— А чего же нам ждать? — послышался голос деда Темирбая. — Вот марийцы на Белой уже давно прогнали попов, побили приказное начальство. А разве у нас нет сил?
— Джигиты Айта уже готовы, — снова заговорил Эркай, — и нам нечего раздумывать: саблю в руки — и айда!
— Не торопись, внучек, — остановил его Темирбай— Враг силен и хитер. Не подумавши, попадешь в беду. Если бить, так бить надо наверняка.
— Чего там раздумывать, — горячился Эркай, — сейчас время не думу думать, а мчаться в бой!
— Правильно, надо за сабли браться, — поддержал кто-то Эркая.
Люди в омшанике зашумели. Судя по голосам, их было человек десять.
— Надо поднимать народ по деревням!..
— Коль на печках лежать да ожидать — толку не будет!
— Поднимемся, а там и Пугач подойдет…
Говорили еще про Пугача, не раз поминали имя Айта.
Про Пугача — мужицкого царя, обещавшего народу волю и землю, — Яний слыхал и раньше не раз, а молодого кудрявого Айта — сотника из соседнего башкирского аула — он знал совсем хорошо. Айт иногда заезжал к деду Темирбаю и всякий раз пел Янию забавные песенки…
Янию очень хотелось узнать, что задумали эти люди. Но разве узнаешь?..
Так, раздумывая и вспоминая вчерашний разговор в омшанике, Яний подошел к околице. Вот уже кончился сосняк, и у края дороги вместо медных сосен появились белые березки. Речка в низких берегах, подойдя к околице, изгибается и уходит за деревню.
— Эй, Яний! Постой! — вдруг кто-то окликнул его.
Яний обернулся.
Из-за изгороди, поставленной вокруг огорода на самом берегу речки, выглянул черноголовый, веснушчатый соседский мальчишка Эрвлат.
— Яний, солдаты забрали твоего брата! — сказал Эрвлат.
— Какие солдаты? Где?
— Да вон они, у дома старшины…
Яний, не дослушав Эрвлата, побежал проулком к возвышающимся среди рябин крепким постройкам.
* * *
Опустив голову, стоял Эркай возле дубового амбара во дворе старшины Аксана. Его сторожил солдат в голубом кафтане с красными обшлагами. В углу двора, тихо переговариваясь и переминаясь с ноги на ногу, толпились деревенские мужики. Хмуро поглядывая на них, по двору прохаживался капрал.
— Отойди! Посторонись! — покрикивал капрал на мужиков.
— Статочное ли дело хватать человека без всякой вины? — послышалось из толпы мужиков.
— Молчать! Без вас знаем, что делаем!
В это время во двор вбежал Яний.
— Тебе что здесь надо, сопляк? — остановил его крепкий седой мариец в белой рубахе до колен — староста Аксан.
Яний робко посторонился и юркнул в толпу.
На крыльце дома показался офицер в коротком щегольском кафтане и узких белых штанах-лосинах. Из-под его обшитой позументом треуголки выбивались пушистые локоны напудренного парика. Офицер, презрительно поджав тонкие губы, пристальным взглядом рассматривал Эркая.
— Этот, что ли, распространял слухи о злодее Емельке Пугачеве? — спросил офицер.
— Этот, ваше благородие! — подскочил к офицеру капрал.
— Запереть! Пусть до времени посидит в холодной. Потом допрошу.
Офицер, играя белой перчаткой, легко, словно танцуя, сошел по ступенькам вниз.
— Ну, пошел, шпынь злодейский! — И солдат легонько подтолкнул Эркая прикладом к двери амбара.
Эркай понуро пошел.
— Братан! — испуганно закричал Яний ему вслед и шагнул из толпы.
— Тихо! Что пищишь? — повернулся к нему капрал.
— Прочь отсюда, сорванец! — выругался староста Аксан.
Эркай, услышав голос Яния, уже в дверях повернулся и крикнул:
— Прощай, братишка!
Солдат втолкнул Эркая в амбар и захлопнул тяжелую, окованную железом дверь.
Толпа зашумела.
— Так мы переловим всех, кто осмелится пристать к злодею самозванцу! — визгливо крикнул в толпу офицер. — Наговорили вам разные смутьяны, будто злодей не самозванец, а настоящий царь Петр Федорович. Никакой он не царь. Да будет ведомо всем вам, что он — беглый каторжник Емелька Пугачев — рваные ноздри, клейменый лоб. Кто будет помогать этому разбойнику или по своей доброй воле уйдет к бунтовщикам, того ждет плеть и виселица! Расходись!
