— Слышите, гремит! — торжественно сказала мама, не обращая даже внимания на то, что в комнате темно, что топится печка.
— Это крейсер «Аврора» стреляет по Зимнему дворцу! Это стреляют пушки Петропавловской крепости… — А гром все перекатывался, все гремели тяжелые раскаты.
— Вот сегодня настоящая революция! Солдаты отказались стрелять в народ! И Ленин приехал в Петроград!
— Господи! — воскликнула тетя Катя. — Хоть бы война окончилась! Вы сегодня не ходите домой, как-нибудь переночуем вместе, а то темно и около Смольного, наверное, стреляют…
И Маку опять уложили спать на знакомом диванчике.
А следующий день начался коротким звонким словом «Мир!»
Мака проснулась оттого, что тетя Катя вбежала в комнату с этим громким словом. Шапка у тети Кати съехала набок. Кипа газет была у нее в руках.
— Мир! — еще раз крикнула она и бросилась целовать маму. Потом, бросив на стол газеты, тетя Катя стащила Маку с диванчика и высоко подняла ее своими большими руками.
— Мир! Понимаете? Мир! Такое первое постановление большевиков. — Тетя Катя поставила Маку на стол и потом снова обняла ее. — Окончена война. Совсем окончена. Теперь наш папа вернется домой. — Тетя Катя обнимала Маку, целовала Павлика и радостно смеялась.
Но мама вдруг как-то странно съежилась и села на стул. Тетя Катя бросилась к ней.
— Простите меня, я забыла…
Но мама обняла ее.
— Я так рада за вас! Это такое счастье, что война окончена! Это такой праздник для всех… А нам с Макой некого ждать с войны.
Глава XI. У ворот Смольного
Подмерзли лужи. Выпал снег. Улицы стали белыми и аккуратными. Так интересно было шагать рано утром по скользкому тротуару. Он весь был в мелких ледяных шишечках. И не страшно было промочить ноги.
Мама, наконец, опять поступила на работу, и Мака с утра отправлялась к тете Кате. В это утро, как всегда, Мака помахала маме рукой, и мама торопливо завернула за угол. Как всегда, на окошке сидел Павлик, прижавшись носом к стеклу, а тетя Катя отпирала скрипучую дверь.
— Мака, — сказала тетя Катя, — я сейчас пойду в очередь. Это, наверное, надолго будет. А сегодня такая хорошая погода, и стрелять в городе перестали… Мне не хочется, чтобы вы сидели дома. Ты теперь уже большая. Держи все время Павлика за руку и не позволяй ему кататься на скользанках. Гуляйте только около нашего дома. А я, может быть, принесу конфет.
Тетя Катя быстро одела Павлика, и они вышли на улицу.
— Павлик, слушайся Маку, — серьезно сказала тетя Катя и зашуршала валенками по тротуару. — Я постараюсь поскорее вернуться.
Гулять около дома было очень скучно. Рука у Маки замерзла, но она все-таки не выпускала руку Павлика. Около дома не было ни одной скользанки, никто больше не гулял, даже воробьи прыгали не возле этого дома, а возле соседнего.
Мака на минуту отпустила руку Павлика, отогрела как следует свои пальцы, подышала на них, потом опять взяла Павлика за руку и маленькими шажками пошла вдоль стены дома.
Вот окончилась красная кирпичная стена. Чугунные тяжелые ворота с большим замком остались позади. Высокий серый дом с тремя парадными дверями… Около этого дома еще недавно горели костры. Около них грелись солдаты. А теперь на тротуаре чернели большие круги. Их чуть-чуть запорошило снегом.
— Мака, — сказал Павлик, посмотрев на нее из-под большой шапки. — Мака, а это уже не наш дом. В этом доме живет сердитый дворник. Это не наш дом. — И он остановился.
— Ничего, — ответила Мака и потянула его за руку. — Мы пойдем путешествовать. Мы дойдем до того угла, посмотрим, как по Суворовскому идет трамвай, и вернемся обратно. Ты должен меня слушаться. Ты еще маленький, а я большая.
На углу Суворовского было гораздо веселее. Там шло много прохожих, а посередине улицы по тонким рельсам изредка проезжали трамваи, увешанные людьми. Медленно и важно проезжали грузовики с солдатами, заворачивая за угол. И вдруг где-то далеко-далеко заиграла шарманка.
