Но потом всё смолкло. Только рыжий хвостик торчал над краем гнезда и подрагивал аппетитно.
Едва успела Куница спуститься вниз и удрать, как показалась вдали Скопа. Покружилась над гнездом и села рядом на ветку.
Кто её знает, чего она там увидела, о чём думала. Но только не кричала, не волновалась, а сидела неподвижно, как будто спала.
Уже день кончался, солнце закатывалось, а Скопа всё сидела, и было непонятно, живая она или уже мёртвая.
Потом расправила крылья, поднялась высоко и улетела к берегу.
Больше она к нам не возвращалась.
VI
Улетела Скопа, но страхи мои не кончились. Куница проспится после сытного завтрака, станет рыскать по острову и…
Куницы-то — они злющие да кровожадные!
Хорошо ещё, что наш островок утром начал подплывать к берегу. Я и про капкан забыл, и про все опасности — стоял столбиком и глядел, как земля приближается.
«Только бы, — думаю, — вылезти на бережок, а там уж авось придумаю, что дальше делать»…
Вот уже виден луг зелёный, папоротники, кротовые кучки. Ещё немножко — и причалит наш остров.
Но тут новая беда стряслась. Наткнулись мы на мелкое место, на песчаную подводную горку; внизу зашуршало, заскреблось — и наш остров остановился.
Крепко мы застряли — даже сильный ветер не мог нас больше сдвинуть.
И самое обидное — до берега-то оставалось лапой подать! Всё до последнего листика вижу, а перебраться не могу: опять глубина начинается, прыгну в воду — и утону со своим капканом…
Днём началась гроза; в лесу многие деревья выворотило, и на нашем острове тоже упала сосна. Та самая, на которой Куница схоронилась.
Куница осталась цела, я видел, как она соскочила в воду, заколотила лапками и поплыла к берегу. Только хвостик торчком! Очень было завидно, что я так не могу.
Вот и остался я на острове один-одинёшенек. Бояться теперь некого, но и надежды на спасенье тоже нет… Иногда птицы ко мне залетали, крысы водяные наведывались. Но долго никто не задерживался, — все могли перебираться, куда захотят. Один я ковылял на трёх лапах, как привязанный. А корма на острове оставалось всё меньше и меньше, и я понял, что скоро придётся мне помирать голодной смертью.
VII
Я подстриг до корней всю траву, обгрыз даже противно пахнущий багульник, начал жевать сосновую кору… А дни шли за днями, и озеро не мелело, оставалось таким же глубоким. И по-прежнему отделяла меня от берега широкая полоса воды.
Я так ослаб, что уже и ковылять не мог, а только лежал на одном месте. Солнце пекло, а на моём островке теперь не было даже тени.
От жары и голода у меня всё качалось перед глазами, и я не сразу заметил, что на берегу, над лесом, курится белый дым.
К вечеру дым стал густой; он тянулся над лесом, как грозовая туча. И ночью, в темноте, на берегу вдруг стали мигать красные огоньки, — знаете, вроде как в деревне, в человеческих жилищах. Но я знал, что никакой деревни там не было, а огоньки множились, росли, и до меня долетел запах гари.
Начался лесной пожар.
Всю ночь из лесу к озеру выбегали лесные жители. Были тут и неуклюжие барсуки, и быстрые косули, и огромные лоси, и незаметные головастые волки. Никто не трогал друг дружку, а все бежали рядом, прыгали в воду и плыли на другую сторону озера. Спасаясь от огня, туда же летели птицы и писклявые летучие мыши.
Огонь надвигался быстро, вскоре уже весь берег был в дыму и воздух сделался горячим и едким. Искры сыпались в воду и шипели, как змеи, а вскоре начали долетать и до моего островка. А я не мог встать, лежал между корнями сосны и задыхался от дыма…
Вот-вот вспыхнут на острове сухие сучья, мох и одинокая сосна. Первым, конечно, загорится пустое гнездо Скопы, — как раз над моей головой…
VIII
Когда рассвело, на берегу показались люди, — изредка сквозь дым было видно, как они что-то несут на спинах, машут друг дружке. Я догадался, что люди дерутся с огнём. Для них он тоже — страшный враг, как и для нас.