Яний, не зная по-русски, не понял слов офицера, но зато он жадно прислушивался к тихим разговорам мужиков-односельчан.
— Брешет офицеришка! Говорят, у Пугачева нос на месте и лоб не клеймен.
— А правда, что царь Пугачев всем землю дает и от податей освобождает?
— Перед солнцем скажу: истинно так…
— Ишь ты, здорово! И земля даром, и податей нет — живи себе вольной птицей, паши, сей — и все для себя…
Солдаты с ружьями стали теснить мужиков со двора. Те, угрюмо поглядывая на ружья, по одному, по двое выходили на улицу. Дюжий рыжеусый солдат схватил Яния за плечо. Яний рванулся, и клок его ветхой рубахи остался в руках у рыжеусого. Яний, изловчившись, впился зубами солдату в палец.
— Ах ты, стервец! — заорал солдат.
Но Яния уже и след простыл…
Через колючие кусты шиповника, по жгучим зарослям крапивы Яний пробрался к задней стенке амбара, в котором был заперт Эркай.
Толсты стены амбара, сложенные из дубовых, в полтора обхвата бревен. Прочно строился старшина Аксан. Из такого амбара не уйдешь, даже мышь не отыщет в нем щели.
Яний опустился у стены, и жгучие слезы бессильной ярости блеснули в его глазах. Пропал Эркай! Не уйти ему теперь от беды.
Яний заколотил кулаками в стену амбара:
— Эркай! Ты слышишь меня, Эркай?
Из амбара донесся глухой голос:
— Яний, браток, ты?
— Я, я… — прижался к стене Яний.
За стеной Эркай торопливо говорил:
— Беги скорее к деду. Солдаты коней седлают, собираются ехать к омшанику. А там сегодня наши должны собраться. Беги скорее, предупреди деда! Слышишь?
— Слышу!
И Яний, не чувствуя ни рвущих кожу колючек шиповника, ни обжигающей босые ноги крапивы, побежал прочь от амбара…
А в это время на широком дворе старшины Аксана два десятка солдат седлали лошадей.
— Быстрее, быстрее, — торопил их офицер, — надо вовремя захватить бунтовщиков в их гнезде.
Тут же, во дворе, стоял старшина Аксан.
— Где человек, принесший вести о бунтовщиках? — спросил его офицер.
Аксан, низко поклонившись, показал на стоящего рядом марийца в черном кафтане:
— Вот этот человек. Это мой младший брат Исатай. Он вам покажет прямую дорогу к омшанику.
— Ладно, — сказал офицер и вскочил в седло.
Минуту спустя по деревне проскакали всадники. Густая пыль заклубилась на дороге.
* * *
Яний уже перешел реку и взобрался на кручу, когда услышал вдали стук копыт и увидел солдат, скачущих к броду. Не о них ли говорил Эркай? Всадники подъехали к реке и, не останавливаясь, ринулись в воду. Вот уже передние, разбрызгивая воду, приблизились к другому берегу.
Испуганно забилось сердце Яния, со всех ног побежал он вперед. Вот и тропинка, ведущая к омшанику. Сейчас будет развилка.
На пне, у развилки дорог, сидел старый Темирбай, острым ножом стругал палочку и поглядывал на дорогу.
— Дедушка! Солдаты! Солдаты сюда скачут! — издали закричал Яний, увидев деда.
— Солдаты?
Темирбай вскочил, побежал, но тут же задохнулся и остановился, поняв, что ему не добежать. Всадники уже взобрались на кручу.
— В омшанике… наши… крикни им… — задыхаясь, проговорил Темирбай.
Яний, сверкая босыми пятками, мчался по тропинке к омшанику. А сзади нарастал топот копыт.
Темирбай, покачнувшись, опустился в зеленую траву и из последних сил крикнул:
— Солдаты! Яний, скорее!
Всадники заметили Яния:
— Эй, малец, стой!
Но Яний бежал изо всех сил и звонким мальчишеским голосом отчаянно кричал:
— Бегите-е! Солда-а-ты!
Ветки хлещут его по лицу, кусты словно нарочно вылезли на дорогу. Но омшаник уже недалеко.
