Немец пустил дым прямо в лицо маме.
— Вы можете себе оставить даже все эти бумажки. Нам нужны золотые деньги… Золото… — сказал он.
— У меня нет золота, — прошептала мама.
— Нет? — немец сложил пропуск. — Уведите эту женщину, — сказал он.
К маме шагнул часовой.
— Я вас умоляю… — сказала мама. Маке показалось, что мама сейчас заплачет.
— На этой территории мы хозяева, — отчеканивая слова, сказал немец. — На этой территории мы устанавливаем порядок. У вас нет золота — у нас нет пропуска. Все. Уведите женщину.
Немец откинулся на спинку кресла и спрятал пропуск в карман.
— Уведите ее в рабочие бараки. Без ребенка.
Часовой подтолкнул маму к двери. Другой немец схватил Маку за руку.
— Подождите! — вдруг страшно вскрикнула мама. Она рванула вверх рукав своего пальто, на худой ее руке сверкнули часы. Это были папины часы.
Мама нагнулась к начальнику.
— Это очень хорошие часы. Может быть, вы возьмете их?
Мама быстро расстегнула браслет, сняла часы. Начальник взвесил их на руке, поднес их к уху, зажмурил глаза, послушал. Потом надел папины часы на свою толстую волосатую руку. Браслет с трудом застегнулся.
Начальник вынул из кармана сложенный пропуск и протянул его маме.
— Пожалуйста, вы можете идти. Вы можете идти вместе с ребенком. — Часовой посторонился, другой немец выпустил из рук Маку, третий подал Маке Тамару.
Холодный ветер ударил в лица мамы и Маки, когда они вышли из комендатуры. Мама глубоко вдохнула в себя утренний воздух. Мака закутала Тамару. На краю неба размазалась розовая краска.
Они пошли по липкому серому полю. На нем не было ни травинки. Глубокие ямы, круглые и неровные, кто-то выкопал на этом поле.
Между ними стояли низкие столбы, и от столба к столбу тянулась колючая проволока. Два раза Мака и мама подлезали под ней, и кусок Макиного пальто остался висеть на колючках. За этой колючей проволокой, за этим полем начиналась свободная русская земля. Два раза сухой жесткий голос кричал: «Цурюк!» Но у мамы был пропуск начальника.
Вдали показались постройки. Маленький паровозик пускал пар, как большой чайник. Желтое солнце выкатилось из-за дома станции, когда Мака и мама подошли к ней.
Озабоченный человек в красной фуражке сказал маме:
— Вы с двумя детьми… — Он посмотрел на Маку и на Тамару и с сожалением покачал головой. — Вы благополучно выбрались из немецкой комендатуры… Грабители… Вас они, наверно, тоже ограбили… Ну, на этой станции уже Россия. Вот видите, где та колючая проволока, там граница. Такой кусок русской земли отхватили! Вот здесь остановилась война. Вот здесь их остановили, когда был заключен мир. Все отдадут обратно. Все отдадут. Идите скорее, — вдруг заволновался он. — Если вы поспешите, то поспеете еще на вчерашний поезд.
Мама удивленно посмотрела на начальника станции.
— Ну да, — объяснил он, — вчера должен был отойти поезд. У нас на станции не было вагонов, чтобы собрать состав. Вчера он не ушел. Сегодня пришли вагоны, пришли теплушки. Сегодня отойдет вчерашний ускоренный поезд. Про него никто не знает. Так что вы сядете без особенной толкотни. Пройдите через вокзал на третью платформу.
Мама и Мака побежали искать третью платформу и вчерашний поезд.
Он стоял еще без паровоза. На крышах вагонов, на буферах, на ступеньках сидели люди. Мама и Мака стали пробираться по каким-то ящикам, по чьим-то ногам, через чьи-то спины в вагон и, наконец, сели на свои чемоданы в дальнем уголке. Вскоре лязгнули буфера, вагоны толкнулись один о другой и без звонков, без свистка, поезд отошел от платформы. За ним бежали не успевшие сесть люди, на ходу цепляясь за ступеньки… Вскакивали, обрывались, падали… В открытые двери видно было, как поднимается солнце, похожее на большой яичный желток. Навстречу поезду бежали ровные телеграфные столбы и провода качались вверх-вниз, вверх-вниз. Поезд шел быстро, догоняя вчерашний день.
