— Я попробую, — не стала отказываться Маша и пошла на кухню.
Два блина со сметаной проскочили незаметно. Маша напомнила себе, что хочет похудеть, и съела на сладкое два с медом. Блины были маленькие. Она решила, что с пяти тоже не растолстеешь, и попробовала с селедкой. После меда это оказалось именно тем, что нужно. Шестой блин как будто сам собой начинился нежными селедочными ломтиками, свернулся в трубочку и подсунулся к губам. «Этот последний!» — твердо сказала себе Маша и села с трубочкой к окну, подальше от других блинов.
Окно выходило не во двор, как в кабинете Сергейчика, а на большую незнакомую улицу. Понемногу откусывая от блинной трубочки. Маша стала разглядывать магазины. Мебельный — хорошо. До нового дома от него будет пять минут ходьбы. Можно купить всю обстановку в квартиру и перевезти на тележке, чем грузовик нанимать. Экономия выйдет. Гастроном — еще лучше, потому что мебель покупают не каждый год, а продукты — каждый день… А вон тетя Ира бежит через дорогу, сумкой машет. Славная она. Маша никогда так хорошо не разговаривала со взрослыми женщинами. С мамой только.
В комнатах что-то упало. Эдик, а не что-то, поправила себя Маша. В кабинете. А там компьютеры!.. Звук был мягкий — судя по всему, щенок просто подпрыгнул. Может, выпустить его? А если порвет платье?..
Маша посмотрела в другой конец улицы и забыла про щенка, потому что увидела бордовый «жигуленок»! Вернее, то, что от него осталось.
Уцелели только багажник и задние дверцы, а всю переднюю часть «жигуленка» словно кто-то пожевал и выплюнул. Он криво стоял на газоне — то ли отлетел туда от удара встречной машины, то ли его оттащили, чтобы не мешал движению. Вокруг толклись спасатели в синих комбинезонах. Сыпались искры — чем-то срезали крышу.
В толпе зевак Маша заметила Деда и Сергейчика. Ясно: хотят узнать, жив ли водитель. Похоже, он у них под подозрением. А вон «Скорая помощь» — значит, еще жив, к погибшим «Скорую» не вызывают.
Двое спасателей отогнули надрезанную крышу, раскрыв машину как консервную банку. Опять посыпались искры. Санитары с носилками стояли наготове. Водителя вырезали из смятого железа, уложили обмякшее тело, накрыли простыней… Голову не накрыли. Точно, жив.
Хлопнула входная дверь.
— Ма, блинами пахнет! — крикнул девчачий голос.
Ага, Кошка! Интересно, сколько ей лет?
Невидимая Кошка ходила по квартире, скрипя и хлопая дверями и дверцами. Переоделась, выпустила топочущего Эдика, пошла мыть руки… «А вдруг она тоже учится и письмом, только не в „Б“, а в „А“? — подумала Маша. — Перевестись бы к ней, пока еще не поздно». Дед с Сергейчиком дружат, тетя Ира и мама вместе учились. Значит, и они, Маша с Кошкой, наверняка поладят.
Кошка вошла и уставилась на Машу как на призрак:
— Ты?!
Это была Кэтрин Курицына!
Глава VI
СТРАШНОЕ ОБВИНЕНИЕ
Драться они, конечно, не стали. И даже гадости друг другу говорили не каждый раз. Маша спросила: — А почему ты Курицына?
— Я как мама. Они с папой поженились перед отъездом в Америку, когда ей было поздно менять загранпаспорт. Вот она и осталась с девичьей фамилией… А ты внучка того самого генерала Алентьева? Жалко, я раньше не догадалась.
— А то что?
— Ничего! — отрезала Кэтрин. — Это не меняет дела!
— Чем я тебе не нравлюсь? — спросила Маша. — Ты же не знаешь меня.
— Всем. Знаю, — ответила Кэтрин, и разговаривать стало не о чем.
В полном молчании они сидели на кухне. Кэтрин питалась блинами. Вилку она держала в левой руке, а нож в правой. То и другое — тремя пальцами, а свободные безымянный и мизинец оттопыривала, как будто ей противно. И пилила блин тупым столовым ножичком с таким видом, как будто делает хирургическую операцию.
А у Маши в руке была трубочка из блина с селедкой. Она каждую секунду проваливалась сквозь землю из-за того, что в руке, а не на тарелке, и не могла заставить себя доесть.
