Проходя вдоль подножия скал, Ашот приказал;
— Бойнах, ищи!
Собака лениво и долго обыскивала расщелины и кусты. Неожиданно она остановилась у камня, похожего на лежащего быка.
Положив палец на натянутую тетиву лука, Ашот осторожно приблизился.
Бойнах стоял, подняв переднюю правую лапу. Он не был охотничьей собакой, но, когда особенно чутко к чему-нибудь прислушивался, всегда застывал в этой напряженной позе — так, как это делают лисы. Казалось, он окаменел. Настороженность собаки говорила о том, что под камнем прячется какая — то дичь. Пес не видит ее, но чувствует запах.
«Заяц спит… Товарищ того зайца… Вот хорошо бы поймать или убить его!» — мелькнула в голове у Ашота мысль.
И совершенно неожиданно перед глазами всплыло беленькое личико Шушик в рамке шелковистых золотых волос. Как ласково глядят ее голубые глаза, когда она видит добрые поступки товарищей, их сердечность!
Затаив дыхание, Ашот осторожно приблизился, направил стрелу. Ничего! Наклонившись, он заглянул под камень — пусто. Только муха, большая черная муха, жужжа, вылетела из какой — то трещины. И стоило ей вылететь, как Бойнах, словно исполнив свою тяжелую обязанность, опустил лапу.
Ашоту показалось даже, что пес злорадно улыбнулся…
— И из — за этой вот мухи ты меня сюда привел? — разозлился он и схватил камень.
Но Бойнах уже удирал, весело повизгивая, точно радовался тому, что ловко подшутил над мальчиком.
Сзади кто — то сдержанно засмеялся. Ашот обернулся — Асо.
«Видишь, собака — и та не переносит грубости», — говорил его взгляд.
Ашот, смущенно опустив голову, стал подниматься на Дьявольскую тропу.
Гагик и Шушик уже были там. Они принесли «веревку» и с нетерпением ожидали прихода охотников.
— Вот это замечательная охота! — воскликнул Гагик, идя навстречу товарищам. — Шкурку белки мы подарим Шушик — пусть накинет на плечи и пойдет в клуб на бал. Мясо повесим в пещере в углу. До весны нам вполне хватит! А это? Что это за птица у вас? Дикая индейка?
Ашот не реагировал на шутки, он и сам отнюдь не испытывал сейчас радости человека, вернувшегося с удачной охоты. Зато эту радость впервые ощутил пастушок — курд. Увидев в руках у Шушик зверька, он подумал: «Узнает ли она, что это я, Асо, убил белку?…» Но откуда ей знать? Ведь сам — то Асо не скажет, не позволит себе унизить товарища. Да еще при девочке…
Шушик прыгала от радости, и, увидев это, Ашот стал еще мрачнее: «Убей эту белку я, она не была бы так рада», — с горечью подумал он. Его настроение было явно испорчено. И возмущенный взгляд пастушка и удивительное поведение собаки — все это так неожиданно!
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
О том, как Ашот достиг того, к чему так упорно стремился
Возглас Гагика привел Ашота в себя.
— Эй, парень, — кричал он Саркису, — летаешь без парашюта, а нам — заботы!
— Довольно разговорами заниматься! — оборвал Гагика Ашот. — Давайте быстрее спустимся в ущелье и с другой стороны попробуем определить высоту, на которой застрял Саркис: Надо же знать, какой длины должна быть наша веревка.
Ребята спустились, и Ашот, снизу глядя на скалу, долго что — то прикидывал. А Саркис сидел в своей тесной впадине, побледневший, измученный, и смотрел на горы. Хорошо еще, что елка своими лохматыми путаными ветвями закрывала от него пропасть, иначе, пожалуй, у него сердце бы разорвалось от страха и он скатился бы вниз, не ожидая спасения.
Услышав голоса товарищей, Саркис начал свои обычные причитания:
— Милые вы мои, вытащите меня отсюда!.. Никто не отозвался.
— Спаси меня, Ашот-джан, может, и я тебе как-нибудь пригожусь! — умолял Саркис. Ашот надменно улыбнулся.
— Черта с два ты мне понадобишься! — сказал он словно про себя.
Настроение у него было отвратительное, и все накопившееся раздражение и злость он изливал сейчас на Саркиса.
