КВАРТИРА С ВИДОМ НА КРАСНУЮ ПЛОЩАДЬ
Человек в своей жизни счастлив всего шесть лет. До тех пор, пока в школу не пойдет. А затем начинается тоска зеленая: уроки, домашние задания, контрольные работы, экзамены… Сидишь в классе, повторяешь за химичкой какую-нибудь дурацкую формулу карбоната натрия, а за окнами лежит огромный мир, полный приключений.
Тут уж хочешь не хочешь — затоскуешь.
Хорошо еще, что есть на свете такая замечательная вещь, как летние каникулы. Лето — это здорово! Если б вы знали, как классно прошли мои каникулы этим летом. Я провела их в городе Задонске, у своего дедушки.
Чего там только не было! Громкая стрельба, погони, яростные схватки… Мы с моим одноклассником Володькой Воробьевым вывели на чистую воду таинственного Хромого Макса — крестного отца" мировой наркомафии; а еще нашли в подводной пещере несметные сокровища, которые помещик Скуратов спрятал туда сто лет назад note 1.
Одним словом — все было по кайфу!
Но ничто не может длиться вечно. Тем более — летние каникулы. Не успела я и глазом моргнуть, как уже наступила осень. Про которую поэт Пушкин написал: "Унылая пора, очей очарованье…" Вот уж ерунда на постном масле. Какое тут может быть очарованье, если каждый день стоит собачий холод и дождь льет как из ведра.
Единственное утешение — что нам с Володькой выдали причитающееся за найденные сокровища вознаграждение. Когда я подсчитала свои денежки, получилось о-го-го сколько. Такая обалденная сумма, которой мне вполне могло хватить лет на триста. Так много я, конечно, жить не собиралась, но все равно было приятно.
Однако наша с Володькой радость оказалась недолгой.
Как только наши родители узнали про деньги, они тут же собрались на экстренное совещание. Нас на это совещание они не пустили.
— Когда станете совершеннолетними, тогда и будете вместе с нами думать, — заявил Володькин отец.
Как будто для того, чтобы думать, надо обязательно быть совершеннолетним.
Короче говоря, нас позвали выслушать уже готовое решение.
— Дорогие наши дети, — официальным тоном сказал мой папочка. — Мы тут посовещались и решили вложить ваши сбережения в солидный коммерческий банк. Под высокий процент.
— Как это? — не поняла я.
— Очень просто, доченька, — объяснила моя маман. — Кладешь в банк, к примеру, сто миллионов, а через месяц получаешь двести…
— Потом кладешь эти двести миллионов, — радостно подхватила Володькина мать, — а через месяц получаешь четыреста!
В общем, они так и сделали. Вложили все наши деньги в коммерческий банк, а через месяц получили фигу под нос. Потому что банк лопнул как мыльный пузырь.
Вы бы видели после этого наших умных родителей. У них был такой вид, словно они перенесли пару операций без наркоза.
— Эммочка, — обливалась слезами моя маман, — прости нас, доченька.
Ну, я простила, конечно. Чего с них взять? Ведь наукой давно доказано, что после тридцати лет человек ежедневно теряет пятьдесят тысяч мозговых клеток. Представляете — каждый день по пятьдесят тысяч! Так что на взрослых грех обижаться. Их пожалеть надо.
Да и я бы была последней дурой, если б отдала им все денежки. Естественно, я кое-что оставила себе про запас. Так же, как и Володька.
И поэтому вскоре уже мы собрались на экстренное совещание. И, посовещавшись, пригласили своих непутевых родителей.
— Дорогие наши папы и мамы, — официальным тоном сказала я. — Мы решили вложить оставшиеся деньги в московскую недвижимость.
— Как это? — не понял мой папа.
— Очень просто, Игорь Николаевич, — объяснил ему Володька. — Надо купить две квартиры в самом центре Москвы. Рядом с Красной площадью.
Сказано — сделано…
Дом, в котором мы купили квартиру, построили аж в конце прошлого века. Он был прямо-таки облеплен памятными досками. Кто тут только не жил за это время. Знаменитые артисты, военачальники, ученые, политические деятели… И вот теперь здесь поселилась я — Эмма Мухина.