Потом люди выбежали на берег, залезли в лодку и поплыли прочь. Я подумал, что им не удалось испугать огонь. Я ведь совсем ничего не знал про людей. Я решил, что огонь оказался храбрей, и люди бегут от него, как ночью бежали еноты, белки и лоси.
А затем случилось самое непонятное…
На берегу вдруг ударил гром, к небу полетела чёрная земля, целые деревья, камни… И поднялся такой ветрище, что я вовсе оглох и ослеп, а мой островок подскочил на волне и отлетел сразу на сто прыжков!
Теперь-то я знаю, что это называется — взрыв. Люди могут его делать, когда захотят, и выпускают навстречу огню. Но я ничего не знал и подумал уже, что совсем убит.
А когда я поднял голову, — пожара не было. Взрыв проглотил всё на берегу — остался только чёрный дым…
Но зато на моём острове огонь уцелел. Он всё-таки успел перепрыгнуть сюда, и загорелось гнездо Скопы, и упавшая сосна, и сухой зелёный мох.
Остров уплывал от берега всё дальше, а огонь раздувался под ветром, трещал от злости и плевался искрами… Ещё бы немножко — и пропал бы я в огне.
IX
Пламя уже подбиралось ко мне, искры падали на шёрстку…
И тут я увидел, что к острову быстро плывёт лодка с людьми.
В другой раз я, наверно, постарался бы от людей схорониться. Но сейчас я к ним пополз, пополз и закричал прямо-таки не заячьим голосом…
И люди подхватили меня на руки.
Один — большой такой, лохматый, как енот, — опустил меня в лодку и вдруг охнул:
— Глядите, братцы, на лапе-то у него — капкан кротовый! Вот бедный косой, убежать от огня не мог…
Протянул руку — раз, раз — и снял капкан.
И хоть я был совсем слабый, но всё-таки поднялся и попробовал на лапу ступить — цела ли? Оказалось, почти здоровая лапа, снова прыгать можно!
Потом люди победили пожар и на моём острове, — водой залили.
А меня отвезли к берегу и выпустили на вольную волюшку.
Вот с тех пор у меня это словечко появилось — «братцы». Тот лохматый человек, что меня спас, всё людям говорил — «братцы» да «братцы»… Я и запомнил. И думаю, что это слово очень хорошее, потому что его добрый человек говорил.
Вот такая, братцы, история!
ЛИСЁНОК И МУХОЛОВКА
— Сколько вас, мухоловок, развелось — числа нет! Весь день перед глазами шныряете…
— Да нет же, комоленький! Вовсе не много, я одна летаю. Кругом тебя и слепни, и мухи-жигалки, и мошкара всякая толчётся, — вот я за ними и охочусь.
— За ними? Ах ты, родимая! Что же вас так мало, мухоловочек, почаще бы прилетали!
ЛАТУК
Я дикий салат — Латук, путешественникам друг. Один мой листик на север смотрит, другой на юг.
Кому показать дорогу?
УПРЯМАЯ ДУДОЧКА
— Слышите, дети, как лесная волшебная дудочка в роще поёт? Будто шаловливый ветерок играет на той дудочке! То птичкой засвищет, то ручейком зазвенит, то протяжно-протяжно заплачет… Ах, прелесть какая! Дудочка, спой нам ещё, пожалуйста!
— Рассердилась на нас дудочка.
— Ещё бы не рассердиться! Меня, птицу Иволгу, дудкой обзывает! Сама руками размахивает, дети хором кричат! И чтобы я средь такой кутерьмы пела?! Нет уж, фьиг.
БЕРЁЗА
Мы, берёзы, хозяйки добрые. Землю украшаем. Куда ни пойдёшь, — везде нас встретишь.
И в густом лесу берёзки стоят.
И на болоте, среди кочек да мхов.
И на сухой земле, на песке, на старом пожарище.
Даже среди камней-валунов, на горах каменных берёзки прижились.
Было место самое гиблое, самое пропащее. А пришли туда берёзки, встали — и сразу похорошело кругом.
Листва шёлковая шелестит-нашёптывает, птицы на ветках гнёзда вьют, от белых стволов свет над землёй разливается.
Забредёт человек, глянет — и не уйти ему с этого места.
