Снова дрогнула бочка, в которой сидела Вава. Леня не боялся крыс, но по спине его бегали мурашки, когда он смотрел на звеньевую.
Где-то далеко прозвучал горн. В ту же секунду крыса вылетела из бочки. Дрыгая лапами, она взвилась вверх и исчезла.
— Хватит дурака валять! — проворчал над люком Бурлак.
— Да честное пионерское, мне показалось… — уже совсем неуверенно сказал его товарищ.
— Мало чего тебе показалось! Сначала проверь, потом подымай панику. Идем!
И трикотажи ушли из погреба.
Один за другим вылезли из бочек измученные, грязные карбиды. Они собрали свои вещи и приставили лестницу. Никто из них не сказал ни слова.
Молчали они и наверху. Леня стал привязывать концы проводов к аппарату, остальные сели по своим местам и приникли к щелям между досками.
От пережитого волнения жажда усилилась. Каждому казалось, что вот-вот потрескается кожа на языке. Но все молчали и время от времени поглядывали на Таню. Она стояла на коленях перед дверью и не отрывалась от щели.
— Аппарат готов, — тихо сказал Леня.
Звеньевая молчала, попрежнему глядя в щель. Перед белым домом выстроились четырехугольником трикотажи. Опять заиграл горн. Послышалась дробь барабана, и красный, горящий на солнце флаг рывками поднялся вверх.
— Передай, — не оборачиваясь, сказала Таня: — «Флаг у противника поднят».
Ленька облизнул пересохшие губы и прислушался к слабому журчанию ручья под холмом. Он знал теперь, что он и его товарищи будут слушать это журчание три часа, пять, может быть восемь и никто из них не скажет ни слова о том, что хочется пить.
Склонив лопоухую голову к аппарату, Леня стал медленно нажимать на ключ, шепча про себя:
— Точка, точка, тире, точка… точка, тире, точка, точка… «Флаг у противника поднят!»
ВЕЗЕМ КАРТОШКУ
Невеселый был вид у нашего обоза, когда мы, сильно отстав от колонны, тащились по узкой дороге среди высокой ржи. Пекло солнце. Жужжали мухи. Облезлая наша лошаденка тянула скрипучую телегу, кивая при каждом шаге головой. На телеге лежала груда всякого отрядного добра, накрытого брезентом, и сверху сидели наши поварихи: Ирина и Зюлейка.
Я не очень унывал в обозе. Не всякому мальчишке поручают такое ответственное дело, как управление лошадью! Я сделал себе из газеты огромную шапку, которая хорошо защищала от солнца, и работал не покладая рук: тянул лошадь под уздцы, кормил ее на ходу пучками травы, отгонял от нее хворостиной мух, осматривал колеса телеги, которые страшно вихлялись. Словом — не скучал. Зато поварихи совсем скисли.
Ирина злыми глазами смотрела на лошадиные уши, Зушка покусывала кончик косы… И обе молчали.
Целую неделю они готовились к походу. Зубрили флажковую сигнализацию, учились ползать по-пластунски, обращаться с компасом и картой.
Вечером накануне похода лагерь выстроился на линейке, и старший вожатый Сергей прочел приказ: такие-то назначались в разведку, такие-то связистами, такие-то санитарами.
— С командой идет обоз в составе одной подводы. Возницей назначается Митя Чижов, старшим поваром — Ира Аникина, ее помощницей — Зюлейка Ибрагимова.
На линейке тихонько засмеялись.
— Стряпухи! — крикнул кто-то.
Ира подняла руку и попросила слова:
— Почему именно меня назначают в обоз?
Сергей сказал, что он мог бы не отвечать на подобные вопросы, потому что приказ командира обсуждать не полагается, но что он, так и быть, ответит:
— В обоз назначили вас троих как самых боевых и расторопных ребят. От вас зависит успех похода. Не будет вовремя готов обед, ужин, завтрак — не сможем мы и продолжать поход.
На линейке перестали смеяться. Даже выступил Леша Лавочкин и спросил, почему его, в таком случае, не назначили в обоз. Поварихи одумались и в один голос закричали, что они согласны.
Весь вечер они принимали от завхоза лагеря всякие продукты, кухонную утварь и очень заважничали оттого, что легли спать позже всех.