Окна гостиной выходили на Красную площадь, а окно моей комнаты глядело на соседний дом, через дорогу. Там теперь жил Володька Воробьев.
Так что мы снова оказались соседями.
Но если вы думаете, что мы с Воробьевым махали друг другу ручками с балконов или по вечерам фонариками перемигивались, то глубоко ошибаетесь. Володька был по горло занят более возвышенным делом.
В честь успешного окончания седьмого класса родители подарили ему огромный телескоп, через который можно было пялиться на звезды и днем, и ночью. И Володька, забросив в дальний угол свою некогда обожаемую скрипку, начал пялиться.
Теперь, когда бы я к нему ни пришла, он сидел за телескопом, прижавшись правым глазом к окуляру, всем своим видом показывая, что ему не до меня. А если он вдруг и решал спуститься с небесных высот на Землю, то наш разговор был примерно таким:
— Знаешь ли ты, Мухина, чему равняется длина большой оси эллипсоида нашей Галактики?
— Не знаю, — отвечала я, — и знать не хочу.
— Напрасно, напрасно, — говорил Володька с таким видом, будто он Эйнштейн и Ньютон, вместе взятые. — А известно ли тебе, Мухина, что наш мир представляет собой замкнутую трехмерную сферу. И поэтому сингулярность следует принимать не в абсолютном, а в относительном смысле.
Это ж надо такую белиберду пороть. У меня иногда прямо руки чесались заехать по его заумной физиономии.
Но я себя сдерживала.
Дело в том, что на курсах каратэ и дзюдо я добилась невероятных результатов. Теперь удар моей правой руки составлял девятьсот два килограмма, а удар левой ноги — полторы тонны. Не верите?.. Мой тренер, Семен Семенович, поначалу тоже не верил. Пока я ему не продемонстрировала оба удара.
— Вот что, Эмма Мухина, — сказал он, когда я пришла навестить его в больнице, где он лежал в реанимационном отделении, — можешь считать, что курсы каратэ и дзюдо ты досрочно закончила.
— Но, Семен Семеныч, — заныла я, — мне еще хочется черный пояс получить.
— Я тебе свой отдам, — пообещал тренер. — А если ты и дальше намерена тренироваться в моей группе, то, боюсь, в следующий раз тебе придется навещать меня уже на кладбище.
Так у меня и появилось свободное время, которое я совершенно не представляла чем занять. Правда, мои подружки Танька с Анькой предлагали подработать вместе с ними фотомоделями в журнале для мальчиков. Но я отказалась. На фига мне такое мыло?
Поэтому я, от нечего делать, и познакомилась со своей новой соседкой по лестничной площадке, старухой Грохольской.
С этого знакомства все и началось.
"ОМОЛАЖИВАТЕЛЬ"
Ольга Васильевна Грохольская была вдовой знаменитого академика Ивана Дундукова. В свое время он изобрел то ли саксофон, то ли таксофон. Точно не помню, да это и не важно. Дундуков давным-давно умер, а его жена доживала свой век в просторной квартире, больше похожей на музей. Во всех комнатах висели старинные картины, старинные люстры; на полу стояла старинная мебель… Даже водопроводный кран на кухне и тот был старинный.
Кстати, о водопроводном кране.
Оказывается, академик Дундуков, как и положено великому ученому, был большой чудак. Всю жизнь он пил только сырую воду и только из-под крана. Когда об этом стало известно в Академии наук, тут же было дано распоряжение подключить квартиру Дундукова к системе водоснабжения Кремля — чтобы всемирно известный ученый случайно не заболел дизентерией или холерой. В Кремль вода поступала из Москвы-реки, предварительно пройдя через сотни специальных очистителей и фильтров… Я тоже как-то, для интереса, попробовала водичку из-под старинного крана. Ничего, пить можно.
Впрочем, я отвлекаюсь.
Итак, старуха Грохольская выглядела лет на двести с хвостиком. Но память у нее была — дай Бог каждому. О ком ее ни спросишь — она всех помнила. Иногда я просто ушам своим не верила.
— Ольга Васильевна, — переспрашивала изумленно, — неужели вы и композитора Чайковского помните?!
