— Ну-с… на что жалуемся, Маша?
— Назначьте мне диету для похудения! — выпалила девушка. — В пинг-понг я играть бросила, кефир у меня уже из ушей течёт. Располнею — в дверь пролезать не буду.
— Я же не диетолог, Маша.
— Вы всё лучше других знаете.
— Дело, в общем, простое. Ограничьте себя в употреблении мучного, сахара, жиров…
— А может, мне за Славика замуж выйти?
— Он кто?
— Вы его не знаете.
— Немедленно выходите. За месяц тростиночкой станете.
— Правда?
— Ручаюсь!
— Спасибо, Николай Александрович!
Ночью окна хирургического корпуса слабо светились. Со двора можно было определить, где на каждом из этажей находится столик дежурной сестры. Одно из окон светилось ярче других.
Длинноволосый Славик сидел на скамейке и смотрел на окна хирургического корпуса. Когда к нему подошёл Сергей Лавров, Славик сначала испугался, а потом успокоился.
— Я думал, сторож, — сказал он. — Гоняет, паразит!
— А ты что тут делаешь? — спросил Сергей.
— А ты? У меня… моя девушка заступила на дежурство. На прошлой неделе нас тут трое таких сидело. А сейчас похолодало, думал, один я, дурак, остался. Оказывается — два.
— В чём смысл, не понимаю — торчать тут без толку?
— Тогда зачем пришёл?
Сергей промолчал. Славик вздохнул. А потом объяснил:
— Раньше для меня был полный смысл. В котельную водила. Сечёшь? Вход со двора. Ясно? Там лафа. Тепло, да ещё и стол стоял для пинг-понга. А теперь только один раз к окну подошла. Твоя знает, что ты здесь?
— Нет. А твоя?
— Куда я от неё денусь!
— Домой.
— А чего сам не идёшь?
— Я сейчас пойду.
— Ну иди.
— Посижу ещё немного и пойду.
— Сигаретку оставь.
— Не курю.
Натренированный слух Славика уловил звук приближающихся шагов.
— Сторож! — сказал он. — Ну скажи, что ему здесь охранять? Боится, что я искусственную почку уведу?
Но это был не сторож, а Таня.
— Серёжа! — Таня остановилась неподалёку от скамейки.
Сергей бросился к Тане. Она отступила в темноту, за уже осыпающиеся каштаны.
— Не будь дураком. Ты же не Славик, — шептала Таня, пытаясь увернуться от Серёжиных поцелуев.
— Славик! — твердил Сергей. — Чем я хуже? Я — Славик!
— Перестань!
— А ты поедешь со мной в Москву? Мне квартиру дали двухкомнатную. В новом районе, за Тёплым Станом.
— Это где?
— Так трудно объяснить.
— Далеко от Красной площади?
— Близко… Откуда ты узнала, что я здесь?
— Маша показала в окно… Иди домой, Серёжа. Холодно. Мама с папой волнуются. Завтра ты придёшь к нам в гости, и мы всё обсудим. Со Светкой.
— Я не могу уйти.
— Ну что же зря сидеть?
— Не зря. Ты — рядом!
— Дай мне слово, что ты сейчас пойдёшь домой!
— А ты меня поцелуй. Сама.
— Вот так?
— Танька!
— Домой!
— Иду!
Серёжа отпустил Таню и, не оглядываясь, побежал к проходной.
Убедившись, что Сергей ушёл, Таня окликнула Славика и молча протянула ему пачку сигарет.
— Ну, Машка, — обрадовался Славик, — ну, человек! Всё понимает!
Таня убежала. Славик с наслаждением закурил. Когда он, потеряв бдительность, сделал несколько затяжек, на скамейку рядом с ним опустился Сергей. Славик вздрогнул.
— Опять напугал. Думал, сторож. Закуривай, брат, не стесняйся. Мне Маша целую пачку прислала. Гляди — «Столичные», не что-нибудь!
— Я не курю, — ответил Сергей, поёживаясь. Потом поднял воротник куртки и засунул руки в карманы. Видно, он собирался просидеть на скамейке под окнами хирургического корпуса не один час.
В маленькой комнатке деревянного дома на окраине города шли приготовления к встрече Сергея Лаврова.
Таня поставила на стол дымящийся самовар. Светка расставляла на белоснежной скатерти блюдечки для варенья.
