Опята, что росли на пеньке, ни за что не давались в руки грибнику. Только нагнется человек, только ножичком к тонкой ножке гриба приладится, как за спиной его либо птица крикнет, либо ветер вздохнет. Вздрогнет человек, обернется, а опята — врассыпную. Не хотят они в грибную похлебку идти, им и на пеньке весело! Потрет глаза человек, постоит немного, махнет рукой — показалось! И дальше пойдет. А опята возвращаются и такой писк поднимают, что будят деда Диадоха. Только он не сердится.
— Дед Диадох, дед Диадох, — затрещал Лешик, как только приблизились друзья к пеньку, — выходи скорее, а то Кузька на край света уйдет!
Не отвечает Диадох, только эхо, непонятно как забравшееся в старый трухлявый пень, пискляво отвечает Лешику:
— На квашню упаде-е-ет!
— Древесный гриб тебе на язык, — пугается Лешик, — не каркай! Кузеньке срочно помощь нужна, а то он взрослым не станет!
— От моды отстане-е-ет, — дразнится эхо.
— А если он срочно взрослым домовым не станет, то на него злая тоска-лиходейка нападет. И будет наш Кузенька тихий, разумный и печальный.
— Как хвост мочальны-ы-ы-й! — совсем распоясалось эхо.
— Ах, так, — с Кузькиной мордашки печаль как дождем смыло, — выходи, коли ты такой смелый!
— Выходи, коли смелый! — топает ногой и Лешик.
— Будем силой меряться! — продолжает Кузька.
— Ага, будем! — храбрится лешонок.
— Я хоть и печальный, как хвост мочальный, но от моды не отстал и приемчики знаю! — грозит Кузька.
— Он такой! — добавляет маленький леший.
— Вот распищались, — раздается прямо у него за спиной дребезжащий голос, — весь лес перебаламутили. Разве гости так себя ведут?
— Мы не нарочно, дедушка Диадох, — вежливо отвечает Кузька. Это он с неведомым эхом пе-нечным так невежливо разговаривал, потому что оно первое дразниться начало. А со старым лешим Кузька говорил всегда уважительно. Потому что тот был мудрым, справедливым и все знал. Не про все на свете, конечно, а только про лес, но и это немало.
И домовенок рассказал о своем желании поскорее повзрослеть. Покачал Диадох головой, вздохнул глубоко и ответил:
— Вот был у нас случай. Захотела как-то Баба Яга молоденькой стать. Не то нога костяная ей надоела, не то гонять добрых молодцев тяжело стало, непонятно. Да только взбрело ей в голову, что неплохо было бы ей яблок молодильных отведать. Стала она в нашем лесу их искать. Все яблони обтрясла.
— Все понятно, — обрадовался Кузька, — раз Яга молодильные яблоки искала, я буду «взрослильные» искать.
— Погоди, не перебивай, — проскрипел Диадох, — обтрясти-то она обтрясла, да только молоденькой не стала, лишь оскомину наела. Не растут в нашем лесу такие яблоки.
Кузька представил, как Яга молодой стала, и обрадовался:
— Хорошо, что не превратилась! Баба Яга лучше. И пироги печет духовитые, и за нами с Лешиком гоняется плохо. А Девочка Яга все наоборот делала бы: пироги б у нее горели, как у всех девчонок, а ноги в два раза быстрее бегали. Нет, хорошо, что в вашем лесу яблок молодильных не оказалось. А то бы точно мы с Лешиком в Ягиный горелый пирог попали!
— Значит, ты раздумал во взрослого превращаться? — обрадовался Лешик.
— Ничего и не раздумал, — ответил Кузька, — дедушка леший, а, дедушка леший, подумайте покрепче, может, вспомните еще что-нибудь?
Долго думал старый леший. Пока он думал, из пенька старого опята выскочили и под кусты разбежались. Понял Кузька, что это они дразнились, а не эхо, но сердиться не стал. Ведь он хочет взрослым стать, а они на детские шалости не обижаются.
— Вспомнить — не вспомнил, — молвил наконец леший, — а вот придумать — придумал.
— Говори скорее, дедушка, а то вечер скоро, а мы еще не поиграли совсем, — теребит его за бороду Лешик.
— Так вы теперь играть не будете, — хитро прищурившись, отвечает дед, — станет Кузька взрослым, а взрослые играть не любят. Они в свободное время любят на солнышке старые кости греть и о молодости вспоминать.
