И он поставил перед Мариной на пюпитр ноты. Марина даже ахнула: этот концерт, такой трудный!
— Алексей Степаныч, — сказала Галя, — Алексей Степаныч… — повторила она, и голос у неё задрожал.
Алексей Степаныч серьёзно посмотрел на Галю, поправил ноты на пюпитре и сел за свой стол.
— Что такое, Галя? Что ты хочешь сказать?
— Алексей Степаныч, как же так? Ведь вы дали этот концерт мне!
— И тебе, и Марине, и ещё Лёне, — ответил Алексей Степаныч. Он перелистывал классный журнал и как будто не замечал волнения девочек. — Вот Лёни почему-то нет в классе, а я и ему те же ноты приготовил.
Это было то, чего больше всего не любили и чего боялись ученики. Один и тот же концерт!
Галя упрямо нахмурилась и закусила губы; слёзы готовы были вот-вот брызнуть из её глаз.
Ведь Алексей Степаныч обещал ей этот концерт ещё прошлой весной! Когда играет ещё кто-то, пропадает всякая радость от игры: слушаешь в классе одно и то же по сто раз, и всё надоедает. И потом, ведь она играет лучше, чем Марина, — почему же одна и та же вещь?
А Марина смотрела в ноты: какие трудные, ничего не понять! Сейчас придётся разбирать в присутствии всех… А как это играть — непонятно.
Алексей Степаныч посмотрел на Марину, потом на Галю.
— Ну-ка, Галя, покажи Марине, как играется начало, — сказал он.
Но Галя опустила голову и молчала.
— Алексей Степаныч, я сама попробую… — робко сказала Марина.
Галя исподлобья взглянула на Марину.
— Можно мне уйти? — спросила она и, не дождавшись ответа, выбежала из класса.
Алексей Степаныч покачал головой:
— Вот так подружки! Ну, об этом после… А теперь, Марина, без страха — в путь!
И Марина робко и неуверенно взяла первую ноту. Глаза её напряжённо всматривались в ноты, коротенький нос морщился. Но, одолев первую строчку, она стала смелей — ясная и красивая мелодия захватила её. И, кажется, всё это не так уж трудно!
Разобрав вместе с Мариной несколько строчек, Алексей Степаныч взял у неё из рук скрипку.
Учитель всегда показывал своим ученикам то, что они должны были играть, и Марина привыкла к этому, привыкла и к игре Алексея Степаныча — такой артистической и вместе с тем такой доступной ей.
Потому что для учеников Алексей Степаныч играл не так, как на эстраде. Для каждого ученика он играл так, как тот смог бы сыграть, если бы очень постарался. И поэтому игра его была понятна и близка детям.
Но сегодня Марина услышала в игре Алексея Степаныча что-то новое. Он играл для неё шире, свободней, глубже, чем раньше. Его игра словно говорила ей: ты выросла, Марина, теперь ты должна играть по-другому.
И, словно подтверждая это, Алексей Степаныч сказал, возвращая скрипку Марине:
— Да, ты уже большая девочка, Марина, — пора подумать о настоящей музыке.
5. Пятый класс „большой школы“
Марина подходила к «большой школе» — к новому, недавно выстроенному зданию, где помещались их общеобразовательные классы. Ряды больших зеркальных окон. Колонны. И липы, липы вдоль всего здания. Сейчас они золотятся на солнце. «Как красиво!» — подумала Марина.
Их классы внизу, в первом этаже. А наверху музыкальное училище и Музыкально-педагогический институт.
И поэтому «большая школа» не только гудит гулом ребячьих голосов, как и всякая школа перед началом занятий, но ещё и звучит, и поёт, и играет. «Как орган! — думает Марина. — Нет, как большой оркестр перед спектаклем».
Половина двенадцатого. Со всех сторон к школе подходят ребята. У многих из них в одной руке скрипка или виолончель, в другой портфель.
Марина всматривается — Гали нет. Наверно, она уже в школе. Неужели и вправду она так обиделась? Конечно, это неприятно — играть одну и ту же вещь, но не спорить же с Алексеем Степанычем! Он велел Марине переписать ноты, а напечатанные вернуть Гале. Надо ей об этом сказать.
