Рано утром того дня как это случилось, старая молочница, в доме которой за городом приютилась Чандра, принесла своей гостье чашу с молоком. Та не успела хлебнуть, как отступила в ужасе. «Матушка, что ты сделала? У меня полон рот крови!» – «Что ты, что ты, голубка, верно злой сон тебя смутил! Какая тут кровь! Самое свежее, тепленькое молочко. Попробуй, доченька, попробуй еще, успокойся!» Чандра снова нагнулась к чаше и чуть прикоснулась к ней губами. «Нет, нет, не могу: это чистая кровь!» И она горько заплакала. «Верно страшная беда надо мною! Всю ночь видела я тревожные сны; утром свадебное ожерелье мое распалось надвое; теперь это молоко как кровь для меня… Пусти меня, матушка, пусти! Я побегу искать супруга: он верно погиб».
Добрая женщина старалась успокоить взволнованную гостью. «Что за странная мысль? Ну, с чего ему погибать? Он был совсем здоров вчера, когда шел продавать запястье. Он ведь говорил, что скоро вернется. Имей терпение, он сейчас явится!» – «Нет, нет», – продолжала Чандра, – «я чувствую, что нет его больше в живых. О, сжалься надо мною, пусти меня! Я хочу найти его, я хочу умереть вместе с ним». – «Нет, дитя мое», – твердо остановила ее старуха, – «я не пущу тебя. Ты слишком прекрасна, чтоб бегать одна по улицам в чужом городе. Муж твой не будет доволен, если вернется и не застанет тебя здесь. А вдруг ты не найдешь дороги, да нападешь на лихих людей? тебя похитят, увезут как рабу. Ведь муж просил тебя никуда не ходить. Имей терпение, обещай сидеть смирно, а я скорее побегу в город и поищу твоего супруга. Живого или мертвого я верну его тебе».
И прихватив с собой посуду с молоком, чтоб не возбуждать подозрений, старуха быстро пошла к городу.
В городе она стала медленно бродить по улицам, высматривая, не увидит ли где Койла или не услышит ли что-нибудь о прекрасном незнакомце с чудным запястьем. На улице никого не было видно, и ничего не слышно: все опасались нарушить указ. Это сильно возбудило подозрительность старухи, и она стала еще внимательнее осматривать каждый уголок и все улицы в окрестностях рынка, где было более вероятности встретить Койла; при этом она не переставала выкрикивать свой товар, только постоянно меняла его название, проходя по той же улице. Сперва кричала она: «Молока, кто хочет молока!» потом «Масла, кто хочет масла» и т. д.
Наконец, какая-то женщина, все время с любопытством следившая за нею из окна, окликнула ее: «Тетка, а тетка! Что ты вздор болтаешь? Ты вот раз шесть прошлась по нашей улице и раз шесть прокричала разный товар в той же посудине. Пожалуй, подумают, что смысла у тебя в голове не больше, чем у вчерашнего красавца! Тот весь день просидел на месте с одним запястьем, а оттуда прямехонько на смерть пошел за свои труды».
«Ты о ком это?» – спросила женщина, как можно спокойнее, хотя у самой колени задрожали от испуга. «Ой, да ты видно не городская, что ничего не знаешь! Говорить-то об этом нельзя: раджа грозит повесить всякого, кто заикнется о нем… Ах, какой был красавец!» – «А где ж он теперь?» – шепотом спросила старуха. «Вон там! Видишь, там на поле кучка народа? Царский золотых дел мастер обвинил его в краже и его казнили. Только многие считают его невинным… Смотри никому не говори, что я тебе рассказала». Старуха бросилась по тому направлению, куда указывала словоохотливая женщина, но когда добежала до места и увидела распавшийся на две половины труп Койла, она упала на колени и громко зарыдала. Кувшин скатился с ее головы и разбился вдребезги. Рыдания старухи привлекли внимание стражи, несколько человек бросилось к ней: «Тетка, тетка! Запрещено плакать о мертвеце: смерть грозит ослушнику царского приказа!» – «Да разве я о мертвеце? Что мне до него! Кувшин мой разбился, не видите разве, черепки валяются? Молоко-то, молоко все пролито! Как тут не плакать!» – И она снова залилась слезами. «Тише, тише, не плачь, велика важность, ведь кувшин твой ничего не стоит! Пойдем, мы тебе золотой добудем!»
«Не надо мне ни золотого, ни серебряного!» – сердито кричала старуха. – «Мой глиняный для меня дороже. Моего деда дед, моей бабушки бабушка еще носили его. И надо же было ему разбиться!» И старуха бережно стала собирать черепки, словно вся беда была в разбитом сосуде.
Она прибежала домой в слезах и бросилась к Чандре: «Дитя мое, несчастная дочь моя! Ты права! Горе, горе нам!» И она рассказала ей все виденное и слышанное.
Как стрела, выпущенная из лука, помчалась Чандра прямо во дворец, прямо в тот покой, где сидел раджа: «Как смел ты убить моего супруга?» – крикнула она, дрожа от негодования.
При звуке ее голоса в отдаленных покоях царицы со звоном раскрылся крепко замкнутый ларец, на глазах у всех выкатилось чудесное запястье и, минуя закрытые двери, звеня, обвилось вокруг ноги разгневанной царевны.
Раджа в ужасе смотрел на нее не в силах произнести слово. Она же в диком отчаянии упала на колени, в исступлении рвала на себе одежду, рвала свои роскошные волосы и, каждый раз как она прикасалась к ним, волны пламени бежали от них по всем направлениям. Старуха молочница, нагнавшая ее лишь во дворце, бросила ей на голову кусок масла в надежде утишить огонь; две другие женщины бросились водой тушить ее волосы, а тем временем уже пылало 19 улиц города! «О, голубка, пощади наши бедные лачуги! Пощади, несчастный пригород!.. Ведь я сделала для тебя все, что могла!» Так молила перепуганная старуха. Чандра опомнилась и остановила огонь с той стороны, где жила молочница и ее друзья. Но огонь разгорался по другим направлениям: горел дворец, горел город, пылало жилище коварного торговца; он и жена его задохнулись в пламени и орел выклевал сердца их в отмщение за смерть своих птенцов.
Танцовщица Маули и мать ее, наблюдавшие издали за пожаром, тоже погибли, охваченные огненной волной. Чандра пошла к тому месту, где лежало тело прекрасного Койла и долго рыдала над ним. Вдруг к ногам ее с неба упала игла с крепкой ниткой. Она радостно схватила ее: «О, если бы срастить обе половины!» и она принялась бережно сшивать их одну с другой. Когда же работа была кончена, она с жаркой мольбой подняла руки к небу. «О Магадео!» – взывала она: «Я сделала все, что может сделать слабая рука человека! Я соединила обе половины: верни им жизнь!» И Магадео сжалился над нею и вернул душу Койла и тот снова ожил. Как описать безумную радость свидания?
Чандра и Койла мирно вернулись на родину, но до сих пор в стране Мадура показывают следы выжженной небесным пламенем равнины.
Отважный горшечник
Однажды, во время страшной бури с громом, молнией и ливнем, огромный тигр бежал мимо селения и, чтоб укрыться от непогоды, залег у стенки полуразвалившейся лачуги. Там жила нищая старуха. Она была очень стара и очень бедна, а лачуга ее совсем покривилась от ветхости, и дождь беспрепятственно протекал во многих местах. Это ужасно надоедало старухе; она бегала из угла в угол, перетаскивая то одну вещь, то другую из-под просветов крыши, вздыхала, кряхтела и все время причитала: «Ой, горе мое, ой, беда лихая! Какое мучение! Того и жди, что крыша провалится! Кажись, сбегись все звери пустыни не так это страшно, как это вечное кап-кап, кап-кап!» И она суетливо принималась снова сдвигать постель и греметь утварью, спасая ее от мокроты. Тигр, который лежал, свернувшись у стенки, все слышал и думал про себя: «Это что за вечное кап-кап такое? Знать, что-то очень страшное: старуха ворчит, что для нее звери пустыни не так страшны… Что бы это могло быть?» А за стенкой шум все не унимался. «Вот гремит-то!» – прислушивался тигр: «Верно, это самый кап-кап-то и есть».
Как раз в это время шел по дороге горшечник. Он разыскивал сбежавшего от него осла. Ночь была холодная, и молодец перехватил несколько лишних глотков вкусного тодди (опьяняющий напиток из пальмового сока). При блеске молнии он разглядел какое-то крупное животное у хижины старухи и принял его за пропавшего осла. Недолго думая, набросился он на лежавшего тигра, схватил его за ухо и давай что есть силы награждать его колотушками, пинками и бранными словами! «Ах ты, злодей!» – кричал он: «так-то ты служишь мне? Так-то заставляешь рыскать за собой по такой погоде, да еще в такую темь? Вставай, лентяй, вставай, пока я тебе все ребра не перебил!» Так бранил он и теребил тигра, нимало не подозревая, с кем имеет дело. Тигр тоже не заметил его приближение и не знал, кто такой обрушился на него, но чувствовал удары и невольно робел. «Ой, ой, ой, знать это вечное кап-кап нагрянуло! Немудрено, что старухе оно страшнее львов и тигров! Удары очень чувствительны!» Кончилось тем, что пьяный горшечник заставил тигра подняться, вскочил ему на спину и погнал к себе домой, всю дорогу понукая и подгоняя его ударами, в полной уверенности, что имеет дело с ослом. Дома он крепко спутал ему передние ноги, подкрутил голову и, подвязав животное к столбу перед домом, спокойно пошел спать.
Поутру жена горшечника встала и выглянула из окна. И что же? Прямо перед домом у столба стоял огромный связанный тигр! Она бросилась к мужу, разбудила его: – «Что это за животное приволок ты ночью?» – спросила она. – «Какое там животное? Осла нашего привел». – «Осла? Поди-ка, взгляни, какого осла!» И она указала ему на тигра.
Горшечник был поражен не меньше, чем его жена. Он глупо смотрел перед собой и ничего не понимал. Потом принялся ощупывать себя. Нет, ничего, нигде ни царапинки, а между тем настоящий свирепый тигр стоял, привязанный им к столбу!
Весть о необыкновенном подвиге горшечника облетела всю окрестность; все бежали к нему и все расспрашивали, как он поймал тигра. Сочли нужным послать о том особое донесение самому радже: «человек де из нашего селения один и без оружия поймал крупного тигра и привязал его к столбу».
Раджа прочел донесение и решил сам на месте проверить необычайное событие. Немедленно были поданы кони и колесницы, и царь в сопровождении всего двора отправился посмотреть на горшечника и на пойманного им зверя.
Оказалось, что тигр действительно был крупных размеров и давно уж считался грозой окрестностей. Все это было доложено царю, и царь решил примерно наградить отважного горшечника. Он пожаловал ему дома и землю, да денег целую бочку, и сделал его вельможей своего двора, причем поручил команду над тысячью конницы.
Случилось, что соседний раджа, уже давно враждовавший с царем той страны, объявил ему войну; а, вместе с тем, лазутчики донесли, что у того раджи собрано огромное войско вдоль всей границы и что во всякую минуту он может вторгнуться в страну.
Тут уж никто не знал, что предпринять. Царь созвал своих военачальников и спросил, кто из них возьмет на себя команду главными силами и вступить в борьбу с неприятелем? Все в один голос отвечали, что случай совсем исключительный, что страна слишком мало подготовлена к нападению и что слишком опасно брать на себя ответственность главного начальства. Наконец, один из них решился дать совет: – «Ты недавно о, повелитель, поручил начальство над тысячью конницы отважному горшечнику, поймавшему тигра. Отчего теперь не назначить его главнокомандующим? Человек, голыми руками совладавший с тигром, очевидно, храбрее и искуснее остальных».
Раджа сразу повеселел. «Вот и прекрасно! сделаем его главнокомандующим». Призвали горшечника, и царь сказал ему: – «Твоей руке вручаю я все силы государства. Обрати в бегство неприятеля!» – «Да будет так!» – нисколько не смущаясь отвечал горшечник, – «только прежде чем выступить со всей армией, дозволь мне одному пойти осмотреть позицию. Я должен составить себе понятие об их числе и силах».
Царь согласился, и горшечник вернулся к своей жене. «Меня назначили главнокомандующим», – сказал он. «По правде сказать, положение немного затруднительное для меня. Придется скакать во главе армии, а ведь тебе известно, что я от роду не сиживал на коне. Хорошо еще, что мне удалось выпросить отсрочку: раджа разрешил мне поехать осмотреть лагерь неприятеля. Достань-ка мне смирненькую лошадку, ты ведь знаешь, что я ездить верхом не умею. Придется выехать завтра утром».
Но горшечнику не удалось сделать так, как он предполагал. Раджа чуть свет прислал ему чудного скакуна, богато разукрашенного, и просил ехать на нем осмотреть вражеский стан. Что было делать несчастному горшечнику? Присланный конь был молод и горяч; горшечник чувствовал, что если даже и сядет на него, все равно не усидит. А между тем не принять коня было немыслимо. – «Не придется мне ехать на своей лошадке», – грустно сказал он, когда остался наедине с женой, – «но как поеду я на этом чудном коне? Я и сесть-то на него не смогу». – «Да ты только не трусь», – успокаивала жена: – «Как-нибудь залезь, а там я привяжу тебя к седлу покрепче, ну и усидишь. Ты поезжай к ночи, никто ничего не заметит».
К ночи жена подвела ему коня. – «Право не знаю, как приступиться», – переминался с ноги на ногу горшечник. – «Как мне попасть в седло? слишком высоко». – «А ты скачи!» – посоветовала жена. Начал он скакать, но каждый раз срывался. – «Не могу!» – беспомощно заявил он, – «я все забываю, в какую сторону повернуться, прежде чем скакать». – «Встань лицом к морде лошади». – «Вот оно что!» Он сделал отчаянный прыжок и попал, наконец, в седло – головой к хвосту! – «Так не годится» – заявила жена, стаскивая его с лошади, – «попробуй залезть не прыгая» – «Я не могу запомнить, когда левая нога у меня в стремени, что мне делать с правой: куда ее совать?» – «Правая – в правое стремя. Постой, я тебе помогу». После бесконечных попыток и падений – конь был свежий и плохо стоял – горшечник попал в седло. – «Жена, жена!» – крикнул он, – «прикручивай меня скорее, а то, право, я не утерплю, соскочу с седла!» Жена принялась усердно подвязывать его ноги к стременам, а стремена одно к другому, перекрутила веревку вокруг туловища и шеи и подкрепила ее вдоль спины коня, вокруг головы и хвоста.
Когда конь почувствовал непривычные путы, он никак не мог сообразить, что за странное существо сидит на его спине и ну брыкаться и становиться на дыбы! Наконец, рванулся и понесся бешеным галопом по полям и лугам. – «Жена, жена! ты руки мне забыла привязать!» – отчаянно кричал горшечник. – «Не робей, держись за гриву!» – крикнула та вдогонку. И все дальше и дальше несся конь, все дальше и дальше мчался всадник, мчался через плетни и овраги, ручьи и канавы, все дальше и дальше, мелькая, как молния, то тут, то там, галопом, галопом… Перед ним расстилался уж вдали неприятельский лагерь…
Горшечнику не могла нравиться бешеная скачка. Он много раз порывался соскочить с лошади, но веревки крепко держали его, а бесплодные усилия только еще более горячили испуганного коня. Близость неприятеля заставила его окончательно потерять голову. Ведь, они неслись прямехонько на вражеский стан! Он сделал отчаянное усилие, чтоб высвободиться из седла… На пути пришлось молодое банановое деревцо; он, что было силы, вцепился в него рукой в надежде, что веревки лопнут. Не тут-то было! Конь скакал во весь опор, а деревцо слабо держалось в рыхлой почве: конь стрелой промчался мимо и – в судорожно сжатой руке заколыхалось вырванное с корнем деревцо!
Между тем, из неприятельского лагеря тоже заметили их приближение. Там уже дошли слухи, что высылается армия навстречу, и приняли отчаянного всадника за одного из авангарда. – «Вон, вон» – кричали караульные, – «скачет всадник исполинского роста, на могучем коне! Он летит как стрела, и вырывает деревья на пути своем! Это кто-то из наших врагов: верно, вся армия за ним по пятам! О боги, что нам делать, если все они таковы!» И побежали люди к палатке раджи и с ужасом кричали: «Летит на нас неприятельский отряд» (история успела немного обрасти деталями). «Это люди исполинского роста, на могучих лошадях! Они яростно размахивают вырванными с корнем деревьями! У нас есть люди, о раджа, но таких чудовищ нет!»
За первыми вестниками бежали другие с воплем: «Правда, правда, о повелитель! Летит на нас вся армия этих исполинов! Спасайся, кто может! Бегите, кому жизнь дорога!» И весь лагерь, объятый ужасом, обратился в бегство. Одни бежали потому, что видели, другие потому, что слышали от бежавших, третьи, наконец, потому, что все бежали, и никто не хотел оставаться сам по себе. Раджу уговорили подписать бумагу к неприятельскому царю: «Согласен на все условия. Предлагаю мир» и скоро в лагере не осталось ни одного человека. Тотчас же вслед за ними прискакал туда измученный конь, а на спине его, полумертвый от толчков, болтался горшечник с банановым деревом в руках. Тут, наконец, лопнули веревки, всадник замертво грохнулся на землю, а конь сам по себе остановился, так как не мог больше бежать. Отлежавшись и придя в сознание, горшечник сначала ничего не мог понять от изумления: богатый лагерь с одеждой, оружием и снарядами был окончательно пуст.
Осторожно обходя лагерь – он еще не верил своему счастью – он нашел в главной палатке письмо неприятельского раджи к своему царю. Он взял письмо и поспешно направился домой, пешком на этот раз, так как он ни за что не решился бы сесть снова на лошадь. Коня он все время вел под уздцы. Прямым путем было не особенно далеко от дома, и домой он поспел как раз к ночи. Жена выбежала встречать его, вне себя от радости, что он так скоро вернулся. «Ах, жена, жена!» – закричал он, как только увидел ее: «Сколько я перевидал с тех пор, как тебя оставил, и чего только не испытал! Ведь, я полсвета успел объехать! Да что вспоминать? Не стоит. А ты, вот, скорей бери это письмо, да посылай его с гонцом к царю, да уж коня заодно прихвати. Раджа по коню увидит, как я далеко ездил: конь едва ноги волочит! Кстати, будет лошадь отослана вперед, я могу не ехать на ней, а то, пожалуй, пришлось бы. А было бы досадно: ведь, свалиться можно!» Жена тотчас же снарядила гонца к царю с письмом и конем и просила доложить радже, что муж явится на следующее утро, так как теперь слишком позднее время, чтоб беспокоить повелителя.