Красота приворожила.
ЛЕБЕДЬ, РАК И ЩУКА
Лопоухий Щенок на речку прибежал.
Видит: славная тёплая вода плещется и плавают в этой воде разные звери, птицы да насекомые.
Утки лодочками качаются. Важно гуси плывут.
Водяная Крыса бойкие круги делает, хвостом подруливает. Водомерки скользят по воде, жуки-плавунцы ныряют, серебряные гладыши вертятся.
Завидно стало Щенку. Эх, думает, мне бы поплавать!
А как плавают — неизвестно. Ещё ни разу Щенок не плавал. И сунуться в воду страшно.
Проплывает вдоль берега Лебедь, крылья сложил горбиком, шею держит гоголем. Вроде бы ничем не шелохнёт, а так и катится по воде!
— Слышь, Лебедь! — говорит Щенок. — Научи меня плавать! Повернул Лебедь гордую голову, одним глазом посмотрел на Щенка.
— Ну что ж, — говорит. — Учись. Я покажу.
— Показывай, показывай!!
— Надо пряменько сесть на воду. Грудь вперёд. А теперь лапами по очереди загребать, как вёслами. У тебя лапы-то с перепонками?
Поднял Щенок переднюю лапу. Разглядел. Лапа как лапа, с когтями и шерстью. Никаких перепонок нет.
— У тебя сзади ещё лапы, — усмехается Лебедь. — Может, там перепонки?
Задрал Щенок заднюю лапу. И здесь никаких перепонок нет, одни когти.
— А нельзя без перепонок-то?
— Да как же без перепонок! — говорит Лебедь. — Загребать неудобно. Далеко не уплывёшь. Не возьмусь я тебя учить, нескладного.
Обидно Щенку сделалось. Неужели он один такой завалящий, бесперепончатый? Быть того не может.
Под берегом чёрный Рак копошится, вылезает из норы. Щенок его заметил и спрашивает:
— Слышь, Рак, плавать умеешь?
— Да не хуже других!
— Научи меня, пожалуйста! Научи!!
— Хорошо, — говорит Рак. — Смотри внимательно. Допустим, ты вылезаешь из норки. Теперь поворачивайся. Начинай хвостом загребать быстро-быстро! И поплывёшь как миленький задом наперёд. Хвост-то у тебя суставчатый? Вот такой?
Щенок повернулся, изловил себя за хвостик. Скосил глаза. Хвост у него как хвост: этакий тоненький прутик в шерстинках. Совершенно не похож на Рачий хвост.
— А если хвост не суставчатый? Не широкий?
— Тогда нельзя, — отвечает Рак. — Сам подумай: как же воду загребать? Неспособно. Далеко не уплывёшь.
— Ну всё-таки, всё-таки попробуем!!
— Нет, не возьмусь я тебя учить, — сказал Рак и уплыл хвостом вперёд.
Совсем огорчился Щенок. Лапы для плавания не годятся, хвостик не годится. А в воду полезть ужас как хочется!
Вдруг из воды Щука вылетела как выстреленная, плюх! — опять нырнула. Только брызги вокруг да кольца по воде… Вот это пловец!
— Эй, Щука, — кричит Щенок, — слушай, научи меня плавать! Я тебя очень прошу, пожалуйста!
Замерла Щука, немигающими зелёными глазами смотрит на Щенка.
— Изволь, — говорит. — Это очень просто. Ты лежишь в воде, как бревно. Не двигаешься. Потом ка-а-а-к хвостом вильнёшь, как плавниками ударишь — сразу всех и перегнал!
— Чем, чем ударишь?
— Я тебе объясняю: плав-ни-ка-ми.
— Какими плавниками?! Нет у меня плавников!
— Нету?
— Нету!!
— Совсем?
— Совсем!!
— Тогда не за своё дело не берись! — сердито сказала Щука, вильнула хвостом и пропала в глубине.
Тявкнул Щенок от горькой обиды, подскочил на всех четырёх лапах. Не удержался на крутом берегу — кувырк! — и бултыхнулся в воду.
— Ай-яй!!
Вынырнул, не помня себя от страха, головой трясёт, чихает.
Но почему-то не тонет.
Лапы сами собой по воде колотят, пену взбивают! И берег всё ближе придвигается, ближе!..
