— Расскажешь, что там дальше было в книжке? У тебя есть время?
— Конечно. На чем мы остановились?
— На тете Зверине.
— Точно. Тетя Зверина. На ее планете тепло, мягко и уютно, и воздух там ароматный, и еда вкусная. Но Мег не может там задерживаться — она должна вернуться на ту планету и спасти братика. Он же остался там, во власти Олза, помните?
Белл кивнула.
— Она что, совсем одна должна туда лететь?
— Да. Она и только она может спасти Чарльза, потому что она для него ближе всех. Так что, кроме нее, некому.
Белл опять кивнула.
— И вот она возвращается туда, на Камазоц, а ее брат весь во власти Олза и говорит ей ужасные вещи. А Олз хочет и до нее тоже добраться, внедриться в ее мозг. Она сопротивляется из последних сил — и вдруг, в последний миг, последним усилием воли, осознает, что Олза можно победить только одним: любовью. У Олза нет любви, он не понимает, что это такое.
— Вот как, — сказала Белл. — Это мудро.
— И Мег стоит там и думает, как сильно она любит Чарльза — настоящего Чарльза, а не этого, поддельного, который стоит перед ней с отвисшей челюстью и вращает глазами, как полоумный. И она кричит, что она его любит, кричит снова и снова, и — алле-оп! — он снова становится собой, таким, как раньше. Вот так она его и спасает. Это оказалось очень легко.
Белл удивила меня.
— Да, любить кого-то — это очень легко, — сказала она. — Трудно другое: понять, когда пора об этом закричать.
От этих ее слов мне почему-то захотелось плакать.
— Короче, — сказала я, — потом они внезапно попадают домой. И приземляются в огороде за домом, прямо на капустной грядке. И все. На этом книжка заканчивается.
Конечно, я не могла не думать о том, что сказал тогда Маркус — о том, что если бы они вернулись домой на пять минут раньше, чем улетели, то увидели бы самих себя возвращающимися, даже не зная еще, что им предстоит покинуть Землю. Но не стоило морочить Белл голову.
— Как фамилия этой писательницы, скажи-ка мне еще раз.
Я произнесла фамилию по буквам.
Пока Белл выбивала чек ребятам, забежавшим после школы купить, как всегда, чего-нибудь вкусного и вредного, я пошла бродить по магазину. Я собиралась прихватить пару-тройку виноградин, но виноград оказался чахлым и сморщенным. Тогда я взяла из холодильника бутылочку шоколадного молока, проверила срок годности и понесла к кассе вместе с пятидолларовой бумажкой, которую утром выудила у мамы из кармана пальто.
— Странная вещь, — сказала Белл, беря мою пятерку. — Видишь вон того типа?
Она показала в окно витрины. Через дорогу, на нашем углу, расхаживал туда-сюда человек, который смеется, по своему обыкновению лягая воздух.
— Угу.
— Глянь сюда. — Она выдвинула из-под кассы пластмассовый ящик. Я заглянула внутрь. Ящик был полон двухдолларовых банкнот — со сгибами, как будто они долго хранились сложенными.
— Пару недель назад, — продолжала Белл, — этот тип вдруг затеял ходить сюда каждый день. Является, покупает горячий тост с маслом и банан и всегда расплачивается вот этими двухдолларовиками.
Я молча таращилась на ящик.
— Хочешь, дам тебе сдачи такими бумажками? — спросила Белл.
Я кивнула.
— Извини, они мятые, — сказала она, разглаживая купюры. Он дает их мне сложенными в треугольнички, можешь себе представить? В первый раз я даже не поверила, что это настоящие деньги, и велела ему проваливать.
Мой мозг опять начал вопить: «Человек, который смеется, стащил у Джимми копилку?! Человек, который смеется?»
— Он, конечно, чокнутый, — задумчиво сказала Белл, — но зато вежливый. Вежливость дорогого стоит.
Когда минуту спустя я проходила мимо человека, который смеется, он потрясал в воздухе кулаком и пинал ногами пустоту, целя в машины, мчавшие по Амстердам-авеню. Некоторые из них сигналили ему. Заметив меня, он ткнул в мою сторону пальцем и заорал:
— Умница! Умница!