— Небось там, в Москве, Серёжка забыл, что такое настоящий самовар, — сказала Таня.
— Откуда ты его откопала? — кивнула Светка на сверкающее медное чудо.
— Бабушкин. Она только из самовара пила. Ты помнишь бабушку?
— Помню. Если ты за Серёжу замуж выйдешь, кто он мне будет? Тесть?
— Что ты! Тесть — это отец жены.
— Сват?
— Какая тебе разница?
— А если бы я не знала, кто мне бабушка?
Этот довод заставил Таню задуматься.
•— Подожди, я сейчас в словаре посмотрю. — Она взяла в руки толстенный том. — Во-первых, сват — это родитель одного из супругов по отношению к родителям другого супруга. Моя мама была бы Серёжиным папе и маме сватья, а во-вторых, знаешь, кто тебе будет Сергей, если я выйду за него замуж?
— Кто?
— Как ни странно — зять.
— Не может быть.
— Чёрным по белому. Зять — муж дочери или сестры. Ты мне кто? Сестра. Значит, Серёжка тебе — зять.
— А я ему? Зятиха?
— Не знаю.
— Зятиха — мне не нравится. И потом, по-моему, он всё-таки не Лавров.
— Ну что ты заладила! Взбредёт же в голову!
— Я не говорю, что он совсем не Лавров. Немножко он, конечно, Лавров…
— Чушь какая!
В дверь постучали. Сёстры примолкли. Стук повторился.
— Войдите, — еле слышно сказала Таня.
— Войдите! — громко крикнула Света.
В дверях появился Сергей, нагружённый кульками и с оттопыренными карманами плаща.
— Здравствуйте, девочки! Разгружайте меня скорей, а то упаду. Танька, честное слово, не виноват. Это всё мама напихала. Ты же знаешь, как к тебе относятся мои старики. Отец сказал: «Таня — твой последний шанс стать человеком». В двадцать два года диссертация, переведённая на десять языков, — для него не доказательство.
Сёстры разгружали Серёжу.
— Пирожки с капустой! — вскрикнула Таня. — Тётя Рита такими пирожками нас в детстве угощала, когда мы с Клавой приходили к тебе в гости.
Тётя Рита — это кто? Свекровь? — тихо спросила сестру Светка.
— Отстань! — прошипела Таня.
— А Клава? — не унималась Света.
— Что Светка спросила? — поинтересовался Сергей.
— Она спросила, кто такая Клава, — подчёркнуто чётко ответила Таня. — Садимся за стол?
— Клава, — сказал Сергей, усаживаясь поближе к самовару, — это моё далёкое прошлое… Самовар вы здорово придумали. А как вам мамин хворост? Попробуй, Светка!
Света попробовала это полузабытое мучное изделие:
— Таня не хуже делает. И вообще она хорошая хозяйка. Умеет борщ варить, баклажанную икру, котлеты, рыбу в маринаде. Вы всегда пальчики облизывать будете.
— Света! — одёрнула её Таня.
— Ей на это времени не хватит, — сказал Сергей. — Таня должна усиленно заниматься музыкой. Неонила Николаевна уверена — слышишь, Таня? — она уверена, что ты избранница судьбы.
— Ты уже говорил. Но я не хочу быть её избранницей. Ведь судьба, говорят, слепая. Наткнётся на кого-нибудь и вознесёт. А другие — не хуже — сидят и дрожат от нетерпения: «Меня, меня!» Противно!
— Да, ты, оказывается, стала философом! — удивился Сергей.
— А ты думал, что к дурочке приехал? И вообще я не собираюсь бросать медицину. Объясняла?
— Хорошо. Пока переменим пластинку, — согласился Сергей. — Я тоже давно не одержимый максималист. Как видишь, ни словом не обмолвился об Анатолии Егоровиче. Даже за плащ большое спасибо передал.
— Умница. Если б обмолвился, то был бы не максималист, а просто дурак.
— Какое варенье! — воскликнул Сергей.
— У нас ещё сливовое есть! — похвастала Света.
— А теперь о самом главном, — сказал Сергей. — Сколько тебе нужно на сборы? Клава, как я слышал, уже давно вышла замуж.
За столом стало очень тихо. Светка, прихлёбывая чай из блюдца, смотрела то на Таню, то на Сергея.
Наконец Таня сказала:
— Ну и что? Поэтому и ты торопишься жениться?