Подошел Эдик, ткнулся Маше носом в колени: «Поиграем?»
— Фу! — завопила Кэтрин.
Маша с ужасом подумала, что ей придется здесь ночевать.
Вернулась сдобная, добрейшая тетя Ира и сразу все поняла:
— Кошка, а почему вы сидите по разным углам?
— Я Кэт! — огрызнулась Кэтрин.
— По-английски кэт, а по-русски кошка, — заученно ответила тетя Ира. Чувствовалось, что этот разговор повторяется не в первый раз. — Представляешь, Маша, мы четырнадцать лет растили дочку Катю, а когда она получила паспорт, оказалось, что среди нас жила американка Кэт! Как она уговорила паспортистку поменять имя — загадка века… Горе мое, — повернулась к дочери тетя Ира, — ну хоть сейчас признайся, что ты ей наплела?
Побагровев, Кэтрин сорвалась с табуретки и убежала.
— Она родилась в Америке, — сказала тетя Ира. Маша кивнула: знаю.
— Дома мы говорили по-русски, но есть еще улица и телевизор. Первое слово Катька сказала по-русски — «мама», как положено. Второе — по-английски: назвала отца «дэдди». Когда мы вернулись четыре года назад, она уже была законченной американкой. Для нас Москва — это друзья, воспоминания детства, знакомые места, на которых глаз отдыхает, словом — Родина. А Катька видит только грязь, бомжей, наркоманов, которых, кстати сказать, в Америке ничуть не меньше. Только ей, маленькой, там не показывали, хотя, может быть, и стоило… Я ведь не случайно говорю, — добавила тетя Ира.
— Понимаю, — сказала Маша, — вы хотите, чтобы мы с ней подружились?
— Нет, подружек у нее как раз полно. Катька собирает кочек, которым чего-то не хватает. Одна некрасивая. V другой отец год сидит без работы и, кажется, уже полюбил бутылки собирать. У третьей какой-то домашний мрак, и она живет у тетки. И вот Катька с ними ходит и буквально на все говорит: «У нас», то есть в Америке. «У нас так не носят», «У нас так не строят», «У нас в таком случае нанимают адвоката». При этом настоящей американской жизни она не знает — из кино нахваталась. А эти дурочки смотрят ей в рот. У Катьки полно друзей в Америке. Она с ними каждую ночь болтает по Интернету, получает рекламные футболочки-кепочки и раздаривает этим дурехам. А они смотрят ей в рот и мечтают уехать в Америке, конечно, доллары валяются под ногами.
— Я бы тоже хотела пожить в Америке. Только не на любых условиях, — сказала Маша.
— Ты в институт поступать собираешься? — спросила тетя Ира.
— Да, в университет, на факультет журналистики.
— Значит, понимаешь, что ни в Америке, ни в любой другой стране тебя никто не ждет. Надо чему-то научиться, а потом ехать: хочешь — туристом, а хочешь — журналистом. А у этих дурочек одна цель: Америка навсегда, поскорее и любой ценой. Посудомойкой, танцовщицей в баре, фиктивной женой какого-нибудь бродяги. Мне горько, что моя дочь их сбивает с толку. Конечно, в первую очередь жалко ее. Она заявляет нам с отцом: «Исполнится восемнадцать лет — уеду».
— А чем я могу помочь? — спросила Маша.
— У нее нет соперниц в классе. Учеба, спорт, компьютер, мода — все знает, во всем разбирается.
— И вы считаете, что если я буду лучше… — начала понимать Маша.
— …то хотя бы перетянешь от нее девчонок. А может, и на Катьку повлияешь.
— Я думала о чем-то в таком роде. Не то чтобы подруг у нее переманивать, но думала, — призналась Маша.
Ей хотелось расспросить тетю Иру еще о многом, но тут пришли Дед и Сергейчик. Они топали, громко разговаривали и поминутно спотыкались об Эдика.
— Ого, блины! — подскочил к столу Сергейчик. — А первое?
— Готово первое. Не суетитесь, полковник! — пыталась успокоить мужа тетя Ира. — Вам здесь накрыть или в столовой?
— В столовой, по-парадному. А Кошка еще не пришла?
— Дома Кошка. На меня дуется.
— Из-за чего на этот раз? Надеюсь, ты не обидела Бритни Спирс? — забеспокоился Сергейчик.
— Нет, я только припомнила Кошке историю с паспортом.