Иногда он замедлял ход и останавливался прямо среди поля. Из всех вагонов, со всех вагонов сыпались люди, разминая отсиженные ноги, потягиваясь, поеживаясь. Вдоль поезда проходил машинист.
— Граждане, нечем паровоз топить, дальше не поедем.
И граждане бежали через серое поле к видневшемуся невдалеке лесу. Оттуда они возвращались, ощетинившись хворостом и сучьями, волоча срубленные деревья и бревна… В топке паровоза загорался огонь. Он пыхтел, отдувался и шел дальше.
Иногда на станциях пассажиры поезда воевали с начальником станции, требовали, чтобы этот поезд пропускали раньше всех других. Кричали, грозили винтовками, палками и кулаками. Начальник станции пропускал поезд. Ведь с этим поездом возвращались домой с фронта солдаты. Солдаты устали воевать и ушли из окопов. Теперь поезда во все концы страны везли их, оборванных и грязных, везли их домой, в разоренные войной деревни и города.
Глава XIV. Разрешение на проезд
Поля стали зелеными. Дни стали длинными и теплыми. Вместо серых домов на полях теперь стояли белые аккуратные хатки. Мака и мама двигались на юг. На земле лежали черные и зеленые четырехугольники полей, шумели тополя, стоя на белых высоких ногах. Проползали голубые зигзаги рек. Мака отшатывалась от распахнутых дверей теплушки, когда высокие перила мостов перечеркивали их.
С каждым днем все теплее делался воздух. С каждым днем все зеленее становились деревья. Мака и мама пересаживались с одного поезда на другой, перелезали из одной теплушки в другую. Менялись у них соседи, то добрые, то сердитые, то солдаты, то женщины с маленькими детьми. Поезда подолгу стояли на станциях. Паровозы пили воду, в вагон влезали люди с винтовками и проверяли пропуска. Нужны были все новые и новые разрешения на проезд.
На одной станции, чтобы не таскать с собой чемодан, мама оставила Маку с Тамарой в вагоне. Она велела им не вставать с чемодана и не выходить из вагона. Теплушка была грязная и пустая. Только солома, на которой ночью спали солдаты, желтая и колючая, валялась на полу. Поезд должен был стоять долго, и мама спокойно ушла за разрешением.
Мака сидела на чемодане в глубине вагона, обняв Тамару. Прямо перед ней была широкая открытая дверь. В дверь влетал теплый ветер и гладил Макины коленки. За дверью было несколько рядов блестящих рельсов, а за ними стоял длинный кирпичный дом с разбитыми окнами и закопченными стенами. Мака разговаривала с Тамарой, и никто не слыхал их разговора, потому что в вагоне больше никого не было.
Мама долго не возвращалась. Наверно, она не могла найти никого, кто дал бы ей разрешение. Мака стала скучать.
И вдруг вагон качнулся, завизжали колеса и, поскрипывая, вздрагивая, поезд покатился. Сначала медленно, потом быстрее… Он доехал до какой-то высокой белой каланчи, постоял немножко, как будто подумал, несколько раз загудел и потом покатился обратно.
Мака очень обрадовалась, когда поезд поехал обратно. Значит, паровоз просто решил покатать Маку и Тамару. Сейчас он привезет их назад, и мама найдет вагон на прежнем месте.
Поезд остановился, но из двери уже не было видно ни блестящих рельсов, ни кирпичного дома с разбитыми окнами. Поезд привез Маку куда-то совсем в другое место. Теперь видно было зеленое поле, видна была какая-то песчаная насыпь. Несколько прямых тополей со светлыми стволами стояло за насыпью.
Мака не встала с чемодана, не заплакала, не уронила Тамару. Она все так же смирно сидела, сжав коленки и поглаживая Тамару по спине. Потом у Маки задрожал подбородок и по щекам медленно поползли слезы.
Необыкновенный шум приближался к поезду. Громкий гул голосов, металлический стук, топот сапог, шорох осыпающейся земли. Мимо открытых дверей вагона пробежали солдаты. Еще и еще. Мелькали высокие серые шапки, фуражки, каски. Узлы, взваленные на плечи, винтовки, бородатые суровые лица.