— Брось, Танька… — Сергей закашлялся. — Если бы из-за этого… — он опять закашлялся. — Я бы сейчас не кашлял. Ведь до утра со Славиком просидел на скамейке.
Таня молчала.
— Светка, ну у тебя сестрица! — Сергей взял гитару со стены, тронул струны. — Расстроена! Сколько времени не прикасалась? А завтра у вас отборочный концерт фестиваля песни. Мне Неонила сказала.
— Таня больше не будет петь, — объявила Света.
— Глупо. Не обижай Неонилу, Таня! Она обещала сама аккомпанировать. Зимой тебя посылают в Москву на всесоюзный. И там всё само собой устроится.
— Не знаю, Серёжа, не знаю… — ответила Таня задумчиво.
— Почему? — взмолился Сергей.
— Я узнавала… Оказывается, Тёплый Стан — это очень далеко от Красной площади.
…— Выступает медицинская сестра Первой городской больницы Татьяна Ищенко! — объявил ведущий отборочного концерта, проходившего в местном клубе Союза медработников.
Таня появилась в своём наряде для особых случаев с гитарой в руках. Раздались оглушительные аплодисменты.
— «Арлекино»! — кричали из зала.
— «Белый танец»!
— «Клён ты мой опавший»!
— «Идёт солдат по городу»!
Таня посмотрела на Неонилу Николаевну, сидевшую за роялем. Старушку трудно было узнать — так она приободрилась. Неистовая Неонила дала «ля», чтобы Таня подстроила гитару, и при этом подмигнула девушке.
— Я спою вам песню, которую сочинила сама, — объявила Таня. — Она называется «По неведомой тропинке». — И кивнула Неониле.
Можно было ожидать чего угодно, но только не того, что произошло. Как заправский джазмен, бывшая учительница пения ударила по клавишам, и у рояля с гитарой начался сложный и острый дуэт в быстром танцевальном ритме.
Что она выделывала, эта Неонила Николаевна под ритмичное щёлканье Таниной гитары! А по временам они менялись ролями. Аккомпанемент переходил к Неониле, а солировала гитара.
Наконец Таня запела так, как полагается петь бездумные лихие танцевальные песни. И то, что стихи, на первый взгляд, не вязались с мелодией и манерой исполнения, придавало им особую остроту.
По неведомой тропинке, по судьбе,
Доберусь ли я когда-нибудь к тебе?
Не узнаешь наперёд,
Где тебя удача ждёт.
Ведь всегда судьба-злодейка может сделать поворот,
То ли вправо, то ли влево, то ли даст обратный ход.
Только я судьбы-злодейки не боюсь
И тебя прошу: пожалуйста, не трусь!
Ей со мной полно хлопот,
Ведь судьба своё берёт,
Если кто-то с ней не спорит, а безропотно идёт,
То ли вправо, то ли влево, то ли даст обратный ход.
По неведомой тропинке, по судьбе,
Доберусь ли я когда-нибудь к тебе?
Между нами старый счёт —
Добираться твой черёд!
Я не облачко над крышей: ветер дунул — поплывёт,
То ли вправо, то ли влево, то ли даст обратный ход.
Уже со второго куплета зрители начали хлопать в такт песне. А последний рефрен: «То ли вправо, то ли влево, то ли даст обратный ход» — подхватил весь зал.
Сначала Сергей смотрел на сцену восторженно, а потом в глазах его появилась растерянность. А в глазах Анатолия Егоровича, сидевшего рядом с ним, кроме восторга, не было ничего. Он азартно хлопал в такт песне вместе со всеми.
В Москву Сергей Лавров летел в одном самолёте с Карташовым.
— Вы занимаетесь математической логикой? — спросил Сергея бывший лётчик-истребитель, продолжая, очевидно, долго длившийся разговор.
— Да, — мрачно ответил Сергей. — И не очень люблю болтать об этом с неспециалистами. Мы ведь о совсем другом говорили.
— Простите. Я не о каких-нибудь тонкостях. Просто вы горячитесь по поводу Тани — «да» или «нет»? Но это вам не кибернетика, где уж если «нет», то «да» невозможно.
— Начинается. Вот этих дилетантских рассуждений я и боялся.
— По роду своей работы я слегка знаком с основами комбинаторной логики, теорией многозначных логик. Мне не обойтись без алгоритмов и рекурсивных функций.