Шушик смотрела на него и с упреком покачивала головой. Взгляд ее, казалось, говорил: «Нехорошо, Ашот, не надо быть таким злопамятным».
— Что ты на меня смотришь? Впервые увидела? — рассердился Он, поймав этот взгляд. Ему казалось в этот день, что все настроены против него, начиная с Бойнаха.
— Вытащите меня отсюда, милые мои! — снова послышался рыдающий голос Саркиса.
— Как вытащить? Нет таких средств…
— Как нет? В самом деле? — взволновалась Шушик. — Разве нельзя канатом?
— Выход один, — сказал Ашот, — навалить под канатом снега, пусть прыгает.
— А вы испытали свой канат? Не оборвется? — боязливо спрашивал Саркис.
— Почему оборвется? Ты похудел, с курицу стал, — утешал его Гагик. — Не бойся.
— Нет, Гагик, он прав, надо проверить. Саркис, отпусти-ка веревку, мы ее испытаем.
Нескладный, кривой и узловатый канат, производивший впечатление такого крепкого, оказался никуда не годным. Ребята привязали его к ветвям одного из деревьев, и кто бы на нем ни повис, неизменно падал. Канат рвался. Значит, впустую пропал весь труд бессонной ночи!
— Да — а, ловко освободили бы мы Паруйрова сынка, честное слово — невесело смеялся Гагик. — Это была бы настоящая «братская» помощь!
— Это потому, что зимою кора у карагача сохнет, — оправдывался Ашот. — А попробовал бы ты весною свить веревку из такой коры, не оборвалась бы. Но что поделаешь, надо придумать что — то новое. Шушик, остались еще шишки? Да? Ну, дай Саркису, пусть ест, а мы пока подумаем. Только вот так, без дела, сидеть нельзя. Пойдем поработаем пока на тропинке, а тем временем и решим.
Вскоре они снова были на Дьявольской тропе. Тяжелая работа возобновилась.
Увидев комья снега, падающие с горы, Саркис подумал, что товарищи о нем забыли.
— А я? — раздался из — под обрыва его плаксивый голос. — А для меня что вы делаете?
— Мы идем в село за помощью тебе, — снова зло пошутил Гагик и передразнил: — «Я… для меня… мне!»
— Да, знаю, что вы делаете… О себе только и думаете… Мамочка, милая!..
— Не реви! Мы и работаем и думаем. Канат негодным оказался, а лестница слишком короткой, — пояснил Ашот.
Вечером ребята кинули несчастному Саркису белку и зорянку, а сами в дурном настроении вернулись в пещеру.
«Хоть бы шкурку он сохранил, чтобы потом мы могли подарить ее Шушик», — думал Асо. Пастушок еще находился под впечатлением своей удачной охоты на белку.
Вечером ребята сидели вокруг костра и думали. Еще ни разу не охватывала их такая безнадежность.
Гагик должен был сегодня рассказать какую — то историю, но он утратил весь свой юмор, и ему не хотелось говорить. Все мысли были о том, как освободить злополучного товарища.
— Ну, что же ты тянешь, Гагик? — поторапливала его Шушик.
— Ладно, расскажу, — наконец решился он. Рассказывал Гагик без настроения, и все — таки во всех его рассказах ощущалась та жизнерадостность, какой было пропитано все существо мальчика. Происшествия, которые он описывал, были трагичны, но кончались благополучно и забавно.
Первое из них произошло с женщиной из Гарни, решившей расстаться с жизнью.
Семейная трагедия привела женщину к скале над рекой Азад. Здесь она сказала миру последнее прости, закрыла глаза и кинулась в пропасть.
— Ой, бедная! — вскрикнула Шушик.
— Нет, моя дорогая, не бедная. Сейчас она очень хорошо живет в своем селе. Только хромает, и то совсем немного.
— Как! Жива осталась? Каким чудом?
— На свете чудес не бывает. Ты знаешь, что женщины в наших старых селах носят очень широкие юбки. Причем не одну, а сразу несколько. Так вот, если ветер летит низко, то обязательно поднимет и раздует эти юбки. Кажется, вот — вот их хозяйка взлетит на воздух!
— Ну-ну, — наклонившись вперед, с живейшим интересом слушала Шушик. — Скажи, а что же было потом?
— Потом? Потом эта женщина замечательно опустилась на берег реки. Жаль, что ты не так одета, а то пригодилась бы твоя юбка Саркису. Надел бы и… как на парашюте опустился.