Солдат было очень много. С грохотом открылась дверь соседнего вагона, застучали по доскам сапоги. Громкие голоса звали: «Сюда, сюда!»
По ступенькам Макиного вагона вспрыгнул маленький солдат в фуражке без козырька и темным комочком присел у самой двери. Он вытянул шею и замахал руками.
— Сюда! Ребята! Тут свободно! — кричал он.
В вагон быстро запрыгали, толкаясь и крича, солдаты. Они загородили дверь, и в вагоне стало почти темно. Гремели закоптелыми котелками, раскидывали ногами солому, пихали друг друга.
— Гляди-ка, — сказал солдатик в фуражке без козырька. — Разойдись, ребята. Отойди от двери. Не видать, что это тут сидит.
Он увидел Маку.
Те, что были поближе, присели на корточки. А те, которые стояли подальше, полезли друг на друга, опираясь на спины ближе стоящих. Все-таки все отошли от двери, и свет упал на Маку. Бородатый солдат в мохнатой серой шапке сидел перед ней на корточках.
— Ты что тут сидишь?
— Как звать-то тебя?
— Что делаешь, девочка?
Мака смотрела то на одно лицо, приближавшееся к ней, то на другое. Она не знала, кому отвечать, поэтому не отвечала никому.
— Ты откуда? Из какого города? — спросил кто-то.
— Из Петрограда, — сказала Мака.
— Ого! — пронеслось в вагоне.
— Гляди-ка, куда заехала! Ты что же, одна с дитенком? — спросил бородатый солдат.
— Нет. Я жду маму.
Солдаты засмеялись, зашумели. Темные фигуры закачались в просвете двери.
— Где же мамка твоя?
— Она пошла получать разрешение, чтобы нам можно было дальше ехать. Мы едем к дедушке в Крым. Он там один, старенький и болеет. Он учитель в школе, — оживилась Мака.
Она совсем не боялась этих солдат и даже забыла о том, что поезд уехал на новое место и что мама теперь уже, наверное, ищет убежавший поезд.
— В Петрограде давали маленькие кусочки хлеба, вот такие… — И Мака показала на свою ладошку.
— Ишь ты, как у нас. А Ленина ты там не видала? — улыбаясь, спросил какой-то солдат с перевязанной рукой.
— Видала! — радостно сказала Мака.
— На картинке небось! — улыбаясь, подмигнул ей бородатый солдат.
— Нет. На самом деле! — обиженно сказала Мака. — Он такой добрый, а глаза строгие… И улыбается вот так… — Мака прищурилась и улыбнулась. Солдаты засмеялись. А маленький солдатик в фуражке без козырька вдруг торопливо полез за пазуху, вытащил оттуда какую-то книжечку, полистал ее и нашел сложенную вчетверо бумажку. Он расправил ее на ладони и быстрым движением придвинул свою руку к Макиному лицу.
— А ну-ка, скажи, кто это? — испытующе строго спросил он.
Ну, конечно же, это был Ленин! Он был здесь в черной каракулевой шапке, чуть-чуть прищурившийся, Ленин, с высоким лбом и доброй улыбкой.
Мака улыбнулась, взяв портрет в руку.
— Я его сразу бы узнала, и в другой шапке даже. А там он был в этой самой. И улыбался так же.
— Значит, вправду видала? — изумленно вскричал бородатый солдат. — Вот молодец!
— В этой самой шапке, говоришь?
— А что он сказал?
— А когда видала? — засыпали Маку вопросами. Она еле успевала отвечать.
— Ишь ты! Одна была конфета, да и ту чужим ребятам отдал… Да, видно, недаром говорят, что обо всех малых и бедных заботится! — вздохнул старый солдат с желтыми усами.
— Дай-ка, спрячу портретик! — строго сказал солдатик в фуражке без козырька. Портрет уже разглядывали другие солдаты. — Полгода на сердце проносил. Не захватайте, глядите-ка! Давайте сюда!
И он снова аккуратно сложил вырезанный откуда-то портрет Ленина.
— Домой приеду — подклею, на стену повешу, рамку сам сделаю. Ух, руки по работе горят! — И он крепко потер одну ладошку о другую.
— А ты, девочка, — ласково сказал он Маке, — а ты, девочка, гляди, не забудь, какой он есть! Знаешь, какой это человек, понимать надо!