Утром после завтрака пионеры, все в белых рубашках и синих трусах, под барабанную дробь выступили в поход, а за ними поплелась наша телега, которая визжала и ныла, словно была живая и у нее что-то болело.
Настроение у поварих быстро начало портиться. Лошадь наша плелась, как черепаха. Ира и Зушка то шли рядом с телегой, то забирались на нее и ехали, стоя на коленях, стараясь разглядеть, что делается впереди. А там то и дело случались всякие интересные события.
Проходя по перелеску, мы заметили, что пионеры вдруг разбежались в стороны от дороги и пошли двумя цепочками под деревьями. Мы поняли, что они прячутся от «вражеского самолета». Нам тоже захотелось спрятаться, но вдоль дороги тянулись глубокие канавы, и свернуть было некуда.
Потом, когда мы выехали на большой луг, пионеры неожиданно исчезли, словно сквозь землю провалились. Впереди послышалось тарахтенье деревянных трещоток, которые служили у нас пулеметами. Обе поварихи вытянули шеи.
— Залегли! — сказала Ира.
— Они атаку кавалерии отбивают! — сказала Зушка.
Тут обе напустились на меня:
— Хватит тебе цацкаться с лошадью! Погоняй!
— Лошадь не автомобиль, чтобы гнать да гнать! Запрягайтесь сами и скачите хоть галопом.
Было два привала, во время которых мы присоединялись к остальным ребятам. Да только лучше бы обошлось без этого. Мне прямо жалко было поварих, когда ребята подшучивали над «кашеварами» или рассказывали им о своих подвигах. Ирина и Зушка несколько раз просили вожатого Сергея позволить им хотя бы на марше итти с колонной, но он сказал:
— Телега отстает. При телеге все время должны находиться люди. Неровен час, что-нибудь с ней случится, и Митя не справится один.
* * *
Вскоре после второго привала мы так отстали от колонны, что совсем не видели ее. Поварихи больше не торопили меня и сидели на возу притихшие, унылые. Я тоже умаялся. Все молчали. Только и было слышно, как стрекочут кузнечики, скрипит телега да ступает лошаденка по дорожной пыли.
Но вот дорога свернула к лесу, в котором мы должны были обедать. И тут между поварихами начался разговор. Они говорили очень тихо, но я все-таки расслышал кое-что и сильно встревожился.
Начала разговор старшая повариха:
— Небось, Таська Лапина совсем бегать не умеет, а ее связистом назначили.
Зушка не ответила.
— Завтра большая военная игра. Настоящие окопы будут рыть, а ты возись с кастрюльками! Небось, Таська Лапина получше нас с тобой готовит.
Зушка вздохнула, подняла глаза и задумчиво сказала:
— Если мы испортим кашу, нас прогонят из поваров.
Ирка быстро повернулась и уставилась на Зюлейку:
— Как это — испортим кашу?
Зюлейка продолжала разглядывать облака.
— Я не знаю, сколько нужно класть крупы на ведро воды. Может быть, один килограмм, а может быть, и пять.
— Прекрасно знаешь: три литра на кило. Ну, дальше?
— И если не мешать кашу, то она подгорит.
— Ну?
Зюлейка вздохнула:
— И если в кашу положить слишком много соли…
Ира скосила на нее серые глазищи и, наверное, не меньше минуты молчала. Потом она вдруг спрыгнула с телеги и заговорила громко, отрывисто:
— Ты брось эти штучки! Слышишь? Зушка, ты это брось!
У меня отлегло от сердца.
Мы вошли в лес. Справа от дороги на большой поляне расположились пионеры. Уже горел большой костер. Одни ребята болтали, лежа на траве, другие перебрасывались волейбольным мячом, но все, увидев нас, сбежались к телеге и окружили ее, словно мы собирались давать представление.
Я распряг клячу, пустил ее пастись. Старшие ребята помогли Ирине и Зушке установить над огнем котел, натаскали воды из ручья. Поварихи засыпали пшенную крупу и положили соли. Я с тревогой следил за тем, как они это делают. Уж больно злое было у Ирки лицо. Но они все сделали по правилам.