Я забросила в рот две последние витаминки и постаралась вспомнить теплое и безопасное чувство укутанности в одеяло, которое меня охватило, когда со мной была мама. И я спокойно прошла мимо человека, который смеется, думая: «Да, вежливость дорогого стоит».
Колин и Сэл в подъезде устроили шурум-бурум со скейтбордом и мячом. В любую минуту могла выглянуть миссис Биндокер и разораться, что они пугают ее кошку.
— О! — воскликнул Колин, заметив меня. — Я так и думал, что ты в этом доме живешь. Хочешь прокатиться?
Я глянула на Сэла. Он был полностью сосредоточен на своем мяче, как будто саму идею хлопанья ладонью по мячу изобрели пять минут назад. Он исхитрился помахать мне, не встретившись со мной взглядом, — это было как пас не глядя в баскетболе.
— Нет, спасибо, — сказала я. — Мне пора.
Но Колин есть Колин. Если он и понимает намеки, по нему этого не скажешь.
— А в гости к тебе можно? А мы в баскетбол гоняем за домом. Там у вас так круто. Хочешь с нами?
Я сказала, что моя мама заболела и лежит в постели и что мне надо срочно домой, я спешу из магазина.
— Это ты ей купила шоколадное молоко? — спросил он, указывая на бутылочку у меня в руке.
— Да. — Я направилась к лестнице. — Она его обожает. — И, прежде чем он успел еще что-то сказать, взлетела на второй этаж.
Я открыла дверь, и квартира как будто приняла меня в свои теплые объятия. Мурлыкал холодильник, в окна гостиной струился солнечный свет, и голос в моей голове сказал: «Отбой тревоги» — и умолк. Я пошла в кухню, открыла шоколадное молоко и прихватила последний пакет чипсов «Лэйз». Будем считать, что беременным узницам не повезло.
И тут зазвонил телефон.
— Это квартира Синклеров? Не могли бы вы пригласить Миранду?
Я на миг замерла.
— Привет, Джулия. Это я.
Тогда, в первый раз, мы проговорили всего минут пять. Джулия сказала, что у ее мамы есть рецепт специального торта без муки и мы можем приготовить его на день рожденья Аннемари. Сама не зная, хочу я этого или нет, я согласилась на следующий день после уроков пойти к Джулии и испечь пробный торт.
Когда за окном было уже темно, в дверь постучали. Я подскочила на тахте. Стук в дверь — это было что-то необычное. К нам все всегда звонят в звонок, кроме Луизы с ее условным стуком. Я испугалась. Вот что сделали со мной твои записки.
Стук повторился.
— Эй, кто там? — крикнула я.
Тишина. Я встала и заглянула в глазок.
За дверью стоял Колин, не совсем похожий на себя, держа скейтборд перед собой, как щит.
Я открыла дверь:
— Что случилось?
Колин сделал два шага вперед и на миг как бы завис в воздухе прямо передо мной, а потом меня поцеловал. Потом он замер в ожидании. Потом я его поцеловала. Он улыбнулся и побежал вниз по лестнице.
Бывают дни, когда все меняется, и это был как раз такой день.
Сладкое
У мамы Джулии оказалась целая полка кулинарных книг: «Готовим без жира», «Едим и не полнеем», «Кулинария для стройных».
— Мама всегда на диете, — Джулия вытащила одну книгу. — Я так думаю, эту книжку она купила по ошибке. Потому что в ней есть слово «масло» — я сама видела! — Она расхохоталась и протянула мне огромный пакет чипсов «Фритос», который купила по пути домой.
Я помотала головой — в меня больше не влезало.
— Начинаем делать торт?
Мне пришлось трижды звонить маме на работу и задавать всякие вопросы вроде того, сколько столовых ложек масла в одной пачке и можно ли чистить яблоко картофелечисткой. На третий раз она сказала:
— Погоди-ка, Мира. Вы что, собираетесь включать духовку? А взрослые в доме есть?
Я сказала, что теоретически мама Джулии дома, хотя практически я ее не видела.
— Но она присмотрит за вами? — спросила мама. — Где она сейчас?
— Где твоя мама? — шепотом спросила я у Джулии.
— Медитирует.
— Где? Здесь, дома?
— Да, в шкафу. И ее нельзя беспокоить. Категорически.
— Прости… ты сказала «в шкафу»?