Трагическое начало было и у второго рассказа:
— В селе Гармрашен медведь поймал в поле жену председателя колхоза и своими нежными лапами приласкал ее круглые щеки.
— Ой, Гагик, вечно ты придумаешь что-нибудь необыкновенное!
— Нет, правда. Ну так вот. Припустился мишка за женщиной. Она перепугалась до смерти, бежит, а медведь следом. Добежал до обрыва. Внизу — пропасть, сзади — косолапый. Все равно погибать. Вот она и кинулась в пропасть. И что же? Такие же юбки спасли — распустились парашютами… А пропасть глубокая была! Не случись ей упасть на кучку сухих листьев, наверняка бы разбилась… Ну вот, — закончил свой рассказ Гагик, — я и думаю: не может ли нам что-нибудь вроде такой подстилки из сухих листьев помочь? Может, травы нарвать, набить ею наши рубахи и положить, как подушки, одну на другую. Упадет на них Саркис и не разобьется. Хотите? О, погодите, вот так находка!
Рассказывая, Гагик все время вертел в руках обожженный с одного конца длинный дубовый прутик. Он хотел сломать его и бросить в огонь, но прутик не давался.
Странно: в холодном состоянии он легко ломался, а сейчас, разогретый, только гнулся.
— Поняли? — обрадовался Гагик и вскочил с места. — Завтра же мы освободим Саркиса из его тюрьмы! Мы нарежем дубовых веток, разогреем их на огне и наделаем колец. А из колец — длинную цепь. Ясно?
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
О том, как ребята изобретали все новые а новые способы спасения товарища
Настал шестнадцатый день.
Солнце, бессильное и бледное, давно уже встало, но ребята еще не выходили из пещеры. В горячей, пышущей жаром золе они разогревали молодые дубовые ветки и делали из них кольца. Кольца вдевали одно в другое, скрепляя их волокнистой корой карагача.
— Ветки кончились, — объявил Асо.
— Нет, там, кажется, еще есть. Поройся в золе. Асо порылся, но вытащил только небольшой прутик.
— Ничего, пусть хоть маленькое кольцо выйдет. Погодите-ка, сосчитаю. Раз, два, три… — Ашот беззвучно шевелил губами. — В нашей цепи двадцать четыре звена. А ну, Гагик, возьми ее за конец и выйди наружу. Ого, да в ней метров десять будет!
— Ну, пойдем посмотрим, — сказал Ашот. А когда они увидели свою лестницу снизу, воскликнул: — Замечательно! Только все — таки она коротка.
— Ничего, прыгнет, — успокоительно сказал Гагик.
После своих вчерашних рассказов он смотрел на такие прыжки весьма оптимистично. Если там, в лесу, не разбилась грузная женщина, то похудевший, ставший легким Саркис и вовсе не пострадает.
— Но мягкая подстилка обязательно нужна, — сказала Шушик.
Обломав ветви едва ли не всех елок вблизи от пещеры, ребята горой набросали их под последним кольцом цепи, потом, сняв свои куртки, застегнули их и превратили таким образом в своеобразные мешки. Мешки набили снегом и положили на холм.
И все же им показалось, что этого мало. Тогда со склонов, нагреваемых солнцем, в ущелье покатились снежные комья. Сначала они были величиной с арбуз, но по пути обрастали и до ущелья доходили уже целыми «бочками». Так в ущелье образовался довольно высокий снежный холм.
Хорошо бы, конечно, прибавить еще несколько колец и удлинить цепь, но времени на это уже не оставалось. День в Барсовом ущелье, окруженном высокими стенами гор, был особенно коротким.
Стемнело. Ребята дрожали от холода.
— Ну, Саркис, спускайся, — распорядился Ашот. Саркис наклонился, посмотрел вниз и в ужасе отпрянул.
— А если оборвется? — спросил он содрогаясь.
— Не оборвется. Ставь ноги в кольца и осторожно спускайся. За последнее ухватишься и соскочишь на приготовленный холм.
Дрожащими пальцами ухватился Саркис за ствол елки, но сейчас же отдернул руки.
— Холодно… Обжигает… Давайте подождем до завтра. Солнце встанет, тогда и сойду… Сейчас темно уже…
Он привел еще несколько причин, мешавших ему спуститься по изготовленной товарищами лестнице, но ясно было, что главная из них — страх Ашот заскрипел зубами.