Прошло минут двадцать. Поварихи сидели у костра, я лежал рядом с ними, а немного в стороне расположились кружком несколько ребят и вожатых. Как назло, они только и знали, что говорили о завтрашней военной игре. Ира с угрюмым лицом помешивала палкой в костре и, казалось, не слушала их, но Зюлейка все время поглядывала на ребят.
— Ира… давай посолим еще кашу? — предложила она тихонько.
— Брось… Брось эти штучки! — зашипела старшая повариха. — Я тебе гово…
Она не закончила, потому что в это время к нам подбежала Таська Лапина, девчонка с круглым лицом без бровей. Она села перед Ирой на корточки и быстро вполголоса заговорила:
— Ира! Ир!.. Послушай-ка, Ира, где у тебя та бумажка с флажковой сигнализацией? Хоть убей, ничего не помню. Ира, а? Я Сергею сказала, что хорошо знаю, а он возьми и назначь меня начальником связи «синих». Вот я попалась! Ирка, давай скорее ту бумажку. Знаешь, как он браниться будет…
— Нет у меня бумажки, — отрезала Ирина.
А Зушка, глядя в сторону, добавила:
— Очень странно, что таких назначают связистами.
Таська надулась, буркнула что-то насчет товарищества и убежала, а поварихи продолжали сидеть и молчать. И чем дольше они сидели, тем угрюмее становилось у Ирки лицо и тем больше у нее оттопыривались губы.
Вода в котле закипела. Каша начала хлюпать.
Зушка взяла в руки половник.
— Ира, пора помешать?
Ира не ответила.
— Ира, пора?
Старшая повариха процедила сквозь зубы:
— Не пора.
Я почуял недоброе. Я подождал немного, потом сказал:
— Ирка! А ведь каша-то подгорит. Может, помешать?
— Не помешать, — отрезала Ирина.
Что мне было делать? Выдать Ирку было бы как-то не по-товарищески по отношению к ней. А не выдавать — было бы не по-товарищески по отношению к остальным ребятам. Долго я думал, думал и в конце концов решил не выдавать. Уж очень мне казалось несправедливым, что такого человека, как Ирка, посадили в обоз.
Лицо у Ирки стало еще злее. Она сорвала длинную былинку, откусила от нее кусочек, выплюнула его, снова откусила и кусала так до самого корешка. Вдруг она вскочила, подбежала к котлу и принялась торопливо мешать кашу. Но я сразу понял, что Ирка опоздала. Когда она подняла крышку, из котла понесло горелым.
Настало время обеда. Ребята выстроились в очередь с тарелками в руках. Ира раскладывала кашу, ни на кого не глядя, никому не говоря ни слова.
Поварихи разложили кашу по тарелкам и роздали ее ребятам. Взял себе тарелку и я. В другой раз меня бы стошнило от этого кушанья, так оно пропахло гарью, но я слишком проголодался и поэтому ел. Ели кашу и другие ребята. Только ложки стучали по тарелкам.
Ира стояла, прислонившись к телеге, Зушка сидела возле нее.
Я был уверен, что сейчас придет Сергей и скажет поварихам: «В повара не годитесь. Сдавайте дела».
Но Сергей не пришел. Зато пришел маленький курносый мальчишка. Нос у него был в каше. Он остановился, поглядел на Ирину, дожевал кашу и, протянув пустую тарелку, выпалил:
— Ира, добавки можно?
Ира удивленно взглянула на мальчишку, взяла у него тарелку и положила столько каши, что хватило бы на четверых. После этого она не то чтобы повеселела, но стала заметно добрее.
* * *
Под вечер мы снова пустились в путь, и снова наш обоз так отстал от колонны, что мы совсем не видели ее.
Мы шли по широкой лесной просеке. Быстро темнело, солнце почти зашло, а на небо наползала огромная сине-черная туча. Мне это очень не нравилось. Дороги мы не знали и шли по стрелкам, которые чертили разведчики палкой на земле. В потемках не очень разглядишь эти знаки, а без них недолго и заблудиться.
Я стал понукать клячу, даже несколько раз ударил ее хворостиной. Но она не прибавляла шагу.
Поварихи не обращали внимания ни на тучу, ни на меня. Они шли рядом с лошадью и дулись. Ирине было стыдно после того, что произошло с кашей, и она дулась на помощницу, а Зюлейка дулась на старшую повариху за то, что та дуется.