— Музыка… — сказал Павлик. — Пойдем посмотрим музыку! Пойдем ее поищем! — И он потянул Маку за угол. Оттуда доносился голос шарманки.
Перед ними открылся знакомый сад, занесенный снегом. Здесь они часто гуляли летом, здесь находили одинокие желтые одуванчики…
А последнее время тетя Катя за руку утаскивала их от сада в другую сторону и говорила:
— Нет, нет, туда не пойдем, там стреляют!
Конечно, Таврический сад был больше и красивее, но зато этот сад был близко к дому. Здесь росли редкие деревья и ровные фонари стояли по бокам дороги, которая вела к воротам. За воротами стоял красивый трехэтажный дом с колоннами, высокая церковная колокольня с левой стороны. Все это было видно сквозь решетчатую ограду.
По дороге, накатанной колесами, Мака и Павлик дошли почти до самых ворот. Ворота были открыты. С обеих сторон стояли солдаты с винтовками. На рукавах у них были красные повязки.
— Смотри-ка, пушки! — сказал Павлик, становясь на цыпочки, заглядывая за решетку. И вдруг у них за спиной рявкнул автомобиль. Павлик вырвал свою руку у Маки и побежал к самым воротам. Мака тоже побежала за ним, но остановилась с другой стороны ворот. Автомобиль важно проехал между Макой и Павликом прямо в открытые ворота.
— Павлик! — сердито крикнула Мака. — Иди сюда, ты маленький! Иди сейчас же сюда! Я все время должна тебя держать за руку. Почему ты от меня убежал?
— Иду, иду! — послушно сказал Павлик, растопырил руки и побежал к Маке. В это время еще один автомобиль незаметно подкрался к воротам. Павлик вдруг поскользнулся и упал перед самым носом автомобиля. Автомобиль взвизгнул, зашипел, но сразу не смог остановиться. Его толстое колесо наехало на край Павликиной шубы.
Мака вскрикнула. У автомобиля распахнулась дверка. Дядя в черной каракулевой шапке выскочил из нее и бросился к Павлику.
— Цел? — громко спросил дядя. Он выдернул Павликину шубу из-под колеса и поставил Павлика на ноги.
— Как же это ты, такой маленький и гуляешь здесь один? — Дядя присел перед Павликом на корточки и, нахмурившись, держал его перед собой под мышки. Но Павлик ничего не мог ответить. Он выпучил от страха глаза и смотрел то на стоящий перед ним автомобиль, то на дядю в каракулевой шапке.
Тогда дядя вдруг отпустил Павлика, встал, вынул из кармана платок и, быстро сняв шапку, вытер платком большой лоб и голую розовую макушку. Потом он опять надел шапку.
— Как же это ты так? — укоризненно покачал он головой.
— Это он меня не слушался, — сказала Мака, подойдя поближе. — Это он убежал от меня.
Дядя быстро повернул голову к Маке.
— А… Понимаю, — сказал он. — А где же ваша мама?
— У нас две мамы, — ответила Мака. — Его мама пошла в очередь за конфетами. А моя мама на работе. А я Павлика держала за руку, а он убежал…
У автомобиля открылась еще одна дверка, и оттуда выглянул еще один дядя.
— Товарищ Ленин, — сказал он, — уже без пяти десять!
— Да, да, — сказал дядя, расстегивая пальто, засовывая руку в карман и вынимая часы. — Я знаю. А где же вы живете? — спросил он Маку, держа на ладони большие круглые часы.
— Вон там, — Мака махнула рукой. Из коричневой варежки выглядывали розовые пальцы. — Близко. Мы живем совсем близко. — И она схватила Павлика за руку.
Дядя снова спрятал свои часы в карман.
— Держи его крепко, — сказал он, улыбаясь. — Чтобы опять не убежал твой Павлик.
Дядя так и не застегнул пальто и опять что-то стал искать в карманах.
— Дойдете одни домой? — похлопывая себя по карманам, прищурившись, спросил он.
— Дойдем, — ответила Мака.
— Вот какая досада! — Дядя вдруг нахмурился. Он вынул руки из карманов и застегнул пальто.
— Может быть, у вас что-нибудь есть с собой? — повернувшись к автомобилю, спросил он другого дядю. — Гм… Какая досада! Я нашел в кармане одну-единственную конфету. Хоть бы еще одну.
Но тот молча покачал головой. Дядя сморщился как-то, потом сразу лицо у него разгладилось, он улыбнулся и протянул Маке большую конфету, завернутую в прозрачную бумажку.