Бу-ун-н-г — неожиданный выстрел пронесся по лесу. Из омшаника выскочили люди в белых кафтанах.
— Эшпат, беги! Солдаты!
Эшпат вскочил на коня, стоявшего у омшаника, хлестнул его плетью, и конь с места в галоп поскакал вдоль опушки. Остальные марийцы побежали в лес. Один из них на мгновение остановился и поднял ружье. Раздался выстрел, и солдат повалился с коня.
Всадники настигли Яния. Со свистом взвился хлыст в руках офицера, и словно огнем обожгло спину мальчика.
— Дедушка-а! — закричал он и упал.
Всадники, обдав его комьями земли, пронеслись мимо.
* * *
Эшпат, сжимая в одной руке ружье, в другой — плеть, мчался прямо через луга. В суматохе он потерял шапку, а незастегнутый кафтан развевался по ветру, как крылья. Давно отстала погоня, и стоящую вокруг тишину нарушал только дробный стук копыт его коня, но Эшпат погонял коня и все покрикивал: «Эй-эй!»
Вдали сверкнули огоньки башкирского аула, и вдруг откуда-то, словно из-под земли, показались всадники. Эшпат, оторопев, изо всех сил натянул поводья. Лошадь встала.
Эшпат поднял ружье: «Свои или враги?»
Всадники тоже заметили Эшпата:
— Стой! Кто едет?
В полутьме Эшпат различил лицо переднего всадника — башкира в алой шапке — и, узнав, помахал ружьем над головой:
— Айт!
— Откуда едешь? Куда спешишь? — подъехав к Эшпату, спросил Айт.
— К тебе за помощью. В нашей деревне солдаты.
— Знаю. Я сам со своей сотней к вам скачу. Ну, что там?
— Надо спешить. Эркая заперли в амбаре. И про нас проведали. Сейчас солдаты у Темирбая в омшанике.
* * *
— Никого нет. Все ушли, — доложил рослый капрал, вытянувшись перед офицером.
Офицер был взбешен. Его лицо побагровело от злости, гневно затопорщились усы, и, казалось, так же гневно качнулись перья на треуголке.
— Вот поймали старика, предупредившего бунтовщиков, — продолжал капрал.
Солдаты подвели Темирбая к офицеру. Руки старика были связаны назади крепкой веревкой, рубашка разорвана, и сквозь дыры виднелись страшные красные и синие полосы — следы плетей. Все лицо Темирбая было в кровоподтеках, и из уголка рта, прячась в растрепанной бороде, текла алая струйка крови.
— Значит, этот красавчик предупредил злодеев? — спросил офицер и, махнув рукой в сторону толмача — переводчика — приказал: — Толмач, спроси нашего проводника, почему он не сказал нам ничего о сторожах?
Толмач толкнул Исатая, стоявшего в стороне:
— Слушай, большой барин спрашивает тебя, почему ты ничего не сказал о сторожах.
— Я ведь из леса шел, — испуганно начал оправдываться Исатай, — а он, видать, сидел у дороги…
Темирбай, слушая предателя, печально покачал головой.
— Что, не нравится? — со злобной усмешкой сказал офицер, заметя страдальческое выражение на лице Темирбая. — А помогать врагам государыни императрицы тебе нравилось?
Неожиданно Темирбай покачнулся: не держали слабые старческие ноги.
— Стой смирно, чего пляшешь! — прикрикнул на старика капрал.
— Пусть пляшет. Сегодня ему еще придется здорово поплясать.
Офицер, положив белую руку на эфес палаша, оглянулся кругом, и вдруг его брови поднялись вверх, мутные голубые глаза широко и удивленно раскрылись.
— Что это такое? — спросил он, показывая на красное зарево, поднимавшееся за лесом.
Капрал и солдаты, притихнув, смотрели на зарево. Потом капрал тихо проговорил:
— Видать, пожар, ваше благородие. Мужики балуют. Опять подпалили чье-нибудь имение.
Темирбай понял, что речь идет о пожаре. По его лицу пробежала улыбка, и он сказал:
— Красиво!
Офицер вздрогнул и быстро повернулся к толмачу:
— Что он говорит?
Толмач перевел.
— Красиво, говоришь? — прохрипел офицер. — Ты, старый ворон, ничего не увидишь красивее петли. А ну, вздернуть бунтовщика!