Сергей насторожился.
— Вам так повезло в жизни. Вас очень любит изумительная девушка. Я знаю, что говорю. Вообще когда речь идёт об эмоциях, между «да» и «нет» — огромная шкала.
— Ну вот, Танюша, — сказал профессор Корнильев, вызвав девушку к себе в кабинет. — С завтрашнего дня я решил стажировать вас на операционную сестру. Готовьтесь, голубушка! У нас завтра резекция желудка.
Таня молча кивнула, потому что от радости не могла сказать ни слова.
И тут в кабинет заведующего хирургическим отделением ворвался разъярённый Глеб Афанасьевич.
— Николай Александрович! Вы должны меня поддержать. Эта трагедия со средним медицинским персоналом превращается в фарс! Постовой сестре по уходу в такой больнице; как наша, инструкцией предусмотрено максимум сорок больных. А у меня их шестьдесят. Сестра разрывается! Больные не дозовутся! Я главному; «Дайте ещё один пост». А он: «Где я персонал возьму?» Я говорю: «Ищите!» А он: «Помогите искать!» Ничего себе постановочка!
— Успокойтесь, Глеб Афанасьевич! — пожалел невропатолога Корнильев.
— Как я могу успокоиться, когда творится такое…
— А вы скажите себе несколько раз очень твёрдо: «Я спокоен, я спокоен, я спокоен…»
Невропатолог застонал сквозь зубы и рухнул в кресло.
В южный город пришла зима. Таня в пальто, которое в Москве называют осенним, мёрзла в троллейбусе. А троллейбус, миновав центральную улицу города, выехал в совсем пустынные места. Остались позади последние окраинные строения, и он оказался, как говорится, в чистом поле. Таня посмотрела в диспансерную карточку, которая была у неё в руках. Там было написано: «Долгина Зинаида Петровна. Улица Новая, дом 20, корпус 3, квартира 58».
Наконец, как мираж в пустыне, впереди возникли белые корпуса многоэтажных зданий.
— Улица Новая. Следующая «Универсам», — прозвучал в троллейбусе искажённый динамиком голос.
Дверь квартиры 58 резко отличалась от соседних. Она была обита бордовым импортным дерматином. Сверкающие обивочные гвозди с медными шляпками образовали затейливый узор. Яркий коврик перед дверью, крючок для сумок, глазок, кнопка звонка — всё здесь заставляло задуматься о способе, с помощью которого можно было раздобыть эдакую роскошь. Из-за двери доносилось собачье рычание и резкие голоса, спорящие о чём-то.
Сравнив эту выдающуюся дверь с рядовыми, ничем не примечательными, Таня нажала кнопку звонка. Один за другим прозвучали три чистых музыкальных тона. Голоса за дверью смолкли, а потом женский спросил:
— Кто там?
— Из Первой городской больницы. По поводу диспансерного осмотра.
Дверь открылась, и в хозяйке дома Таня сразу узнала ту девушку, которая ранней осенью спустила на верёвочке свёрток из окна хирургического отделения. Тот, кто когда-то за обе щеки трескал бутерброд с больничными тефтелями, держал на поводке хорошо ухоженную собаку. Всё вокруг соответствовало входной двери. Отличные, со вкусом подобранные и аккуратно приклеенные обои, великолепно отциклёванный и покрытый лаком пол.
— Зинаида Петровна?
— Да.
— Вам столько открыток послали, а вы ни разу не откликнулись. После такого заболевания надо обязательно некоторое время показываться Николаю Александровичу.
— Он меня, спасибо ему сердечное, окончательно вылечил.
— Доктору лучше знать, Зинаида Петровна. Раз вызывает — надо.
Собака заскулила.
Забывший про больничные тефтели, слегка располневший парень погладил её успокаивающе и рявкнул жене:
— Значит, ты с Гулькой выходить отказываешься?
— У меня стирка, Феденька, — виновато ответила жена. — Я же вся распарилась.
— А это что? — Феденька ткнул пальцем в аккуратный листок, висевший на стене. Чертёжным шрифтом на листке было изображено какое-то расписание.
Таня прочитала заголовок: «Прогулки с Гулькой». Под ним два имени — «Федя» и «Зина». Против каждого имени — число. Миновавшие дни месяца отмечались галочкой.