Громыхнул гром. Начали падать капли. Тут Зушка заговорила, ни к кому не обращаясь, будто сама с собой:
— Вообще очень странно и глупо так злиться. И вообще, что мы такого сделали? Преступление? Ну и пожалуйста, пусть это будет… мне кажется, там коровы идут… пусть это будет преступлением. А если некоторых, вроде Таськи Лапиной, назначают в связисты, а смелых, ловких людей — в судомойки… определенно, это коровы… то скажите, пожалуйста, будьте любезны: как это можно назвать? Вожатые должны сначала выявить, какие у кого способности, а тогда… Ира, там коровы!
— Гм! Правда! Коровы… Тпр-р-у!
Лошадь остановилась. Обе поварихи, вытянув шеи, смотрели вперед. По просеке навстречу нам и в самом деле шло большое стадо коров.
— Вот ведь! И свернуть никуда нельзя! — проговорила Ира.
Я и сам непрочь был свернуть. Не то чтобы я боялся коров, а просто я их не люблю. Но свернуть было некуда, потому что деревья справа и слева стояли очень тесно.
— Ну вот еще! — сказал я. — Зачем? Идем прямо, да и все.
— Прямо-то прямо, а все-таки…
Одна корова подошла уже совсем близко. Она была черная, с белыми пятнами вокруг глаз, вроде очков. Корова остановилась, посмотрела на нас и заревела хрипло, будто простуженная.
— Ира… я… я не знаю, — забормотала Зушка. — Ира, если нам доверили телегу и лошадь, то мы не имеем права рисковать… Ира, потому что телега и лошадь — общественная собственность, и мы…
Снова громыхнул гром. Тут же сразу хлынул тяжелый дождь, и весь лес наполнился его шумом.
Больше поварихи не разговаривали. Ира схватила клячу под уздцы, повернула ее и повела назад по просеке.
— Ира, куда вы? — крикнул я, еле поспевая за ними.
Ира не ответила.
— Если бы мы были одни, — сказала Зюлейка и обернулась, — тогда другое дело, но ведь с нами… Ой! Ира!
Она так посмотрела на коров, что я невольно тоже оглянулся. Тут и мне стало не по себе. Черная очкастая корова уже не шла, а бежала, как видно, испугавшись грома, и за ней, мыча, мотая хвостами, бежало все стадо.
Мы недолго раздумывали. Даже кляча смекнула, что дело серьезное. Весь наш обоз понесся что было сил.
— Ира! Вот! Поворачивай! — крикнула Зюлейка.
Влево от просеки мы увидели дорогу. Ира свернула на всем бегу и потянула за собой лошадь.
— Эй!.. Эй, ты! Осторожней!.. — завопил я.
Но было поздно. Телегу занесло, она качнулась, подпрыгнула раза два боком; с одной стороны колеса поднялись, и она завалилась со всеми корзинами, мешками, ведрами и посудой.
Мы сразу забыли про коров. Они бежали мимо совсем близко, а мы стояли под дождем, разинув рты, глядя то друг на друга, то на рассыпанный груз.
Вслед за стадом, волоча длинные бичи, пробежали двое мальчишек, пастухи. Не останавливаясь, они что-то крикнули нам и захохотали. Тут только мы опомнились. Прежде всего мы сложили под деревом и накрыли брезентом буханки хлеба да мешки с крупой и солью, чтобы спасти их от дождя, потом поправили хомут и дугу на лошади; измучились, пока подымали телегу и втаскивали на нее тяжеленный куль с картошкой. Хорошо, что посуда алюминиевая, а то бы одни черепки остались.
Когда все наконец было уложено и связано, наступила такая темень, что я собственных ног не видел.
Медленно, осторожно побрели мы по просеке. Воз то и дело попадал колесами то в колеи и выбоины, то на бугры. Дождь не переставал, а наоборот, лил теперь еще сильнее. Все мы промокли до нитки, устали. Я был зол, но зато у поварих настроение исправилось.
— Вот! — кричала в потемках Зушка. — Что бы Таська Лапина сделала, если бы попала в такое приключение?
— Спятила бы, — отвечала Ирина откуда-то из-за телеги.
— Ира, все теперь нас ждут и волнуются. Правда?
— Ага. Небось, голодные, как волки.
— И никто не знает, какое мы приключение переживаем!