— Петьку-то? — невозмутимо отвечала Грохольская. — Конечно, помню. Он любил бумагу жевать. Я ему раз дала почитать "Войну и мир" Толстого, так он, пока читал, все страницы сжевал. Хорошо еще Юрочка мне новый экземпляр подарил на день рождения.
— Это какой Юрочка? — интересовалась я.
— Юрий Гагарин — первый наш космонавт.
— Так вы и его знали?!
— Конечно, знала… А хочешь я тебе про дядю Колю расскажу?
— А кто такой дядя Коля?.. Тоже космонавт?
Старуха Грохольская покатывалась со смеху.
— Ой, не могу, ха-ха-ха… Дядя Коля — космонавт. Нет, милая, он не космонавт, а последний наш царь — Николай П.
С этими словами она протянула мне большую старинную фотографию, вставленную в деревянную рамку. С пожелтевшего снимка на меня глядел Николай П. Он держал за руку маленькую девочку, в которой с трудом, но можно было узнать Ольгу Васильевну. В левом верхнем углу фотки была размашистая надпись: "Дорогой Оле от дяди Коли. Июль. 1914 год".
— Это мы с ним в Царском Селе сфотографировались. Как раз перед первой мировой войной. Он мне еще тогда перстенек подарил. Вот этот. — Грохольская с гордостью покат зала свой безымянный палец, на котором сверкал золотой перстень с крупным бриллиантом.
— Ух, ты, — сказала я, — какой красивый.
— И очень дорогой.
— Дайте померить.
— Увы, милая, я его так давно ношу, что теперь уже не могу снять. Разве только вместе с пальцем. — Она с нежностью смотрела на драгоценный камень. — Это необычный бриллиант. Им можно резать все что угодно. Хоть стекло, хоть железо…
Вот так мы с ней и болтали о том о сем. Родственников у Грохольской не было, на улицу она почти не выходила; поэтому, когда бы я ни зашла, Ольга Васильевна всегда была мне рада. Не то что дурак Володька со своим телескопом.
Однажды я застала у Грохольской еще одного гостя. Это был странный тип в больших темных очках и широкополой шляпе, надвинутой на самый лоб.
— Познакомься, Феденька, — представила меня Ольга Васильевна, — моя новая соседка, Эмма Мухина.
— Очень приятно, — буркнул тип, подавая мне руку. — Профессор Федякин.
— Любимый ученик моего покойного мужа, — добавила Грохольская.
— Вы занимаетесь научной работой? — из вежливости спросила я.
— Да, геронтологией.
— Чем, чем?
— Провожу исследования, связанные с проблемами биологического старения организма.
Открыв черный портфель, он достал оттуда фотографию, с которой щурился здоровенный пушистый кот.
— Ой, какой хорошенький, — умилилась Ольга Васильевна.
— Вы видите перед собой подопытное животное, которому на момент проведения эксперимента исполнилось двенадцать лет, — громко и четко заговорил профессор, словно читал лекцию. — Двенадцать лет для кошки — все равно что семьдесят лет для человека. А вот здесь, — кинул он на стол еще одну фотку, — тот же самый кот, но только после испытания на нем моего нового препарата "Омолаживатель".
Со снимка на нас смотрел пушистый маленький котенок.
— Неужели тот самый? — не поверила старуха Грохольская.
— Не сомневайтесь, Ольга Васильевна, тот самый. Но это еще не все. — Федякин достал из портфеля третью фотографию. — Что вы видите на этом снимке?
— Курицу, — ответили мы в один голос.
— А на этом?.. — выложил он на стол четвертое фото.
— Цыпленка, — сказали мы.
— А вот и нет! — победно воскликнул профессор. — Это та же самая курица после воздействия на нее "Омолаживателя"!
Старуха Грохольская поднялась с кресла и поцеловала профессора в обе щеки.
— Гениально, Феденька, — растроганно сказала она. — Был бы жив Ваня, как бы он порадовался твоему изобретению.
— Ничего, Ольга Васильевна, — заверил ее довольный Федякин. — Академик Дундуков еще порадуется. Дайте только срок.
Грохольская слегка побледнела.
— Неужели можно будет… — Недоговорив, она начала медленно опускаться в кресло.
— Почему бы и нет? — Профессор возбужденно заходил по комнате. — Наука не знает границ! Как только я завершу работу над
"Омолаживателем", тут же примусь за "Оживитель"!
