что нам надо не возвращаться в Калормен, а встретиться с ним и попросить прощения.
— Ты-то это можешь, — сказал Бри. — Ты ничем себя не опозорила. Но для меня все потеряно.
— Милый мой Конь! — услышали они голос Отшельника, который незаметно приблизился к ним, почти неслышно ступая босыми ногами по свежей росистой траве. — Дорогой мой Конь! Ничего ты не потерял, кроме тщеславия да излишнего самомнения. Нет, нет, кузен! Не прижимай так уши и не тряси своей гривой. Коли ты действительно так раскаиваешься и стыдишься, то должен учиться прислушиваться к голосу разума. Ты привык считать себя Великим Конем, живя среди своих несчастных бессловесных собратьев, а на самом деле ты совсем не таков. Конечно, ты был и смелее, и умнее, чем они, но в Нарнии ты вряд ли покажешься кому-нибудь выдающимся. В глубине души ты и сам всегда знал, что не являешься чем-то особым. Ты всегда был вполне приличным Конем, если не вдаваться в подробности, потому что, по правде говоря, ты порою принимал одно за другое. Ну, а теперь если и ты, и твоя подруга зайдете за тот угол, в кухню, то там найдется для вас еще немного теплого пойла...
Глава одиннадцатая
НЕПРОШЕННЫЙ ПОПУТЧИК
Шаста выбежал за ворота и увидел устремившийся вверх склон, поросший травою, вереском, а еще выше — деревьями. Теперь он ни о чем не думал и не строил никаких планов, а просто бежал, и на это уходили все силы. Руки и ноги у него дрожали, в боку больно кололо, пот, стекавший со лба, попадал в глаза. От этого он плохо видел, и глаза у него жгло. К тому же бежал он по очень неровной земле, все время спотыкался, а один раз чуть не подвернул ногу, наступив на шаткий камень.
Деревья здесь были гуще, а все открытые места заросли папоротником. Солнце вскоре зашло, но прохладнее от этого не стало. Шасте казалось, что в этот жаркий день мошкары было вдвое больше, чем обычно. Она почти сплошь облепила лицо Шасты, а он даже и не пытался смахнуть ее — его силы и внимание уходили на другое.
Вдруг где-то заиграл рог — не такой, как огромные рокочущие рога Ташбаана, а веселый охотничий рожок. Наконец Шаста выскочил на большую поляну и с разбегу влетел в толпу людей. Это были мужчины — человек пятнадцать-двадцать — в охотничьих костюмах зеленого цвета. Кое-кто уже сидел верхом, другие держали коней на поводу. Человек в центре группы собирался сесть на коня, другой держал ему стремя. Первый — дородный и веселый господин с красными, как яблоки, щеками и блестящими глазами — и был король.
Шаста ворвался в их группу, и все взоры обратились к нему, а король, похоже, даже забыл, что собирался садиться на коня. Взгляд его засиял, он рванулся к Шасте, протягивая руки, и крикнул низким, но звучным голосом, который, казалось, исходил чуть ли не из самого сердца:
— Корин! Сын мой! Почему ты пешком и в лохмотьях? Что... — Нет... — с трудом выговорил задыхающийся от бега Шаста и энергично замотал головой. — Я — не принц Корин. Знаю, что похож на него... видел его высочество... в Ташбаане... Он шлет вам привет.
Король, не отрываясь, смотрел на Шасту каким-то странным взглядом.
— Вы — король Лун? — по-прежнему задыхаясь, продолжал Шаста. И, не дожидаясь ответа, выпалил: — Господин король... скачите, что есть сил... В Анвард... заприте ворота... на вас идет враг... Рабадаш и две сотни конников...
— А ты уверен в этом, мальчик? — спросил один из мужчин, стоявших рядом с королем.
— Видел своими глазами, — отвечал Шаста. — Они были у реки. Я несся наперегонки с ними всю дорогу от Ташбаана.
— Пешком? — спросил вельможа, чуть приподняв брови.
— Кони... у Отшельника, — ответил Шаста.