— Поделите пополам? — спросил он.
— Поделим, — ответила Мака. Она зажала в руке конфету.
— Ну, тогда до свиданья, — сказал дядя. — Не ходите, пожалуйста, далеко от дома. И не бегайте никогда через дорогу. Ну-ка, быстренько домой! — Он повернул Маку и Павлика спинами к себе и чуть-чуть подтолкнул их вперед.
Мака и Павлик пробежали несколько шагов.
Потом Мака оглянулась. Через открытые ворота было видно, как дядя быстро шагал к дому. За ним катился автомобиль. Солдаты, стоявшие у ворот, улыбались.
Крепко держа Павлика за руку, Мака зашагала домой.
— Давай посмотрим, какая конфета? — сказал Павлик, когда они дошли до своего парадного.
Мака разжала руку и развернула прозрачную бумажку.
— Это постный сахар, — сказала она. — Видишь, она желтенькая.
Павлик понюхал конфету. И в это время подошла тетя Катя.
— Откуда это у вас? — удивилась она, увидев конфету. — Кто вам дал?
— Это нам дал дядя — товарищ Ленин, — ответил Павлик.
— Боже мой! — вскрикнула тетя Катя. — Ну что ты говоришь? Как мог Ленин дать тебе конфету? Да ты знаешь, кто такой Ленин? Ну что ты говоришь?
— У него была только одна конфета… — с сожалением сказала Мака. — Он во всех карманах искал, но больше не нашел!
Глава XII. В гости к дедушке
Желтенькую конфету Мака и Павлик съели пополам в первый день елки. Прозрачную бумажку тетя Катя спрятала в круглую коробку, а коробку спрятала на дно ящика, в комод.
— На память! — сказала она.
Елка в этом году промелькнула быстро. Она была маленькая: не елка, а просто еловая ветка! Она была не сладкая, потому что на ней не было ни одной конфеты.
В городе все продолжали стрелять. По улицам ходили вооруженные люди. Мака уже не пугалась стоявших на улицах пулеметов, она не удивлялась, видя кучи бревен и ящиков, загородившие улицы.
Иногда поздно вечером, после работы, мама надевала на рукав красную повязку и вместе с другими людьми, жившими в доме, уходила охранять дом. Мака ко всему привыкла. Ей уже не казалось странным топить печку книгами вместо дров. Уже ей не казались невкусными кусочки картофельной шелухи, жаренной на рыбьем жире.
Наконец мама стала приходить с работы пораньше, а может быть, просто дни сделались длиннее. Мака с мамой возвращались теперь домой уже не в темноте. На улице все можно было рассмотреть. Они шли по серому снегу, и тяжелые сосульки поблескивали на крышах. По стоптанным ступенькам Мака и мама поднимались к своим дверям, мама отпирала дверь, и Тамара протягивала к Маке свои окоченевшие за день руки.
Однажды они подошли к своей двери и увидели большой серый конверт. Он был засунут в дверную ручку.
— Письмо, — сказала испуганно мама. — От кого бы это?
Она осторожно надорвала конверт.
— От дедушки! — радостно воскликнула мама.
Да! Это письмо было от дедушки, от маминого папы. Это было письмо из далекого, незнакомого Крыма, с берега огромного моря. Дедушка был учителем в деревенской школе. Он звал маму и Маку к себе в гости. Он был старенький, и ему было грустно одному. А сейчас ему хотелось радоваться, потому что теперь везде в Крыму — и в их маленькой деревне и на дедушкиной школе — развевались красные флаги. Теперь дедушке хотелось радоваться потому, что весна скатилась с высокой горы и с моря дул теплый ветер. Дедушка звал маму и Маку к себе в гости, и мама и Мака решили ехать к дедушке.
Мама собрала вещи, и Мака собрала вещи. Мама одела дочку, и Мака одела дочку. Тамара, закрыв глаза, смирно лежала у Маки на руках, завернутая в одеяло. Конь Кузьма и мишка Танюшка оставались дома. Мака спрятала их в темный шкаф. В толстой сумке у мамы лежали все удостоверения, все разрешения, все мандаты, все пропуска, все волшебные бумажки, которые должны были помочь доехать до дедушки. Тетя Катя все тревожилась, не забыла ли мама что-нибудь… Наконец захлопнулась дверь. Щелкнул ключ. Промелькнули последний раз знакомые ступеньки. Тетя Катя, стоя на крыльце, помахала рукой, и Павлик кивал головой, уцепившись за ее пальто. Путешествие началось.