— А когда вы завершите работу над "Омолаживателем"? — спросила я.
— Буквально на днях. Остался сущий пустяк. Надо испытать препарат на человеке. — Федякин остановился напротив Грохольской. — Собственно говоря, я к вам за тем и пришел.
— За чем "за тем"? — еще больше побледнела Грохольская.
Профессор Федякин поправил очки на переносице.
— Ольга Васильевна, — сказал он проникновенным голосом, — не откажите в любезности. Станьте первой в мире женщиной, которая омолодится с помощью моего препарата.
— Ох, Феденька, — прижала руку к сердцу Грохольская. — Спасибо, конечно, за такую великую честь, но… вдруг не получится?
— Получится! — без тени сомнения произнес профессор. — С кошкой и курицей получилось?.. Получилось! Вы же видели снимки.
— Но я же не кошка, — робко напомнила ему Ольга Васильевна.
— И не курица, — прибавила я.
Федякин посмотрел на меня долгим взглядом. Из-за черных очков я не могла видеть его глаз, но готова была поклясться, что они смотрели с холодной злобой. Мне стало немного не по себе.
— Послушай, девочка, — неприятно усмехнулся профессор, — а может, и тебя омолодить?
— Да я вроде еще не старая, — с трудом улыбнулась я в ответ. — Мне в следующем году только четырнадцать лет исполнится.
— Четырнадцать лет — это не так уж мало. А я сделаю тебя шестилетней.
"Ни фига себе, — подумала я, — снова стать шестилетней. Это значит — все начинай по новой. Опять иди в первый класс, учись семь лет…"
Нет уж, благодарю покорно. Такие приколы мне не в кайф.
Я демонстративно глянула в окно, за которым виднелись часы на Спасской башне Кремля.
— Ого, сколько уже натикало! — с преувеличенным удивлением сказала я. — Извините, мне пора. До свидания, Ольга Васильевна. Всего хорошего, профессор; была рада с вами познакомиться.
И я быстренько свинтила к себе домой.
СТАРЫЙ ЗНАКОМЫЙ
На другой день, вернувшись из школы, я нашла в дверях записку от старухи Грохольской.
"Дорогая Эммочка, — писала Ольга Васильевна, — я в клинике профессора Федякина. Решила рискнуть и скинуть годиков тридцать-сорок. За меня не волнуйся и другим соседям передай, чтобы не волновались. Через недельку вернусь молодой и красивой. Целую, О. Г."
Не успела я оглянуться, как неделя пролетела.
За это время ничего особенного не произошло. Если, конечно, не считать того, что мои и Володькины родители решили съездить куда-нибудь отдохнуть после пережитых волнений, связанных с покупкой новых квартир. Они очень долго спорили, куда им лучше всего отправиться: в город Сент-Луис, на берега реки Миссисипи, или в город Пуэрто-Ордас, на берега реки Ориноко. И в конце концов решили съездить в город Задонск, на берега реки Дон. Навестить моего дедушку, бравого капитана Кэпа.
Мы с Володькой проводили их до самого поезда и послали вслед по воздушному поцелую. А потом Воробей побежал пялиться в свой любимый телескоп, а я отправилась в гости к старухе Грохольской.
Когда я позвонила, за дверью раздался незнакомый женский голос:
— Кто там?
— Это соседка… — осторожно ответила я. — Эмма Мухина.
— Эммочка! Сейчас открою! Дверь отворилась, и я увидела молодую девушку лет двадцати.
— Ой, — ойкнула я. — А можно мне Ольгу Васильевну?
— Эммочка, — лучезарно улыбалась девушка. — Так я и есть Ольга Васильевна. Ты что, не узнаешь?!..
— Честно признаться… э-э… — растерянно забормотала я.
Девушка взяла меня за руку и потянула за собой.
— Проходи, милая. Сейчас будем чай пить.
Я вошла. Все в квартире было как обычно. Старинные картины, старинная мебель… Только вместо древней старухи передо мной стояла цветущая девушка. — Профессор Федякин оказался настоящим волшебником, — счастливо смеялась она. — Ты посмотри, что он со мной сделал при помощи своего "Омолаживателя". Я теперь могу даже рукой до люстры достать.