Он поднял голову, прикрыл глаза на минуточку, и все солдаты задумались.
— А дитенок-то спит у тебя, не плачет, — удивился бородатый солдат.
— Это Тамара, — объяснила Мака и откинула краешек одеяла.
Тамара действительно крепко спала, опустив мохнатые ресницы на розовые щеки.
— Ух, ты! — изумился солдат. — А я думал, дитенок. — И тут солдаты стали вспоминать, у кого какие детишки в деревне. Перед Макой склонились утомленные лица, солдаты улыбались, и глаза у них были добрые и печальные.
Сколько времени прошло? Никто не знал. Но только вдруг опять вагон дернуло, качнуло и потихонечку заскрипели колеса. Мака вскочила.
— А где же мама? — и она кинулась к двери.
Вот она, мама! Вот она, мама! Она шла потихоньку навстречу медленно двигающемуся поезду… Они приближались друг к другу: вагон, в котором ехала Мака, и мама, с опустившимися, усталыми руками. Мама смотрела на поезд и не узнавала его.
Открытые двери поравнялись с мамой.
— Мама! — крикнула Мака.
У мамы странно сверкнули глаза, она что-то крикнула, остановилась, а вагон уже тихонько прокатился мимо, вздрагивая и стуча. Одно мгновенье» мама постояла, как будто не верила своим ушам и глазам, а в это время поезд уже пошел чуть быстрее, и мама уже была далеко от Маки.
— Мама! — крикнула Мака. Она стояла, вытянув руки, у самой двери. А мама бежала за вагоном, спотыкаясь, увязая в песке. Прижав руки к груди, бежала мама, открыв рот, и что-то кричала. Но что — не было слышно.
И вдруг, легонько оттолкнув Маку в глубь вагона, из двери на бегущую землю спрыгнул бородатый солдат. Большими шагами он кинулся к маме и схватил ее на руки.
Уже из других вагонов выглядывали солдаты, из других вагонов протянулись руки. Но солдат догнал свой вагон, передал маму товарищам и вскарабкался сам. Поезд шел уже быстро.
Мама, тяжело дыша, посмотрела на столпившихся около них солдат.
— Я не получила разрешения, — сказала мама и покачала головой.
— Разрешение? — спросил солдатик в фуражке без козырька. — Какое еще там разрешение? С нами доедете до самого Крыма. А разрешение… Мы вам даем разрешение.
Часть вторая
Глава XV. В чудесном краю
Мчался поезд, и дым, как огромный султан, мчался над ним. Паровоз вертел острыми локтями, заворачивая по изогнутым рельсам. Горбились за окном желтые холмы, и Мака слышала, как колеса приговаривают:
А когда паровоз пыхтел, взбираясь на спину холма, колеса торопили его:
Мака выглядывала из двери, и едкий дым путешествия ударял ей в лицо, и острые угольки кололи щеки…
Неожиданно холмы оборвались. Огромное и яркое растянулось море, и не видно было, где оно кончается и где начинается небо. Как будто бы кто-то выплеснул сюда множество голубой краски. Сверкающая вода шевелилась около берега, как живая. Желтый берег выгнулся круглой дугой. Поезд бежал около самой воды, и маленькие волны от радости шлепали прохладными ладошками по песку и по камешкам.
Вдали, на горе, как белые кубики, были разбросаны дома. К ним спешил поезд.
Громыхая, шипя и пуская пар, поезд вкатился под большую темную крышу вокзала и замер.
На мгновение стало необычайно тихо, а потом в открытые двери ворвался разноцветный шум голосов, звонкий смех, быстрая южная речь, стук, скрип… Затаив дыхание, осторожно Мака вступила на дедушкину землю.
Круглые камешки зашептались под ее ногой, теплый морской ветер дунул ей в лицо, а солнце засмеялось на самой верхушке неба, прогревая Маку насквозь и приветствуя ее.
Дорога в горы, дорога в ту деревню, где жил дедушка, начиналась у самого вокзала.
Посыпанная толстым слоем белой пыли, она пробегала между ослепительными домами города, между двумя рядами серебристых тополей. Она огибала высокую гору. Круглые кусты, как стада темных барашков, приютились в зеленых лощинах.