Призадумался Кузька: не хочется ему кости греть и прошлое вспоминать, он бы лучше с зайцами в салочки поиграл, да не хочется ему на попятную идти. Решил стать взрослым — ничего не поделаешь. Надо становиться.
— Маленькие дети почему маленькие? — говорит меж тем дед Диадох. — Потому что они ничего толком не умеют и всему еще учатся. А если бы они делали все правильно, то и нужды учиться у них не было бы, можно было бы сразу взрослыми становиться.
— Понял-понял, — радуется Кузька, — надо делать все в точности так, как делают взрослые!
— Правильно понял, — кивает головой Диадох, пряча в бороде улыбку.
— Спасибо, дедушка, — низко кланяется Кузька. Знает он, что взрослые за добрый совет всегда благодарят и кланяются, вот и старается.
— А только вы мне присоветуйте, как сделать так, чтобы все правильно, по-взрослому было! Вот как вы делаете, чтобы в лесу порядок был?
— Главное в моем деле — это свобода, — ответил леший, — в моем хозяйстве, в лесу, всем вольготно должно быть. И ветерку непокорному, и животным разным, и эху-насмешнику. Понял?
— Понял, — неуверенно говорит Кузька, — в моем хозяйстве, в доме значит, всем вольготно должно быть. И ветру, и животным всяким, и эху-насмешнику.
Так просто, оказывается, взрослым стать! Как же он сам не догадался!
Глава 4. Квакузенька
По дороге домой Лешик и Кузька все-таки немного поиграли. А чего не поиграть, если еще можно? Правда, домовенок все время повторял про себя слова старого лешего «ветерок, животные всякие, эхо», чтобы не забыть.
Грустно прощался с ним маленький леший на опушке.
— Теперь у тебя другие друзья будут, взрослые? — спрашивает он Кузьку.
— Ага, — важничает Кузька, — скоро меня взрослые домовые для советов вызывать будут.
— А со мной тебе водиться совсем нельзя будет? — тихо говорит Лешик.
— Как это нельзя? Как нельзя? — возмущается домовенок. — Бабушка Настасья и с внучками, и со мной водится, и никто ее за это не ругает. Так что мне с тобой тоже дружить можно будет. И с тобой, и с шишигой Юлькой, и с Лидочкой.
— Это хорошо, — веселеет его друг и долго стоит на опушке, провожая взглядом бегущего к дому домовенка.
Начать взрослеть Кузька решил с утра. Все взрослые важные дела обычно с утра начинают, а он должен делать все так, как делают взрослые. Утром дождался домовенок, когда бабушка Настасья с Анюткой ушли на речку лен мять, вызвал на крыльцо Лидочку, шишигу Юльку и командует:
— Будете мне помогать. А то самому мне и за десять веков не управиться. Что там дедушка леший говорил? Сделать так, чтобы для всех вольготно было. Сначала — ветру. А ветру в нашем доме никакого простору нет. Плохо, можно сказать, живется ветру в нашем доме. Так что давайте я все окна и двери открою, Лидочка занавески с окон снимет, чтобы ветру летать не мешали, Юлька ветер со двора в дом вениками загонит. Приготовились: начали!
И закипела работа! Кузька окна-двери раскрывает да камушками их припирает, чтоб не закрывались, Лидочка занавески с петелек снимает, цветы на пол составляет. Шишига Юлька бегает и другими шишигами командует:
— Шибче, шибче машите! Нам маленьких ветерков в доме не надо! Нам бурю надо!
Машут вениками шишиги, запыхались, даже языки на плечо от усердия свесили. Получилось загнать маленький ураганчик. Шныряет по углам ураганчик, заставляет пылинки плясать. Вольготно ураганчику в доме — никто его не выгоняет, никто двери-окна не закрывает.
— Ветру свободу устроили, теперь животным будем устраивать, — вытирает Кузька пот со лба. — Лидочка, выпускай коровку, курочек и поросенка. А то сидят в своих коровниках, курятниках, поросятниках, воли не видят, а я из-за них должен маленьким оставаться!
Лидочка и рада. Ей тоже всегда жалко коровку было — что хорошего у нее в коровнике? Ни дорожек тканых на полу, ни окошек с цветами, ни росписи на печке, ни самой печки. Пусть уж немножко в доме поживет, порадуется.
Только Буренка сама не захотела своего счастья понимать.