Джулия посмотрела на изящную кухонную рукавичку, которую держала в руке.
— Это не просто шкаф, — сказала она тихо, — это стенной шкаф, гардеробная. Комната такая.
Моя мама запретила нам включать духовку, пока мама Джулии не выйдет в кухню, поэтому мы засунули ком теста в холодильник и пошли в комнату Джулии смотреть телевизор.
Комната Джулии оказалась очень похожа на комнату Аннемари, только с оборочками — занавески с оборочками, покрывало с оборочками, много-много подушек с оборочками. И книги, книги по всему полу — стопками и отдельно, старые, новенькие с иголочки, перевернутые, раскрытые и свисающие под прямым углом с розового прикроватного столика, на котором возвышалась лампа с оранжевым тряпичным абажуром.
Надо бы что-то сказать насчет оборочек, подумала я.
— Красивая лампа.
Джулия склонила голову набок, рассматривая лампу:
— Серьезно? А по-моему, уродство. Ее моя мама выбирала. — Она обвела комнату рукой. — Она все здесь выбирала сама. И не разрешила мне повесить мои плакаты с фотографиями из открытого космоса. Пришлось развесить их в ванной! — Она указала пальцем на дверь в ванную. Ее собственную ванную.
Мой взгляд привлекло что-то очень знакомое. На прикроватном столике, под уродливой лампой. Это была моя книга — или, может быть, ее сестра-близнец, такая же потрепанная, как моя, только в других местах, и на обложке один уголок совсем облез. Я взяла ее в руки.
— Ага, — сказала Джулия. — Я давно заметила, что ты свою носишь с собой. А я свою оставляю дома.
— Мне на Рождество подарили первое издание. Это значит, что…
— Честно?! Вот счастливая. А мне ничего не дарят, кроме тряпок. И драгоценностей.
Я вылупилась на нее.
— Я думала, тебе это нравится.
— Вообще-то да, — улыбнулась Джулия. — Но мне и другое нравится.
Тут я заметила, что к стене прислонен плакат про тайны науки. Он назывался: «Есть ли разумная жизнь в космосе?» Название тоже было написано толстыми округлыми буквами, но гораздо красивее моих.
Джулия шлепнулась на пушистый розовый ковер, полностью закрывавший пол, глянула на электронные часы, и рука ее автоматически потянулась к телевизору. Я поняла, что время после школы мы с ней проводим одинаково. Но я хотя бы могу позвонить маме на работу. У Джулии квартира в сто раз роскошнее нашей, но я уверена, что телефона в шкафу у них все-таки нет.
Я тоже растянулась на ковре и подперла голову рукой. Джулия окинула меня взглядом с головы до ног.
— Знаешь, какого цвета у тебя волосы? — спросила она.
— У меня? — Я сморщила нос. — Темного.
Она задумчиво рассматривала мои волосы:
— Нет. На свету они у тебя цвета жженого сахара.
Жженого сахара.
Последняя записка
Я подхожу к тому, что произошло на углу. Если я когда-нибудь все-таки напишу тебе письмо, то расскажу об этом очень подробно.
1. Я шла из школы домой одна, думая, что подарить Аннемари на день рождения.
2. Было холодно, но не слишком — мальчишки у гаража, как обычно, шумели и бросались друг в друга чипсами.
3. Сэл шел впереди меня — их, наверное, отпустили на пару минут раньше, чем нас. Я не стала его догонять.
4. Я видела, как он идет мимо тех пацанов у гаража; они, как всегда, что-то такое прокричали ему вслед. Я видела, как в спину ему полетели чипсы.
5. У Сэла, должно быть, лопнуло терпение. Он резко обернулся и заорал: «Заткнитесь вы!» На нем опять была та самая синяя вязаная шапка, натянутая на лоб.
6. Мальчишки только рассмеялись. Сердце у меня забилось часто-часто, но я не боялась, что они ударят Сэла, потому что они считают ниже своего достоинства бить младших. Издеваться — да, бить — нет.
7. Один из них выбросил руку вперед и толкнул Сэла в грудь — легонько, но Сэл все же споткнулся и попятился, и заорал: «Вы уроды!» — и пацаны все заржали, но больше никто его пальцем не тронул.
8. Сэл развернулся и пошел дальше домой.