— Не трать времени на расспросы, Даррин, — заговорил король Лун. — Мальчик сказал правду — это видно по его лицу. Незамедлительно скачем в замок, господа. Мальчику — запасного коня. Ты можешь ехать быстро, дружок?
Вместо ответа Шаста поставил ногу в стремя лошади, которую ему подвели, и мгновенно оказался в седле. В течение последних недель он сотни раз садился таким образом на Бри. И делал теперь это намного лучше, чем в первую ночь, когда, по словам Бри, лез на лошадь, как на стог сена.
Ему было приятно услышать, что лорд Даррин сказал королю:
— У мальчика посадка настоящего наездника, сир. Судя по его виду, он благородного происхождения.
— Его происхождение... хм... это и есть главный вопрос, — неопределенно отвечал король.
Он снова посмотрел на Шасту прежним взглядом — с жадным вниманием, точно был голоден и собирался его съесть.
Но у Шасты не было времени раздумывать об этом. Отряд сорвался с места стремительным галопом, и Шасте пришлось нелегко. Он сидел в седле действительно превосходно, но понятия не имел, что делать с удилами — ведь Бри, как помните, строго-настрого запретил ему даже прикасаться к ним.
Сначала он очень осторожно, краешком глаза, приглядывался к тому, что делали остальные. Так делают некоторые из нас в компании, если не вполне уверены, что правильно обращаются с ножом и вилкой. Все-таки он не рискнул по-настоящему направлять свою лошадь и решил довериться ей, считая, что она последует за остальными. Конечно, лошадь эта была самой обыкновенной, а не Говорящей, и ума у нее хватило лишь на то, чтобы сообразить, что чужой мальчишка, оказавшийся у нее на спине, не имеет ни хлыста, ни шпор и вовсе не является хозяином положения. Поэтому Шаста вскоре оказался в самом конце кавалькады и все больше и больше отставал от остальной группы всадников.
Тем не менее поначалу лошадь скакала довольно быстро. Мошкара куда-то пропала, и встречный ветер приятно освежал разгоряченное лицо. Он снова мог по-настоящему, всей грудью, дышать и думать. Он выполнил свою задачу. Теперь, в первый раз после того, как они покинули Ташбаан (казалось, что это было невообразимо давно), он мог просто ехать и наслаждаться ездой.
Он поднял голову, чтобы поглядеть на горы, не стали ли они ближе. Но, к глубокому своему разочарованию, вообще их не увидел, потому что с той стороны ему навстречу двигалась неопределенная серая дымка. Он никогда не бывал прежде в горах, поэтому удивился и сильно заинтересовался — что же происходит?
— Это, наверное, облако, — сказал он себе. — Надо понимать, оно спускается вниз. А до этого оно было там, на горе, а еще раньше — прямо в небе. Значит, скоро оно спустится сюда, и я увижу, какое оно изнутри. Вот забавно — я ведь раньше часто спрашивал, что у него внутри.
Далеко от него, с левой стороны и чуточку сзади, солнце готовилось совсем скрыться за горизонтом.
Тем временем всадники выбрались на неровную дорогу и помчались по ней с очень хорошей скоростью. Лошадь Шасты по-прежнему шла в самом конце. И так как дорога раза два повернула и пошла по густому лесу, он вскоре потерял из виду остальных. Потом дорога нырнула в туман — или, точнее, на них наполз туман, и все вокруг затянуло серой дымкой. Шаста сразу понял, что внутри облака очень холодно и сыро и вдобавок темно. С невероятной скоростью серость переходила в темноту.
Впереди, в голове кавалькады, кто-то то и дело трубил в рог, и с каждым разом звук этот казался все дальше и дальше. Шаста уже не видел всадников и постарался побыстрее преодолеть очередной поворот. Но и за поворотом он их не увидел. Если говорить честно, он больше уже ничего не увидел. Лошадь его, как назло, перешла на спокойный шаг.
— Да иди же, лошадка, иди, милая! — уговаривал ее Шаста.
Снова где-то протрубил рог — на этот раз еле слышно. Бри всегда напоминал мальчику, чтобы он держал ноги пятками наружу, и Шаста был уверен, что если надавить пятками на бока лошади, то произойдет нечто ужасное. Теперь, по его мнению, настало время посмотреть, что из этого получится.
— Смотри, лошадка! — сказал он. — Если ты немедленно не взбодришься, знаешь, что я с тобой сделаю? Я вгоню в тебя мои пятки. Я это сделаю!
Лошадь не обратила на угрозу никакого внимания. Тогда Шаста, усевшись потверже в седле, ухватился руками за свои колени, крепко стиснул зубы и изо всех сил ударил пятками по ее бокам. В результате лошадь сделала вид, что переходит на рысцу, пробежала так с десяток ярдов, а потом снова перешла на ленивый шаг. Тем временем совсем стемнело, рога больше не было слышно — то ли там впереди почему-то перестали трубить, то ли ускакали слишком далеко. Он лишь слышал, как мерно капала влага с ветвей деревьев.
— Ну что ж, — смирился Шаста, — даже таким шагом мы когда-нибудь куда-нибудь приедем. Вот только как бы не въехать таким манером в рабадашево войско.
Они ехали, как показалось Шасте, очень долго — никуда не спеша, будто на прогулке. Он успел уже возненавидеть эту лошадь и вдобавок сильно проголодался.
Наконец они доехали до развилки — дальше в противоположные стороны шли две дороги. Пока Шаста ломал голову, которая из дорог ведет к Анварду, позади послышался какой-то шум. Он вздрогнул. Это был цокот множества идущих рысью лошадей.
— Рабадаш! — сказал себе Шаста. — Хотел бы я знать, какую дорогу он выберет.
Конечно, догадаться об этом сейчас было невозможно, и Шаста рассуждал дальше:
— Если я выберу одну из них, то он, может быть, поедет по другой. Но если я буду стоять тут, на перекрестке, меня схватят наверняка.
Шаста спешился и изо всех сил потащил за собой лошадь по дороге, ведущей направо. Цокот копыт стремительно надвигался, и через несколько минут Шаста понял, что всадники уже на перекрестке. Мальчик затаил дыхание, выжидая, какую дорогу они выберут.
Послышалась громкая команда:
— Стой!
Вслед за этим раздались звуки, привычные любому кавалеристу, — лошадиное фырканье, топот копыт, нетерпеливое переступание с ноги на ногу, скрежет зубов, грызущих мундштуки, легкие шлепки — это всадники похлопывали коней по шее. Затем заговорил чей-то голос:
— Слушайте внимательно! Отсюда до замка чуть больше двухсот ярдов. Напоминаю мой приказ. Как только вступим в Нарнию, убивать будем лишь в самом крайнем случае. Как можно меньше крови. Нам придется дорого заплатить за каждую каплю нарнианской крови — галлоном нашей собственной. Но так будет лишь в этом деле. Боги еще ниспошлют нам более счастливый час, и тогда мы не оставим никого в живых между Каир-Паравелем и Фонарным Заповедником. Но сейчас мы не в Нарнии. Здесь, в Арченланде, совсем другое дело. В атаке на замок короля Луна главное — скорость, остальное не имеет значения. Покажите же мне свое рвение. Замок должен стать моим еще до истечения этого часа. Если вы сделаете это, я отдам вам все, что в нем есть. Из добычи я себе не оставлю ничего. Перебейте всех мужчин-варваров, каких там найдете, — даже младенцев, родившихся нынче утром. Женщин, золото, оружие, вино делите как вам угодно. Но если кто-нибудь из вас попятится назад, когда мы будем у ворот, я сожгу того заживо. А теперь—вперед! Во имя Таша неумолимого и неодолимого!
С оглушительным топотом колонна снова пришла в движение, и Шаста смог свободно вздохнуть. Они выбрали другую дорогу.
Ему показалось, что отряд очень долго поворачивал. Хотя весь этот день Шаста думал и говорил только о “двух сотнях конников”, он не представлял себе, как же это много на самом деле. Но наконец топот и звяканье затихли вдалеке. Он остался один и снова услышал, как капает с деревьев вода.