Куры — и те поняли. Они вообще давно в доме жить мечтали — там и крошек под столом полно, и ястребы цыплят не сцапают.
А вот Буренка — не мечтала. Кузька с Лидочкой ее и на веревочке вели, и сзади толкали — ни в какую.
— Буреночка, миленькая, иди жить на свободу! — чуть не плачет Кузька. — Мне очень надо.
— Не пойду-у-у-у! — мычит корова. — Там травы мало, только цветочки какие-то невкусные в горшках. Мне их и на полдник не хватит!
— А откуда ты знаешь, что они невкусные? — домовенок даже забыл, что ему расстраиваться надо.
— Я один однажды с окошка ску-у-ушала, — признается Буренка, — мне даже бабушка Настасья прутиком погрозила.
— Ну, однажды скушала, значит, и еще раз съешь, не отравишься, — рассудил Кузька. Уперся он ладошками в коровью ногу и давай толкать ее в дом!
— Шлушай, Кузенька, — шепчет ему на ухо шишига, — это уже не швобода, это уже что-то другое получаетшя. Шкажи точно, что тебе шта-рый Диадох говорил?
— Говорил, что всем животным должно вольготно быть. С кем хотят — с тем и дерутся. Что желают — то и кушают. Где хотят — там и живут… А ведь и точно! Опять я что-то перепутал. Иди, Буренка, в свой коровник или в чисто поле.
Отпустил он корову, а Лидочка расстроилась. Уж очень хотелось ей Буренку домоткаными ковриками и нарисованными цветами на печке удивить! А Кузька меж тем продолжает порядок наводить. Осталось совсем немного — свободу для эха устроить. Только кто знает, что этому насмешнику нужно? Еще никому не удавалось с ним по душам поговорить, о его желаниях узнать. Вредное оно, эхо, очень дразниться любит, вот никто с ним и не дружит.
— Лидочка, — командует Кузька, — тащи быстрее сюда Анюткину книжку. Там на каждую букву слова есть.
Мала еще Лидочка, читать не умеет. Да и не страшно это — Кузька уже давно азбуку освоил: и вслух читать умеет, и даже про себя немножко.
— Что тут у нас на «Э»? — протянул Кузька со знанием дела. — Э-ква-тор.
— Ой, шишиги родные, — завопила вдруг Юлька, будто на пчелу села, — обманули-запутали! Хотел Кузенька во взрошлого превратитьшя, а на шамом деле в лягушку превращаетшя!
Домовенок с перепугу даже книжку выронил и быстрее к лужице ближайшей помчался. Хотел он посмотрется в нее, как в зеркало, как он в лягушку начал превращаться. А шишига решила, что он, как все порядочные лягушки, просто к воде стремится.
— Погоди, Кузенька, — кричит она вслед Кузьке, — шкажи мне быштро, как тебя теперь звать будут, пока шовсем разговаривать не разучилшя. Квакузя или Куквазя?
Подбежал домовенок к лужице — смотрит, все в порядке.
Глазки — как глазки, вовсе не лягушачьи, а домовячьи глазки. И цвет лица вполне приличный, и бородавок лягушачьих не наблюдается. И с чего шишига взяла, что он в лягушку почти превратился? Побежал он обратно, а Юлька пуще прежнего орет:
— Ой, не приближайшя ко мне, Квакузенька, а то вдруг ты заразный? А я не только взросшлрй штать не хочу, но и лягушкой тоже. Мне и в шишигиной шкурке хорошо!
— И никакой я не Квакузенька, — сердится домовенок, — я самый что ни на есть домовой Кузька!
— Ой, радошть пришла в мой дом, — хлопает в ладошки Юлька, — Кузька квакать перештал!
— И вовсе я не квакал, — оправдывается домовенок, — это слово такое в книжке написано: экватор. Я не виноват, что оно на лягушачье кваканье похоже! И не путай меня больше! Сядь на полено и рот ладошками прикрой, пока я дальше читать буду.
Послушалась шишига. Она и сама поняла, что опять все напутала и только время у Кузьки отняла. Села она на полено березовое, юбочку аккуратненько расправила, ротик ладошками прикрыла. Слушать приготовилась, как Кузька дальше читать будет.
— Эхо живет в пещерах, пропастях, лесах и пустых комнатах, — читает он громко. — Все понятно. Пропасть на месте дома мы вырыть не успеем, будем делать пустую комнату. Быстренько-быстренько давайте все из дома выносить, пока бабушка с Анюткой не вернулись.