9. Обшарпанная дверь рядом с гаражом распахнулась, и из нее вышел Маркус.
10. Сэл увидел Маркуса и пустился бежать.
11. Маркус завопил: «Стой!» — и бросился за Сэлом.
12. Через дорогу, на углу, я увидела человека, который смеется. Он стоял к нам лицом, в позе щелкунчика, руки по швам.
13. Маркус догонял Сэла, крича: «Стой) Подожди!»
14. И вот с этого момента началось непонятное. Рядом с человеком, который смеется, что-то появилось — всего на пару секунд, как будто бы мелькнули несколько кадров из старого фильма. Это было между двумя припаркованными машинами, и выглядело это как человек, обхвативший голову руками. Он был голый. И потом он исчез.
15. Сэл все бежал. Маркус бежал за ним. И я тоже побежала.
16. «Эй! Эй, погоди! Парень!» — орал Маркус. Он, естественно, забыл имя Сэла.
17. Сэл оглянулся через плечо и побежал еще быстрее. Он был уже почти на углу. По Амстердам-авеню мчались машины.
18. «Сэл! — завопила я. — Стой!» Но он не остановился.
19. «Да погоди же ты! — снова крикнул Маркус. — Я хочу…» И тут до него, видимо, дошло, что Сэл убегает от него. Маркус замедлил бег. «Эй, берегись!»
20. Теперь Сэл бежал по дороге, все время оглядываясь.
21. Я догнала Маркуса. Думаю, грузовик мы заметили одновременно. Это был большой грузовик, и ехал он очень быстро.
22. «Стой! — завопил Маркус во всю глотку, обеими руками показывая на грузовик. — Берегись!»
23. Понятия не имею, чем был занят водитель грузовика — проверял накладную, переключал радио с одной волны на другую, — но только он не заметил Сэла посреди дороги и не сбавил скорость.
24. Я страшно закричала и заткнула уши. Я всегда затыкаю уши, когда не хочу, чтобы что-то произошло, — например, когда роняю стакан и не хочу, чтобы он разбился. Хотела б я знать, почему я не зажмуриваюсь или не зажимаю себе рот. Или не пытаюсь поймать стакан.
25. Я увидела, как голова Сэла начала поворачиваться, и поняла, что именно в этот миг он заметил грузовик. Тот мчался прямо на него. Бежать вперед означало попасть под колеса. Повернуть назад Сэл не успел бы — он слишком быстро бежал. Если бы он замер на месте, это его спасло бы — но и замереть он никак не мог.
26. Мозг загудел: «Сэл сейчас погибнет».
27. «СЭЛ СЕЙЧАС ПОГИБНЕТ».
28. СЭЛ СЕЙЧАС ПОГИБНЕТ.
29. Внезапно на дорогу выбежал человек, который смеется, его правая нога взлетела вверх…
30. …и он изо всех сил пнул Сэла.
31. Сэл отлетел назад и со стуком упал на асфальт.
32. Грузовик врезался в человека, который смеется.
33. Маркус сел на землю и страшно разрыдался. Рыдал и рыдал без умолку.
34. Я кинулась к Сэлу. Он лежал неподвижно, подогнув под себя руку. Рука была неестественно вывернута. «Сэл! — заорала я. — Сэл!» Он казался мертвым.
35. Грузовик издал страшный скрежет, водитель подбежал к нам и оттолкнул меня от Сэла.
36. Кто-то (потом я узнала, что это была Белл) повел меня прочь мимо кучи чего-то ужасного, лежавшей посреди улицы, повторяя: «Не смотри, не смотри, не смотри!» Она подвела меня к тротуару, подтолкнула к почтовому ящику и бросилась назад, туда, где водитель грузовика склонился над Сэлом, что-то делая с его телом. У моих ног лежала перевернутая туфля.
37. Я смотрела и смотрела на нее, не в силах оторвать взгляд. Это была черная туфля с двухдюймовой платформой, прибитой к подметке. Туфля Ричарда.
38. Все закружилось у меня перед глазами, и земля стала уходить из-под ног. Я закрыла глаза и прислонила голову к холодному металлу почтового ящика. Когда я снова открыла глаза, прямо перед ними оказались четыре слова, процарапанные одно над другим на голубой краске, которой был покрашен ящик: