Когда он вернулся, Алена ждала его в черном, с широким кожаным поясом платье. Волосы она опять заколола справа, и эта вызывающая асимметрия и загнутые к вискам брови делали ее взгляд холодным, почти отрешенным.
Сергей принес тщательно отмытый от следов грязи фанерный сундучок, взял «болонью» и (аккуратно — для тех, кто знает, как это делается, небрежно — для всех остальных) обмотал ее вокруг руки с чемоданчиком.
Алена наблюдала со стороны, пока он занимался этой нехитрой операцией, словно ждала объяснений. И так как он молчал, спросила:
— Что это?
— Хочу узнать у вашего с Надькой кавалера... где он балык берет! — ответил Сергей.
Она сдержала дрогнувшие брови и сказала ровным, без тени шутки голосом:
— Не надо, Сережка. Хорошо? Больше об этом никогда не надо.
Ответить ему было нечего. Любая перемена в Алене — это всякий раз необходимость как-то по-новому держать себя с ней. И ему не часто удавалось разгадать направление этих перемен.
Вышли рано, чтобы, если не подвернется машина, пройтись до Южного пешком. Но в каком-нибудь километре от Никодимовки их догнал грузовик с крытым возле кабины кузовом. В дороге Алена была такой же замкнутой. Глядела на убегающий по бокам дороги лес, молчала, прямая, невозмутимая, как сфинкс.
День предстоял жаркий, и солнце катилось в чистой, без единого облачка синеве.
Завихряясь под козырьком крыши, ветер трепал длинные волосы Алены, перепутывал их, но за все время она не подняла руки, чтобы удержать или поправить прическу. Она выглядела на несколько лет старше себя той, что была недавно. А может, и Сергей стал тоже старше за последние дни, этого он видеть не мог.
Их ждали. Сегодня, как и накануне, многое можно было предугадать заранее. Сергей еще от кедровника разглядел вишневую «Волгу» против дома тетки Натальи, двух мужчин рядом с нею, Анастасию Владимировну у ворот, скользнул взглядом по затихшим дворам Николая и Кости с растерзанно открытыми калитками обоих. Не было только признаков Гены и Владислава. Но Гена должен был появиться чуть позже, Владислав — если это заблагорассудится ему.
А от больницы навстречу им уже спешила тетка Валентина Макаровна. Вынужденная колготиться эти дни, она, понятно, забыла, что беготня и спешка при ее статности не к лицу.
Тетка Валентина Макаровна спешила к Алене, но была рада обоим. Взволнованная, Окончательно разбитая за последние сутки, она все же заметила и, должно быть, оценила их праздничный вид.
— Оленька! (Из всей ее речи самым понятным было это многократное «Оленька».) Я вчера... Ты поймешь меня, не серчай, Оленька! (Всех Алена должна была понимать, черт возьми.) Я не знаю, что творится со мной!.. Он хочет видеть тебя, Оленька!.. Там сейчас эта... — Она осторожно убрала с плеча Алены заблудшую жесткую прядь. — Он сказал... Он мне сказал: не нужна она ему!.. — И тетка Валентина Макаровна заглянула в глаза Алены, словно бы та должна сразу просиять или запрыгать на одной ножке от радости. — Пойди к нему, родная! Он все утро тебя спрашивал...
Алена слушала ее, не прибавляя шагу, и была так же невозмутима, как утром.
Сундучок вместе с «болоньей» оставили в комнате сестры-хозяйки.
Лешка опять лежал под одеялом. Постель, тумбочка, бинты на его голове были на этот раз в порядке. Но Лешка тоже стал совсем не похож на себя. Он казался надломленным и безвольным, как после изнурительной, многомесячной болезни.
И Галина, сидевшая на его постели, тоже стала другой. Смотреть на нее было просто неприятно. Если большим, солидным людям не к лицу мельтешить, суетиться — таким вот миниатюрным, как она, точеным и аккуратненько отшлифованным, нельзя ни на минуту забывать о своей рисованности, тем более злиться... Сразу не замечаешь цвета волос, кожи, а видишь искаженное лицо, неряшливо сбитую прическу, мятый подол. Будто лопнула изящная упаковка и наружу выскочил гаденький, неопрятный зверек...
— Оля! — Она вскочила с Лешкиной кровати. — Мы ждем тебя, Оля! — Шагнула навстречу им, но натолкнулась на холодный Аленин взгляд и остановилась.
— Выйди... — сказала ей Алена. — Нам нужно поговорить с Лешкой.
— Нет, вы должны при мне! Вы не можете, Оля!.. — торопливо заговорила Галина, встряхивая головой и нервно ломая руки. — Вы не должны!.. — Хотя что «не должны» и что «не можете», было не совсем ясно. — Подумайте, Оля!.. Сережа! Подумайте обо всех нас!
Лешка, до подбородка натянув одеяло, переводил настороженный взгляд с Галины на Алену, с Алены на Сергея, который опять облокотился на кровать у входа и смотрел в обрамленное белоснежными простынями одеяло перед собой. Чего ждал Лешка?
— Скажи, Оля, что ты не сделаешь ничего плохого! Скажи, что ты будешь благоразумна! — торопилась Галина. — Сережа, я умоляю вас!..
Алена сделала шаг мимо нее к Лешке:
— Почему ты молчишь?
Он стиснул в побелевших пальцах кромку одеяла.
— Выйди, Галка... — Нелегко дались ему эти два слова, ибо они означали, что он вверяет свою судьбу бывшим друзьям, теперешние уже не могли ему помочь.
— Нет! — тряхнула головой Галина. И повторила громче: — Не-ет! (Сергей побоялся, что она закричит во весь голос.) Если ты виноват перед ними—ты перед всеми виноват! А я чиста перед ними! Чиста! И я буду умолять их! Оля! Сережа! Она долго бы продолжала в том же духе. Но Алена оставалась равнодушной к ее призывам. А Сергей глядел в одеяло перед собой и как бы вовсе отсутствовал.
— Иди... — хрипло повторил Лешка, его опять начало лихорадить.
Надо отдать должное Галине: прежде чем выйти за дверь, она пригладила волосы, обтянула на себе халат и глянула на Лешку с откровенным презрением. Может, она хотела разжалобить их своим прежним видом?.. Но с гладкими перышками она, что бы там ни было, вызывала определенную симпатию, растерзанная — нет.
Алена отошла и остановилась у окна. После истерических выкриков Галины нетягостным казалось установившееся молчание. Все ждали чего-то друг от друга.
— Ты сказал своим приятелям, где ключ лежит? — спросил Сергей.
Лешка тревожно пошевелился.
— Они должны были взять двевник и там... больше ничего! Я же мог записать, чего и не было никогда! Я иногда злился на Галку.
— Ты и сегодня был не очень с ней вежлив... — заметила. Алена.
Лешка не понял ее.
— Зачем было так выгонять? — спросила Алена.
— Но ты... сама сказала... — Лешка растерялся.
— Если тебе человек был дорог, надо не забывать этого... — сказала Алена.
Лешка приподнялся на подушках. Вся его прежняя порывистость свелась теперь к этим нескольким движениям: привстать на подушках, лечь, опуститься, подняться выше, повернуть голову вправо, влево, переместить одеяло. И его лихорадило опять — он уже не скрывал этого.
— Она предательница... Она мне не нужна больше...
Алена посмотрела вприщур мимо кроватей, мимо Сергея, куда-то в стену у двери.
— Там ты лучше писал, Лешка, красивее... Там тебе нельзя было не верить... И завидно было, ты знаешь... — Голос ее за все утро единственный раз дрогнул при этом. Но закончила она равнодушно: — Там ты казался лучше, Лешка.
Он подвинулся, неуверенно показал рукой на постель.
— Сядь, Алена...
Она какое-то время еще стояла, прислонясь к подоконнику, потом оторвалась от него, подошла и села напротив Лешки, спиной к Сергею.
— Почему ты не поинтересуешься, что у меня с рукой?
— Что?.. помедлив, испуганно спросил Лешка. Догадался? Или решил, что она сама себя полоснула по запястью?
— Меня хотели зарезать сегодня. Ночью, — добавила она. — Как цыплят режут.
Лешка долго пытался уловить в ее глазах, что она шутит. Ему хотелось, чтобы это оказалось шуткой. А может, Сергей придумал для него такое желание. Может, ничего он, Лешка, не хотел...
— Ты врешь... — наконец сказал он.
— Я не вру, Лешка, — спокойно возразила Алена. — Ты знал, что они захотят сделать это?.. Только честно.
— Нет, Алена, нет! — Лешка весь приподнялся на локтях. — Серега! Клянусь вам!
Алена сидела спиной к Сергею, и он не видел ее лица. Она спросила:
— А если бы им удалось это — ведь ты бы смолчал, Лешка?
Тот не нашел слов. А трясло его все сильней.
— Алена!
— Смолчал бы... — сказала Алена. — Если бы все у них удалось как надо, ты бы мог сделать вид, что ничего не подозреваешь...
— Алена!.. — страстно повторил Лешка. — Алена, я не знаю ничего, но я бы их — своими руками!.. Серега, почему ты молчишь?!
Сергей не глядел на них. Ему почему-то было немножко противно ото всего этого.
— Что ты вчера говорил мне, Лешка, — говорил по дурости... Будем считать, что все это забыто, — сказал Сергей. Алена обернулась и, пока он говорил, смотрела на него в упор. — Мы сейчас пойдем — сначала я дам одному гаду по морде, а потом — хочешь, я, хочешь, Алена — пойдем и скажем, что ты решил... Ведь когда человек сам признается, это учитывают...
Лешка не выдержал.
Подожди, Серега!.. Дай мне прийти в себя! Дайте мне один день, Алена! Один денек! Собраться, мать подготовить! Пожалуйста!
Алена тронула забинтованную руку. И тогда вдруг Лешка заплакал. Нехорошо смотреть, когда плачет парень. Очень противоестественно это. И когда не омерзительно, то страшно.
Алена продолжала за Сергея:
— Сережка пойдет и скажет, что ты еще вчера все рассказал нам. Что ты просто сам еще не все знал, но рассказал нам про золото, про остальных... Сережка все скажет за тебя.
Сергей смотрел в кровать перед собой. Неприметное с первого взгляда пятно на одеяле, — возможно, чья-то отстиранная кровь — вырисовывалось перед ним все отчетливее и теперь стало похожим на летучий, слегка кренящийся на волне парусник. И длинный вымпел хлестал косицами пенный барашек. Парусник мчался один, без людей — стоек, хоть и неуправляем.
Лешка устыдился наконец. Обмахнул глаза, на минуту прикрыв их ладонями. Утратив загар, он казался таким же белым, как простыни, как наволочка, как бинты. И тяжело дышал.
— Прости, Алена... Но мне... невмоготу... Я теперь один... — Он подчеркнул: — Совсем..: Ты не уйдешь от меня? Побудешь рядом, а?
Сергей выпрямился, глядя в обтянутую черным платьем спину Алены. Волосы прикрывали ее ниже лопаток. Густые и, конечно, жесткие. Сергей не знал, что значит затянувшаяся пауза.
— Я побуду, — сказала Алена. — Но я не стану защищать тебя. Пока могу — побуду, — добавила она.
— А потом... — спросил Лешка. — Потом, Алена, ты не забудешь меня?
Сергей стоял, и Алена оглянулась. Что-то безумное мелькнуло в ее стеклянном взгляде. Может, она ждала от него поддержки? Но ему было нечего сказать ей.
— Я не забываю друзей, — сказала она Лешке. Тот взял ее руку.
— Какая ты... Алена! Если бы можно забыть все это!..
Сергей облокотился на кровать, но, должно быть, очень уж резко, — она затрещала под его тяжестью. И напряженная Аленина спина вздрогнула от этого звука. Алена обернулась.
— Нам пора, Леха... — сказал Сергей и, не глядя на них, шагнул к двери.
Алена вышла, когда он уже снял халат в вестибюле и опять обмотал «болоньей» сундучок в руке. Алена сбросила халат, поправила бинт на запястье.
— Я правильно себя вела, Сережка?
— Да, — сказал он, оправляя складки «болоньи».
— А почему ты не смотришь на меня?
— Потому что ты вела себя правильно, — ответил Сергей.
— Мне сегодня не до иронии, Сережка, и не до шуток.
Он посмотрел ей в глаза.
— Я не шучу, я сказал правду, Алена. Мало ли, что это правда бывает не всегда приятной кому-то. Например, мне.
— Спасибо, Сережка... — сказала Алена. И голос ее уже не был таким холодным, как только что. — Но мне впервые, может быть, хочется, чтобы было не все правильно, не все правдиво, как есть. Только ты не можешь этого. Идем. — И она положила забинтованную руку под его локоть.
* *
*
Гена был пунктуален. Однако появился он не с той стороны, откуда его можно было ждать: когда Сергей и Алена вышли из больницы, он притворял за собой калитку дома Галины. А внизу, на улице Космонавтов, против дома тетки Натальи, за время, пока Сергей и Алена были у Лешки, произошла некоторая перемена: Анастасия Владимировна скорее всего ушла в дом, зато у машины было уже трое мужчин: Андрей Борисович, Павел и бородатый Владислав.
То, что Гена успел проведать Галину, беспокоило Сергея. Гена, судя по его виду, и в самом деле побывал на автовокзале, где раньше всего открывается буфет. Но шел он довольно уверенно и бодро поприветствовал:
— Здорово! — У Алены спросил: — Говоришь, молодая, казенный дом мне и дальняя дорога?
Алена отодвинулась за спину Сергея.
— Зачем вы туда ходили? — Сергей кивнул на дом Кости.
— Зашел пораньше, времени у меня внавал! — весело объяснил Гена, потирая тыльной стороной ладони щетинистый подбородок. — Зашел сказать последнее прости!
— Вы там ничего не наделали?.. — осторожно спросил Сергей.
Гена захохотал. Вид у него был немножко помешанный.
— Нет, молодой, за меня не боись — ничего! Ну, пару горячих отвесил, конечно, как полагается! Там его сестричка сейчас полотенчиком обдувает! — Он опять хохотнул и с грустью добавил: — Сестричке мне неудобно было подвесить одну... — Он показал тяжелую ладонь. — Баба, как ни крути. Ты бы, молодая, за меня ей патлы натаскала бы, а? — попросил он.
Алена шевельнула сомкнутыми бровями и не ответила.
— Зря вы это... — сказал Сергей.
— Ничего... Малость больше, малость меньше... — Гена оглядел обоих, поправил ружье за спиной и неожиданно виноватым голосом попросил Алену: — Не дуйся... Я выпил, но, сама знаешь, — есть причины...— Он зашагал было от них, но остановился. — Ты чего- то собирался шепнуть мне?
— Потом, — сказал Сергей. — Сейчас рано.
— Как знаешь. Потом будет уже некогда, — сказал Гена и, тяжелый, грузный, пошел по пыльной дороге куда-то, куда было одному ему ведомо. Сергей и Алена подождали, пока он отошел на некоторое расстояние.
Можно было заметить с первого взгляда, что мужчины около вишневой «Волги» расстроены. Каждый старался по-своему скрыть это, но вчерашней непринужденности у них не получалось.
Павел грелся под утренним солнцем, небрежно поставив ногу на буфер машины. Ружье висело за его спиной, подбитая мехом тужурка была, как всегда, нараспашку.
Владислав, пощипывая рыжеватую бородку, что-то рассказывал ему, в то время как хозяйственный Андрей Борисович протирал ветошью и без того сверкающий капот «Волги». Гена задержался, посмотрел на них с противоположной стороны улицы и двинулся дальше. Те сделали вид, что не заметили его. Сергея и Алену первым увидел Владислав.
— Говорят, уезжаете, Оля?!
— Еще не решили, — ответила Алена, все еще держа Сергея под руку, отчего бинт на ее правом запястье не был заметен.
Андрей Борисович криво усмехнулся, обмахивая ветошью ладони.
— Нам Владислав рассказывал, что ночью вы перепугали его...
— Это я шутила, — сказала Алена. — А Сережа бабахнул.
Стоматолог по забывчивости опять начал тереть капот «Волги». Дорого бы они дали сейчас, чтобы узнать, зачем Гена был у Кости и какую речь держал только что перед ребятами.
— Странные шутки у вас, Оля! — Андрей Борисович приподнял плечи.
— На пару я бы и сам покричал с удовольствием... — нехотя, мрачно пошутил Павел. Цепкие глаза его стали еще острее, пронырливей и бесцеремонно рыскали по лицам Алены, Сергея.
Сергей тихонько освободился от руки Алены.
— Но я не ябедничал, Оля, не подумайте, — сказал Владислав. — К слову пришлось. А то уедете со злом на меня.
— Между прочим, если ехать — пора, — не выдержал Андрей Борисович. — Тем более, я вижу вы с багажом! — Он кивнул на «болонью» Сергея, под складками которой угадывался груз.
Гена остановился и смотрел на них от поворота, — видимо, не хотелось ему идти туда, куда он собрался.
— Мама ссылается на дочь, а дочь на кого? — спросил Павел.
Все получилось немного не так, как предполагал Сергей. Вчера он ожидал этой минуты, а сегодня стоял и без интереса слушал все эти вялые реплики.