— Ладно, ничего не поделаешь, пойдем, — сказал ой. Оставив свои рубахи в куче снега, ребята вернулись в пещеру.
— Шушик, раздуй-ка огонь. Впрочем, мы, кажется, все топливо отнесли ему.
Ашот был так раздражен, что не хотел даже назвать Саркиса по имени. В самом деле, сколько времени и сил отнял у них этот парень!
Продрогшие и голодные ребята провели в пещере еще одну изнурительную, бессонную ночь.
— Эх, Бойнах, были бы у тебя ум и ловкость Чамбара, мы давно бы отсюда вышли, — упрекал собаку Гагик. — Чамбар сумел бы выбраться из ущелья, слетать в село и привести людей.
— Какой еще Чамбар? — обиделся Асо. — Да разве найдется собака умнее моей?
Для Асо конечно, в мире не было пса, равного его Бойнаху.
— Какого Чамбара? А ты об охотнике Бороде Асатуре[22] из Личка слышал?
Асо отрицательно покачал головой.
— А о внуке его Камо? — спросила Шушик.
— А о сыне моего дяди — Грикоре? — спросил Гагик.
— Грикор и в самом, деле сын твоего дяди? Не верю! — заявила Шушик.
— Разве ты не видишь, что это и есть Грикор? — кивнул Ашот в сторону Гагика. — Словно половинка того же яблочка. Тот же характер, те же шутки…
— Нет, Ашот, я Грикором не стану, — печально возразил Гагик. — Где мне до него! Чего он только не делал! Поднимался на Пчелиную скалу за медом, пробирался в тростники озера Гилли и собирал яйца бакланов. Он везде находил пищу, а я вот приткнулся у костра и ною от голода. Будь Грикор с нами, мы вот как жили бы! — И Гагик коснулся рукой горла. — По сих пор всего было бы.
— А если бы у нас был такой звеньевой, как Камо, мы бы теперь… — вырвалось у Шушик, но она поняла свою оплошность и умолкла.
— Что же я могу поделать! — вспыхнул от смущения Ашот. — Попади они в Барсово ущелье, тоже, должно быть, не смогли бы выйти.
— Ну, ну, попрошу начальника не трогать, — вступился за товарища Гагик. — Наша группа ничем не хуже кружка Камо, а я — своего двоюродного брата Грикора.
— А знаете, я Бороду Асатура видел! — воодушевился Ашот. — Как — то осенью он к нам приезжал. Подружился с отцом моим, вместе ходили на охоту за козами. Какой замечательный человек! Только борода у него очень смешная — длинная — длинная. Когда он торопится, то запихивает ее за пазуху, чтобы не развевалась. И идет так, что не догонишь.
— А Чамбар за ним — хвост кренделем!
— Да, Чамбар за ним. Ах, если бы только отец сообщил старику о том, что мы пропали! Глядишь, и пересек, бы снега Агирджа — горы — и прямо к нам на ферму.
— А вдруг моя мать напишет про меня бабушке? — сказал Гагик и даже вскочил, обрадованный такой мыслью. — Конечно, напишет! Грикор, конечно, приедет, сейчас же уткнет нос в айгедзорские карасы с вином и скажет: «Дедушка Асатур, здесь лучше, чем у нас, давай навсегда тут останемся. Вина много, солении…» Ах, — размечтался Гагик, — если бы вдруг вон на том гребне показался Грикор! В руках — кюфта[23] в лаваше. «Эй, Гагик-джан, лови! Кюфта пришла!..» — крикнул бы он.
— Довольно нас мучить! Все нутро своими рассказами переворачиваешь! — рассердился Ашот и вышел из пещеры.
Откуда — то из — за гор луна тускло освещала туманный силуэт Арарата. Было холодно и тихо.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
О том, как рождается человечность
На заре ребята услышали какие — то странные звуки — словно невдалеке кто — то беспорядочно стрелял из мелкокалиберных пистолетов. Сидя у костра, Асо от души смеялся — такой панический вид был у его товарищей. Снова послышались выстрелы. Из костра взметнулись кусочки кроваво — красных, раскаленных углей, разлетелась во все стороны зола, будто в огне были скрыты какие — то взрывчатые вещества.
— Чего ты смеешься? — спросил Ашот, подозрительно поглядывая на костер.