Сергейчик пошел мыть руки, а Маша спросила Деда:
— Он жив?
Дед посмотрел за окно, понял, откуда она все знает, и заметил:
— Был жив, когда в «Скорую» грузили. Сергейчик считает себя виноватым. Он бежал за этим «жигуленком», руками махал, и думает, что водитель с перепугу попал в аварию. Хотя вряд ли. Он вообще был не в себе. Мы сначала увидели его из окна: стоит у машины, схватился за дверцу и шатается. Сергейчик говорит, что лицо у него было не то разбитое в кровь, не то просто красное, а я не разглядел. Пока добежали, он уже далеко уехал. Болтался от тротуара к тротуару. Потом свернул, пропал, и вдруг слышим — удар… Мы подумали, он угонщик — пьяный или неопытный. Или и то, и другое.
— Вот зачем вы стояли у «жигуленка», когда от него крышу отпиливали, — поняла Маша. — Хотели узнать, кто там — угонщик или хозяин?
— Мы много чего хотели узнать, в том числе и это, — подтвердил Дед. — Документы у него в порядке: Федоров Илья Федорович, на него и машина зарегистрирована в ГИБДД. А лицо разбито страшно. Может, он и не Федоров, а Иванов-Петров-Сидоров — с фотокарточкой не сравнишь.
— Думаешь, он связан с кражами во дворе? — спросила Маша.
— Не знаю. Подозрения у нас… — начал Дед. Его оборвал крик Сергейчика:
— КТО ЗАХОДИЛ В МОЙ КАБИНЕТ?!!
Он кричал испуганно и страшно, как будто вдруг очутился в незнакомом, жутком месте и не знал, что делать: бояться или пугать. Маша вспомнила, как Эдик прыгал в кабинете. Потом туда никто не заглядывал, только Кэтрин выпустила щенка. Наверное, он все-таки грохнул что-то ценное.
Но когда Маша вместе со всеми вбежала в кабинет, никаких следов щенячьих бесчинств на полу не наблюдалось. Сергейчик стоял бледный, с проводком в руке. Проводок тянулся к большому компьютеру, а конец, который сейчас держал Сергейчик, был еще недавно подключен к ноутбуку. На столе, заваленном книжками и лазерными дисками, бросалось в глаза пустое место. Ноутбук исчез. У Сергейчика было такое несчастное лицо, что Маша сразу поняла: случилось нечто похуже, чем пропажа дорогой вещи.
— Что там было, Сережа? — участливо спросил Дед.
— Программка одна, — серыми губами вымолвил Сергейчик. — Я готовил для лекции.
— Секретная?
Не ответив, Сергейчик опустил голову и закричал в пол:
— Кто заходил в мой кабинет?!
Маша хотела признаться, что она, нечаянно, а ноутбук тогда был на месте. Но се опередила Кэтрин:
— Это она! Я знаю! Она Эдьку в кабинете закрыла! И ноутбук твой выбросила, чтобы мне насолить!
Глава VII
ОПЕРАЦИЯ «ЛИСТ В ЛЕСУ»
За месяц до описываемых событий в Москве появился американский шпион.
Многие граждане, знакомые с разведкой только по кино, уверены, что шпион — это угрюмый мужчина с каменным подбородком. У дверцы раскрытого сейфа он щелкает крохотным фотоаппаратом секретные чертежи. А потом скачет по крышам и отстреливается с двух рук, разумеется не снимая черных очков. Без них в кино никуда, а то как зрители поймут, что он шпион?
На самом деле у шпиона было открытое, улыбчивое лицо. Носить черные очки и поднимать воротник плаща даже в непогоду ему запретили в первые дни обучения. Некоторых это удивит, но, вместо того чтобы красться через границу на деревянных копытах, поливая следы жидкостью от собак, он прилетел на рейсовом самолете. Вместе со всеми пассажирами шпион поаплодировал пилоту (а удачную посадку. Помог немолодой туристке достать сумку с полки. Развеселил проводницу, пообещав ей подарить шкуру первого же русского медведя, которого подстрелит на Красной площади. Обаяние растекалось от неги по воздуху, как запах сдобы от свежеиспеченного пирога.
Девушке-пограничнику в международном аэропорту Шереметьево-2 шпион показал дипломатический паспорт на имя Роберта Бистроффа.
— Вы русский, Быстров? — с любопытством новичка спросила девушка. Она служила здесь вторую неделю.