Значит, плывёт Щенок! Сам научился плавать!
Да как научился-то здорово! Лучше всех плывёт!
По-собачьи!
ОХ, ТЯЖЕЛО!
— Ох, тяжело!..
— Почему тебе, Яблоня, тяжело?
— На мне ветки от яблок гнутся, к земле клонятся… Еле держу!
— Ох, тяжело!..
— Почему тебе, Рожь, тяжело?
— Колос налился, на стебле качается, вот-вот ляжет… Еле держу!
— Ох, тяжело!
— А тебе, Тыква, отчего тяжело?
— На земле лежать да себя держать, вот отчего!
ТЯЖЁЛАЯ РАБОТА
— Дятел, перестань ты стучать-долбить! Что же это, право, совершенно покоя нету! Голова от твоего стука болит!
— А у меня, думаешь, не болит? Того и гляди — сотрясение мозга будет.
— Дак зачем тогда стучать-колотить?
— А у меня, голубушка, работа такая. Опасная, вредная и тяжёлая. И другой работы, чтоб полегче была, у дятлов нетути.
ПОДОРОЖНИК
— Ну и место выбрал ты себе, Подорожник! На самой дороге растёшь… Наступят на тебя ногой — раздавят!
— Попробуй-ка раздави! Нынче по мне трактор проехал, а я живой да здоровенький!
РОЖКИ ДА НОЖКИ
— Ай, кто это такой рогатый?!
— Это я. Папоротник.
— Ты бодаешься?
— Не. Я смирный.
— Ты всех напугать хочешь?
— Не. Я добрый.
— А зачем тебе крутые рога?
— Это у меня листья так разворачиваются.
— Листья? Хи-хи… А где же стебель?
— Нету.
— А веточки?
— Тоже нету.
— А что же у тебя есть?
— Вот листья. И корешки в земле.
— Ай-яй-яй! У тебя только рожки да ножки! Рожки да ножки! Ай-яй-яй!
— Погоди дразниться. Вот я корешками укреплюсь, листья кружевные расправлю, — знаешь, какой сделаюсь?
— Какой?
— Глаз от меня не оторвёшь!
ХРАБРЫЙ ПТЕНЕЦ
— Воробьишко ты глупый, ты зачем на заборе уселся, у всех на виду?
— Ч-чего?
— Вон ворона летает, тебя схватить может!
— Ч-чего?
— А вон белка скачет, попадёшься к ней в зубы!
— Ч-чего?
— А вон кошка бежит по дорожке, глазищами зыркает!
— Ч-чего?
— «Чего», «чего»! Расчирикался! Улетай, пока не заметили!
— Чик!.. А я летать ещё не могу! Я только ещё… из гнезда вывалился… Чик! Ничего не знаю, ничего не умею! И никого ещё не боюсь!
КОРОСТЕЛЬ И ГРАЧ
— Коростель, ты чего запоздал, из тёплых краёв так поздно прилетел?
— А я ждал, пока мой дом подрастёт.
— Как это — дом подрастёт?!
— Ты на дереве, Грач, живёшь, тебе и не понять. А я на чистом лугу живу, в траве прячусь. Вот и ждал, пока трава подрастёт!
ВЫПЬ И УТКА
— Ой, кто так страшно на болоте ревёт? Медведь, наверно!
— Не.
— Значит, это Лось ревёт!
— Не.
— А кто же тогда?
— Это я, Выпь.
— Ты?! Вот уж не поверю! Чтоб такая серенькая птица, невидная, и так ревела?! Быть не может! Из всех птиц на болоте я, Утка, громче всех крякаю!
— А сейчас поглядим. У-у-у-у-у-у-ух!!
— Кря!..
— Ага, со страху в камыши забилась! Будешь знать, чей голос толще!
СЛЕПОЙ ДОЖДИК
Летний весёлый Дождик прибежал в лес — и давай плясать! По берёзовым листочкам пощёлкивает, по круглым осиновым листьям барабанит, напевает песенку:
Я из тучи упал,
По земле побежал,
Мои ножки легки —
Ни разу не споткнутся…
— Какая славная песня! — сказали вдруг тоненькие голоса. — Какой добрый Дождик!..