Нельзя было лететь на ковре-самолете. Надо было ехать на поезде. Нельзя было шагать в семимильных сапогах. Надо было ехать по железной дороге.
На вокзале все было непонятно. Люди бегали и толкались так, как будто бы все-все растеряли. Мака бежала, держась одной рукой за чемодан, а другой рукой прижимая к себе Тамару. По крутым, трудным ступенькам кто-то втащил Маку и маму, поезд загудел и тронулся.
И маму и Маку задвинули вместе с чемоданами куда-то под самую крышу вагона, так что даже Маке пришлось сидеть согнувшись. Где-то рядом плакал ребенок, но в темноте его не было видно.
С утра до вечера мама и Мака не могли даже разогнуться. А к вечеру люди как-то утряслись и можно было прилечь.
Внизу всхлипывала гармошка и клубился густой вонючий дым. Изредка вспыхивал огонек, освещая на минутку чье-нибудь сердитое волосатое лицо, узловатую руку или потертый воротник шинели. Мака думала, что все это ей снится. Так все было странно: и шум колес, и гул голосов, и дым, и плач. Ей хотелось проснуться у себя дома, в кроватке. Так бывало, когда ей снились страшные сны. Но вместо того чтобы проснуться, Мака заснула, положив голову на чей-то узел, крепко держа Тамару.
Мака проснулась оттого, что поезд остановился. Под ней, перед ней, около нее шевелились серые кучи одежды. Светлели туманные окна.
— Орша! — громко крикнул кто-то.
— Просыпайся скорее! — взволнованным голосом сказала мама. — Нам нужно выходить.
И вот, переступая через спящих людей, наступая на чьи-то шинели, на чьи-то узлы, отмахиваясь от сердитых голосов, мама и Мака выбрались на платформу. Там уже стояло несколько человек.
— Вам нужно пройти территорию, занятую немцами, — сказал им начальник станции.
Глава XIII. «Цурюк» — «назад»
Ровный четырехугольный, как будто деревянный, из-под земли вырос часовой.
— Цурюк! — сказал он деревянным голосом. — Цурюк! Назад!
Но мама не могла идти назад. Мама должна была идти вперед. Она сделала еще шаг… И Мака сделала еще шаг.
— Цурюк! — крикнул немец, и мурашки побежали по спине у Маки.
Нескольких человек, и маму, и Маку часовой повел в комендатуру.
Все было как на страшной, нераскрашенной картинке. Серая земля, серые лужи с белыми блестками воды, серое небо. Черные люди, торопливо идущие перед четырехугольным, широким часовым. И черные голые деревья с торчащими, растрепанными ветками.
В комендатуре было тепло и светло. На вошедших смотрели со стола большие подошвы с металлическими подковами на каблуках. Толстый немец сидел в кресле, положив ноги на стол. Немецкие солдаты прямо перед ним стали вытряхивать вещи из корзинок, из узлов, из чемоданов. Это был обыск.
Начальник, не выпуская сигары изо рта, не произносил ни слова, а только пальцем указывал, какой сверток потрошить. Его толстый, красный палец уставился на Тамару. Теплое одеяльце рванули руки солдата, и Тамара удивленно раскрыла глаза, когда ее подняли на воздух. Мака кинулась к ней. Ей показалось, что солдат сейчас бросит Тамару на пол…
— Цурюк! — прорычал солдат и внимательно осмотрел все платье Тамары. Потом он швырнул ее, и Тамара не разбилась только потому, что упала на мягкую кучу разбросанных вещей.
Начальник рассмотрел все бумажки, все удостоверения и справки. Он как будто нюхал каждую бумажку, по нескольку раз поднося их к лицу. С важным видом он вытащил из кармана развернутую бумажку. Это был пропуск.
— Деньги, — сказал начальник и помахал у мамы перед лицом бумажкой. — За пропуск мы берем плату.
Мама расстегнула сумку и торопливо вынула пачку денег. Немец скривился и покачал головой.
Мама посмотрела на него, как будто не понимая чего-то. Потом она покраснела и вытащила из сумки еще несколько бумажек.
— У меня больше нет денег, — сказала она. — Это все мои деньги. Вы видите, я с ребенком. Оставьте мне хотя бы немного на дорогу.