— Мои дед и бабка были родом из России. Во время Второй мировой войны их угнали в Германию на сельскохозяйственные работы. Вслед за тем они были освобождены армией США, — без акцента ответил Бистрофф. Его учили, что русские рассказывают о личной жизни охотнее, чем американцы. — Я правильно говорю?
— Даже слишком. Ничего, оботретесь. — Девушка улыбнулась словоохотливому дипломату и показала: — Вам туда.
«Туда» означало прямой выход в зал аэропорта мимо таможенников, проверявших багаж пассажиров. Дипломаты и любые их веши неприкосновенны. Все страны уже шито договорились об этом и ничего не собираются менять.
У газетного киоска Бистроффа встречал другой американский дипломат. В посольстве США он занимал незаметную должность сотрудника по культурным связям. Бистрофф прилетел, чтобы сменить его и на этой, и на этой, тайной и главной, работе. Он должен был стать резидентом ЦРУ — Центрального разведывательного управления.
Посольство любой страны — как сама эта страна в миниатюре. В нем есть политики и военные, специалисты по железным дорогам и по нефти. Есть и разведчики. В Москве сто двадцать пять посольств разных стран. Почти в каждом работает резидентура, а по-русски говоря, представительство зарубежной разведки.
Время от времени то одного, то другого дипломата ловят на шпионаже и высылают из России. Но место шпиона долго не пустует. Никто не знает, под каким видом приедет новый — помощника военного атташе или врача.
С этим трудно мириться. Но, с другой стороны, точно так же в посольствах России по всему миру работают наши разведчики.
Бистрофф был доволен своим назначением в Москву, а старому резиденту не терпелось вернуться домой. Поэтому двое американцев встретились как друзья, хотя раньше видели друг друга только на фотоснимках. После двух-трех вежливых фраз («Как дела?» «Как погодка в Лэнгли»?1) они стали звать друг друга по именам. Для людей, говорящих по-английски, это все равно что перейти на «ты». Ведь в английском языке «ты» и «вы» не различаются.
______
1 Штаб-квартира ЦРУ в восьми милях от Вашингтона. С обычной квартирой штаб-квартира не имеет ничего общего. Это целый городок, в котором работает больше 15 тысяч человек.
Усаживаясь в машину старого резидента, Бистрофф задал вопрос, волновавший его после разговора с пограничницей:
— Харви, в Москве проблемы с одеждой?
— Портные — дрянь, — ответил резидент, проживший в столице пять лет. — Их невозможно убедить, что рукав пиджака должен быть до запястья, а не до середины ладони. Даже у их президента пальцы едва торчат из рукавов —
русский фасон. А готовой одежды сколько угодно: итальянская, французская, есть и наша.
— Странно, — сказал Бистрофф, — а девушка на пограничном контроле пообещала, что я оботрусь.
— И я тебе обещаю, — засмеялся Харви.
Оба не сомневались, что за вновь прибывшим дипломатом следят русские контрразведчики. Поэтому о работе не разговаривали, хотя машина Харви была проверена перед выездом из посольства и «жучков» для подслушивания в ней не обнаружили.
Харви учил Роберта переносному значению слов.
— Записывай: «обтереться» — значит «привыкнуть», «освоиться». «Перец» — «молодой человек» и «пельмень» — «молодой человек». «Чокнуться» — «сойти с ума». «Поддать» — «выпить»…
Вечером того же дня Харви повел Роберта на презентацию новой книги.
Презентация — это выпивка и шведский стол для журналистов. Сначала им рассказывают, какая замечательная получилась книга, а журналисты не слушают. Все равно в конце им раздают и книги, и пресс-релизы, то есть листочки, в которых напечатано то же, что рассказывали. Потом все пьют и закусывают стоя.
Книга была о современной живописи, поэтому на презентацию собралось много художников. Американцы холили от одной компании к другой, и везде им были рады. Для журналистов Харви был неисчерпаемым кладезем плетен из голливудской жизни. У художников он время «м времени покупал картины, а двоим-троим помог получить денежный грант на поездку в зарубежные музеи. Вдобавок и Харви, и Роберт знали тьму анекдотов и следили за новостями спорта. Словом, не поболтать с такими полезными и приятными парнями было просто невозможно. Харви всем рассказывал, что уезжает, и представлял нового сотрудника но культурным связям. Роберт улыбался, шутил и раздавал визитные карточки.