— Вот здорово! — радуется Лидочка. — Вернется бабушка усталая, а дома — хорошо, прохладно, ветер гуляет и места свободного — хоть в жмурки играй, хоть в догонялки бегай. Я давно хотела из дома все вещи лишние вынести, да только думала, что ты не позволишь, заругаешь.
— И не позволил бы, если бы мне не надо было во взрослого превращаться, — сетует Кузька, — а вот бабушка Настасья нас точно заругает. Она-то не знает, что в доме вольготно всем должно быть, даже эху!
— Не заругает, — подговаривет его Лидочка, — она увидит, что ты взрослым домовым стал, и так обрадуется, что и ругаться позабудет.
— Разговаривают! А шишига бедная за всех должна штаратыпя! — бормочет Юлька, волоча мимо них домотканый коврик.
Хорошо все поработали! Прошло совсем немного времени, а в доме — ни одной лишней вещи. Только печка стоит и мебель тяжелая, которую они вытащить без помощи взрослых не смогли. Зашел Кузька в дом, хорошо в доме! Всем в нем вольготно: и курам, и поросеночку, и ветру.
— Эхо, ты тут? — крикнул Кузька, насколько сил хватило.
— Тут, — быстро отозвалось эхо.
— Тебе здесь вольготно?
— Годно, — согласилось эхо.
— Значит, мне стараться больше не надо? — обрадовался домовенок.
— Надо, надо, — капризничает эхо.
— Ну уж, хватит, — не согласен Кузька. — Мне старый Диадох что сказал? Чтобы всем вольготно было, и все тут. А больше я ничего делать не буду! Устал, притомился.
— Ш печки швалилшя, — отвечает эхо.
Понял Кузька, что это не эхо, а уже шишига над ним подшучивает. Но не обижается. Ведь он теперь взрослый.
— Ну что, нравятся тебе мои усы? — спрашивает он Юльку.
— Ой, какие крашивые, — восхищается Юлька, — только они у тебя пока еще незаметные.
Бросился Кузька самовар искать, чтобы в него посмотреться, а найти никак не может. Самовар-то тоже теперь на улице живет, он тоже лишней вещью оказался. Пришлось на улицу бежать. Посмотрел домовенок на свое отражение — усов нет! Понял, что не удалось ему стать взрослым. А почему? Он же все правильно делал!
А тут во двор влетает Лешик — запыхался, взлохматился весь, еле говорить может.
— Дедушка забыл сказать, — кричит, — что это средство только для леших подходит. Потому что в лесу — свои правила, а в доме — свои!
Глава 5. Сестрица на курьих ножках
Хорошо, что в Кузькином доме все дружные. Помогли домовенку в аккурат к возвращению бабушки вещи в дом занести, а ветер, поросенка и кур выгнать. И эхо само ушло. Обиделось, наверное.
Расстроился Кузька, что не получилось у него взрослым с первого раза стать, а все-таки доволен, что не надо больше дом переделывать. Ну и что, что в доме ни урагана, ни эха нет? Зато в нем вольготно и людям, и маленьким домашним духам. А большего и не надо.
Не унывает домовенок: знает, что с первого раза не все получается даже у взрослых. «Первый блин — комом», — любит говорить бабушка Настасья и даже специально первый блин комом делает, чтобы куры могли полакомиться.
— Может, Баба Яга поможет? — заглядывает ему в глаза Юлька. — Она хоть и коварная, но немножечко волшебница. Всякие травы шобирает, зелья варит.
— Вот неразумеха! — всплескивает руками домовенок. — Яга ведь вредина, каких свет не видывал. Нарочно мне зелье какое-нибудь неправильное подсунет. И стану я не взрослым, а совсем грудным, негодным ни на что домовеночком. И жди опять семь веков, пока не вырастешь!
— А вдруг поможет? — не соглашается Юлька. — А ешли она и впрямь тебя во что-нибудь неправильное превратит, то я тебя шпашу! Приду к ней в гошти и буду визжать, пока она из тебя обратно Кузеньку не шделает.
— Поможет ли? — сомневается домовенок.
— А давай попробуем, — предлагает шишига, — давай мне что-нибудь не разрешай, а я визжать начну. Шразу, как миленький, все на швете разрешишь!