Капрал достал из сумки длинный аркан.
Темирбай стоял не шевелясь. Ветер раздувал седые пряди его волос и бороды. Старик все время оглядывался по сторонам, кого-то ища полуслепыми глазами.
И вот он увидел того, кого искал: в стороне, возле кустов, дрожа от страха и боли, стоял Яний. Не жаль Темирбаю расставаться с жизнью: достаточно пожил он на этом свете, — жаль ему оставлять маленького внука.
Горе да нужда ожидают мальчонку. Ох, негоже оставлять сироту одного-одинешенька, без отца, без матери, без родной души…
Видно, и Яний сердцем почувствовал горькие думы деда и, забыв страх, бросился к Темирбаю, вцепился в него худыми ручонками и закричал:
— Ой, дедушка, я боюсь!
— Не бойся, внучек, — ласково ответил Темирбай и с ненавистью посмотрел в глаза офицеру. — Не пугай! Жить я умел и умереть сумею. Не в новость нам умирать от рук господ…
— Быстро. В петлю его… — приказал офицер и вдруг осекся.
Совсем близко послышался топот мчащихся коней, послышались крики людей:
— Сюда! Они здесь!
Солдаты не успели опомниться, как из-за деревьев, шумя и стреляя на ходу, вылетела лавина конников. Молниями сверкнули сабли, черные стрелы, со свистом разрезая воздух, полетели к омшанику.
— Башкиры! — в ужасе закричал офицер, но в это мгновение стрела впилась ему в шею, и он, бессильно выпустив поводья, свалился с лошади.
В один миг солдаты оказались окруженными.
— Складывай оружие! — подняв вверх копье, громко крикнул богатырского роста джигит в блестящей кольчуге.
Неожиданно пришедшее избавление потрясло старика: он опустился на траву и заплакал, как ребенок.
— Ну, дедусь, не плачь — беда миновала, — уговаривал его Эшпат, развязывая руки Темирбая.
Айт, сняв свой алый кафтан, набросил его деду на плечи:
— Одень, старик. Простынешь.
— Дедушка, пойдем в омшаник, — тормошил деда Яний.
И старый Темирбай, словно очнувшись, поднял голову. Десяток крепких рук подхватили старика и помогли ему встать.
Поднявшись, Темирбай шагнул к Исатаю:
— За сколько продался, кривая душа? Не нужны тебе стали сородичи да соседи?
Бледный Исатай склонился и закрыл голову руками, ожидая удара.
— За предательство — одна плата, — сурово проговорил Айт.
* * *
На следующее утро, когда на лугах еще не сошла роса, отряд Айта уходил из деревни в поход.
Айт и Эркай, которого вызволили из тюрьмы, заехали к Темирбаю в омшаник.
— Прощай, дедушка, — приветливо проговорил Айт. — Уходим в вольную армию царя Пугача, давно ждет нас к себе батыр Салават. Вот заехали к тебе попрощаться…
— Счастливого пути, джигиты. Надо идти, коли в бою можно добыть вольность.
— Джигит рожден для боя. Об этом и в песнях поется, — ответил Айт и лихо заломил островерхую шапку.
— Стойте как богатыри, — тихим голосом напутствовал дед Айта и Эркая.
— Дяденька, возьми меня с собой, — вмешался в их разговор Яний и уставился на Айта бойкими черными глазенками.
— Мал еще, подрасти, — ответил Эркай.
— Салават в четырнадцать лет стал батыром, — сказал Айт, кладя руку на плечо мальчику, — расти и ты батыром. Приедем в следующий раз и возьмем тебя с собой.
— Прощай, дед!
Айт и Эркай вскочили на коней.
— Да будет счастливой ваша дорога!
Джигиты скрылись за поворотом, и уже издали послышалась их песня:
Агидель[16] — прекрасная река,
Агидель — серебряная река,
Один берег — в камышах,
Другой берег — в камнях…
Старый Темирбай и Яний стояли на пороге и слушали, как звенела, отдавалась в утреннем дремлющем лесу песня.
В нашем сердце радость,
Когда восходит солнце.
И сердца наши горят.
Слыша радостные вести.
Восходит утреннее солнце,
Освещает землю,
В нашем сердце радость,
Когда восходит солнце.
Красной зарей запылал восток, сверкнули первые светлые лучи восходящего солнца. Засверкали на травинках чистые капли росы.