В большом, светлом классе было очень шумно. Марина ещё за дверью поняла, что Александры Георгиевны пока нет.
Марина разыскивала глазами Галю, — где же это она? — но ничего не успела разглядеть — её окружили девочки.
Мая Гитович, бессменная вожатая их звена, крепко встряхнула Маринину руку:
— Здравствуй, Марина!
— Ты где отдыхала? — теребила Марину Ира Морозова.
— Летнюю программу приготовила? Много занималась? — спрашивала Светлана Новикова, тоже скрипачка.
Марина почувствовала, что девочки рады ей. Она с удовольствием поболтала бы с ними в другой раз, но сейчас отвечала им рассеянно. Где же Галя?
У окна расположились мальчики. Они, как всегда, держались отдельно.
Лёва Бондарин — в роговых очках, аккуратный, подтянутый — о чём-то оживлённо разговаривал с Митей Каневским.
Марина немного побаивалась Мити Каневского — он был отчаянный задира и особенно любил дразнить девочек. Она всегда старалась садиться от него подальше. Но сейчас она пробралась поближе к партам мальчиков. Кстати ей надо было положить в большой шкаф свою скрипку.
— А, Петровой моё почтение! — закричал сейчас же Митя. — Юная скрипачка явилась в класс!
Но Марина только сдержанно ответила: «Здравствуй, Каневский», — и отвернулась от Мити. И тут она увидела Галю.
Галя сидела на самой последней парте и разговаривала с Люсей Сомовой. С Люсей! Ведь они всегда с Галей подшучивали над Люсей, над её ленью, над её ответами учителям. Соученики музыкального класса рассказывали про неё просто анекдоты. Они говорили, что, ленясь выучить свои пьесы наизусть, она играет их все по слуху — иногда даже в другой тональности!
Люся была способная девочка, но лентяйка и болтунья — так считалось в классе, — и Марина с Галей никогда не дружили с ней. Марине тоже случалось лениться, но так — никогда!
И вот Галя сидит рядом с Люсей и о чём-то оживлённо с ней говорит.
— Галя! — окликнула Марина. — У меня твои ноты, завтра перепишу и отдам.
Но Галя только молча кивнула головой и, наклонившись над партой, стала что-то перебирать в ней.
Марина хотела окликнуть её ещё раз, но в это время зазвенел звонок и все, кто не успел усесться, бросились к партам.
Марина оглянулась: где же ей сесть?
Свободное место было рядом с Маей, на второй парте среднего ряда, и Мая весело кивала Марине. Мая была хорошая, серьёзная девочка и Марина её очень уважала, но сидеть ей хотелось с Галей. Ведь с Галей они и по специальности учатся вместе у Алексея Степаныча, с Галей у них старая дружба…
Но выбирать уже не приходилось, и Марина села рядом с Маей.
6. Первый урок Александры Георгиевны
— Здравствуйте, дети! — сказала Александра Георгиевна, входя в класс.
Она — высокая, полная, с тёмными, чуть тронутыми сединой волосами.
Марина вместе со всем своим классом считает Александру Георгиевну очень строгой. На её уроках всегда спокойная и деловая обстановка. В прошлом году она замещала в их классе больную учительницу, и даже такие озорники, как Митя Каневский, вели себя хорошо.
— Вы уже, наверно, знаете, дети, — сказала Александра Георгиевна, садясь за свой стол, — что в этом году я буду у вас классной руководительницей. Преподавать я буду русский язык. Арифметику у вас будет преподавать Николай Николаевич Охотницкий, ботанику — наш новый молодой педагог Лидия Александровна. Вам будет очень интересно учиться у неё. И по всем остальным предметам у вас будут новые учителя.
Александра Георгиевна прошлась между рядами, остановилась возле последней парты, посмотрела на Галю и Люсю и вернулась обратно к своему столу.
Все головы повернулись вслед за ней.
— Я вижу, вы все очень выросли, — сказала Александра Георгиевна, снова садясь за стол. — Я ведь немножко знаю вас всех, — улыбнулась она, — и мне хочется поговорить с вами сегодня, как с большими, со взрослыми. Согласны?
Класс обрадованно загудел.
— Ну так вот, поговорим. Вы учитесь в специальной школе — в музыкальной десятилетке. Наше государство даёт вам не только общее образование, но ещё и специальное. Вы получаете прекрасную специальность — музыку. Значит ли это, что, кроме музыки, вы не должны заниматься ничем?
Конечно, нет, и даже наоборот: с вас спросится больше, чем с других, так как вам больше и даётся.
Вот в прошлые годы окончили наш Музыкальный институт многие студенты, бывшие наши школьники. Они поехали в разные города, в большие колхозы и совхозы работать — давать концерты, организовывать новые оркестры, хоры и преподавать. И лучше всех работали бывшие отличники.
Наша дирекция получает много благодарностей отовсюду, где работают наши лучшие ученики. Их хвалят и за хорошую работу, и за участие в общественной жизни, за широкий круг интересов.
Ваша бывшая вожатая, Вера Мельчук, тоже начала работать в этом году на очень интересной работе.
В классе поднялось сразу несколько рук. Александра Георгиевна улыбнулась:
— Знаю, знаю, о чём вы хотите спросить: где она работает и кем. Я угадала? Ну, опустите руки… Вера Львовна работает в новой, недавно открытой музыкальной школе при тонкосуконной фабрике имени Калинина. Она ведёт скрипичный класс и заведует учебной частью.
Как вы думаете — можно работать в школе при большой советской фабрике, уйдя, как улитка, в свою раковину и ничем, кроме своей специальности, не интересуясь?
Конечно, нет! Я думаю, что Вера Львовна будет интересоваться и общеобразовательными успехами своих учеников и ещё очень многим, для чего ей пригодятся все её знания.
Но её работа ещё впереди. Надеюсь, мы всё будем знать о ней…
Теперь подумайте ещё: нужны ли знания для самой музыки? Сможет ли правильно понять и глубоко прочувствовать музыкальное произведение человек некультурный, незнающий? Сможет ли он передать его слушателям так, как задумал композитор?
Не сможет? И я так думаю. Его исполнение всегда будет поверхностным, в нём не будет настоящей глубины.
Я говорю вам об этом, дети, потому, что в прошлом году в вашем классе замечались такие настроения: я, мол, музыкант, зачем мне арифметика?
Кто-то засмеялся.
— Да, — улыбнулась Александра Георгиевна, — было такое дело с арифметикой. А попробуйте-ка без арифметики разобраться в ритмически сложной пьесе! — И она с улыбкой взглянула на Марину.
«Всё знает! — подумала Марина. — Только кто же ей сказал, что я отстаю по арифметике?»
— Да и какие вы ещё музыканты! — продолжала Александра Георгиевна. — Вы ещё ученики! Да среди вас, кажется, есть и лентяи. Я знаю, их не очень много, но немножко лентяя есть, наверно, в каждом из вас.
Александра Георгиевна улыбнулась, и весь класс засмеялся вместе с ней.
— Боритесь со своей ленью, дети, — уже серьёзно продолжала она. — Только упорный труд может сделать из вас настоящих, советских музыкантов. А советская музыка звучит по всему миру, её, как знамя, несут советские юноши и девушки во все демократические, дружественные нам страны…
Александра Георгиевна помолчала и обвела глазами класс. На всех лицах было внимание. У Марины Петровой раскраснелось лицо и блестят глаза, Мая Гитович слушает сосредоточенно и серьёзно.
А на последней парте внимательно слушают две такие разные девочки, из которых одна, как знает Александра Георгиевна, не ленится почти никогда, а другая — почти всегда.
И Александра Георгиевна продолжает:
— Мне хочется вам напомнить сегодня о великих русских музыкантах. Вспомните Бородина — он был одним из образованнейших людей своего времени. Замечательный русский композитор был в то же время учёным-химиком.
Вспомните Римского-Корсакова, Чайковского… Наши великие русские музыканты были дружны с великой русской наукой и литературой.
Александра Георгиевна снова прошлась по классу, внимательно глядя на притихших ребят.
— Я хочу вам напомнить ещё о большой дружбе, — сказала она, останавливаясь возле Марининой парты. — Вы ведь знаете, ребята, как дружили композиторы Могучей кучки — Мусоргский, Римский-Корсаков, Бородин… Успех каждого из них радовал всех, неудача всех огорчала. Они помогали друг другу во всём… Я вам очень советую, дети, беречь свою дружбу. Она вам поможет и в жизни и в учёбе.
И Гале и Марине показалось, что эти слова были сказаны именно им. Марина покраснела, когда Александра Георгиевна сказала их.
Но Александра Георгиевна на Марину не смотрела.
— А теперь я познакомлю вас с расписанием и раздам дневники, — сказала она. — У кого ещё нет учебников?
Поднялось несколько рук. Начался деловой школьный день — первый день нового учебного года. Он был открыт классной руководительницей, давно знакомой детям Александрой Георгиевной, как-то необычно, и почти все её ученики почувствовали, что они выросли и что этот школьный год не будет похож на прежние.
7. Дома
«Что же это будет? Так и разорвётся наша дружба с Галей?» — думала Марина, идя из школы.
Был ясный осенний день, тёплый и солнечный, но солнце грело уже не по-летнему.
Улицы казались шире и светлей, потому что листья на деревьях поредели. Но и ширина эта и свет были немного грустными — осенними.
«Вот уже сколько жёлтых листьев!» — заметила Марина.
Она шла по широкой, усаженной липами улице и думала о своём первом школьном дне. Галя так и не подошла к ней за весь день. Правда, Марина заметила, что Галя искоса поглядывает на неё. Но стоило только Марине обернуться, Галя начинала преувеличенно громко говорить о чём-то с Люсей.
На уроке ботаники, когда все сдавали свои летние коллекции новой, молоденькой учительнице Лидии Александровне, Митя Каневский вынул из парты и отнёс на стол учительницы банку с живой подпрыгивающей лягушкой. Все смеялись — и Галя тоже, но как только Марина на неё оглянулась, Галя уткнулась в свою тетрадь.
Некоторые ребята принесли рисунки — Мария Николаевна, учительница четвёртого класса, советовала нарисовать самое интересное из того, что они увидят в лесу или в поле.
Марина тоже принесла рисунок. Она нарисовала гнёздышко среди корней старого пня. В гнёздышке лежало пять яичек — желтовато-белых, со множеством тёмных крапинок.
— А птички ты рядом с гнездом не заметила? — спросила Лидия Александровна. — Маленькая, серая, с красноватой грудкой?.. Да, значит это была малиновка. Посмотрите, как искусно сделано это гнёздышко. Оно сделано из мха и сухих стебельков, а внутри выложено пухом и пёрышками. Ты хорошо нарисовала его.
Всем было интересно, все смотрели на гнёздышко, даже Митя Каневский, а Галя и не взглянула.
Лидия Александровна ещё много интересного рассказала про малиновку. Она рассказала, что эта певчая птичка поёт и весной и осенью с утра до вечера и пение её очень похоже на звуки флейты.
Тут все посмотрели на Саню Лукашёва — флейтиста, а он засмеялся.
И ещё Лидия Александровна рассказала, что малиновки — очень дружные птицы и заботятся о больных птицах и о чужих птенцах, если у них погибают родители, а в неволе очень привязываются к человеку.
«Вот, даже птицы понимают дружбу!..»
Марина так задумалась, что и не заметила, как дошла до своего дома.
Она соскучилась за лето по дому и теперь с удовольствием потянула входную дверь.
В передней, кладя на подзеркальник шапочку, Марина взглянула в зеркало и недовольно покачала головой: верно говорят, что нос курносый и вообще какое-то детское лицо. Вот у Гали совсем другое — красивое, серьёзное. Сразу видно, что музыкантша.
Марина вздохнула и вошла в комнату.
Мамы ещё не было, но в комнате было чисто, уютно, прибрано. Кот Васька соскочил с дивана и потёрся о Маринины ноги.
— Ну как, Васька, дома лучше, чем на даче? — спросила Марина.
Она подняла крышки с кастрюлек, стоявших на столе. Разогревать не хотелось. Марина съела котлету и забралась на диван возле книжной полки — за лето она очень соскучилась по своим книгам.