Отец отвернулся и, нагнувшись, посмотрел в щель нового улья. Потом приложил ухо к дощатой крышке.
— Гудят, — улыбнулся он. — На новом месте устраиваются… Может, завтра покрасишь улей?
— Завтра с утра мы идем на старые делянки жечь сучья, которые вы оставили…
— Что ж, дело хорошее, — сказал отец.
— В далекой древности лесов на планете было куда больше, но люди и тогда сохраняли их, оберегали. На Мадагаскаре триста лет назад человеку, который срубил дерево в лесу, на этом же пне отсекли голову…
— С Храмовниковым беседовал? — улыбнулся отец.
— Папа, если человек вырубит леса, ни животные, ни люди не смогут жить на земле!
— Никто не собирается вырубать весь лес под корень.
— Профессор сказал, что планета «облысела». И нерадивые леспромхозы тоже наносят урон русскому лесу… Мы будем уничтожать вредителей. И сжигать сучья, что остаются после вас…
Петр Васильевич долго молчал, задумчиво глядя на зубчатую окаемку бора. Закатные краски над лесом бледнели. Вдоль леса к речке пролетели два хохлатых чибиса. Когда кончается длинный летний день, а ночь еще не наступила, всегда стоит прозрачная тишина. Дневные птицы уже умолкли, ночные еще не решаются подать голос.
— Я слышал, Василий Васильевич даже в отпуск не поехал, — сказал отец.
— Он нам ничего не говорил.
— А сможете ли вы опыливать деревья? Это сложно и небезопасно.
— Не боги горшки обжигают, — ответил сын.
— Ты у меня становишься взрослым, — улыбнулся отец.
— Мы уничтожаем вредителей, — сказал Никита и пытливо посмотрел на отца.
— Можно подумать, что я тебя стану отговаривать, — сказал Петр Васильевич. — Большое дело сделаете, если всерьез за это возьметесь… Я боюсь одного: как быстро загорелись, так быстро не остыли бы. Борьба с лесными вредителями требует и времени и терпения. Были вы хоть раз на старых делянках? Видели, как прижились ваши саженцы?
— Василий Васильевич сказал, что мы хозяева леса. И мы не дадим в обиду свой лес.
— Объявишь мне войну? — усмехнулся отец.
— А запретят когда-нибудь лес рубить?
— Запретят, — сказал отец. — В таких масштабах. Сколько железная дорога забирала древесины — все шпалы делались из дерева. А телеграфные и электрические столбы? Теперь все это из железобетона. Лес будут рубить, но культурно и для самых необходимых нужд, а не для спичек… Пластмасса и другие синтетические материалы заменят многие изделия из дерева.
— Тогда ты останешься без работы?
— Я столько срубил деревьев, что даже если до конца жизни буду сажать молодняк, и тогда не рассчитаюсь с лесом. А вообще и на мой и на твой век леса в стране хватит…
— А потом?
— Что потом?
— Святослав Иванович говорит, что нужно смотреть дальше. После нас тоже будут жить люди. И они уже никогда не увидят мамонтова дерева. Этих деревьев даже в заповедниках нет, их вырубили.
— Неплохо просветил вас Храмовников, — смущенно сказал отец. — Ловко и меня ты поддел.
— Папа, а ты нам поможешь?
Петр Васильевич взглянул на усыпанное звездами небо, поднялся со скамейки и подошел к улью. Приложив ухо к стенке, послушал.
— Бурлят, — сказал он. — Надо чуть свет встать посмотреть — чего доброго весь рой может сняться и улететь…
— Святослав Иванович показывал нам этих жучков, — думая о своем, сказал Никита. — Малюсенькие, а какой вред от них! Огромные деревья убивают на корню.
— Я завтра позвоню на склад удобрений, — сказал отец. — Если есть у них подходящие ядохимикаты, попрошу, чтобы отгрузили нам несколько пакетов… Утром в район две наши машины пойдут, вот и захватят. Вчера Храмовников называл эти ядохимикаты, да из головы вон! Трудные названия…
— Я сбегаю к профессору! — сорвался с места Никита. — Запишу все и тебе принесу.
— Поздно уже…
— Я быстро! — воскликнул Никита и, перепрыгивая через капустные рядки, помчался к калитке.
Петр Васильевич задумчиво посмотрел ему вслед. Не на шутку растормошил Храмовников ребят… Рано или поздно перед ними придется держать ответ.
Из леса доносились резкие птичьи крики. Месяц облил черные замшелые крыши домов желтовато-серебристым светом. Веретенообразное облако еще больше вытянулось, заостренный конец налился густой синевой.
Тихо в Погарино.
По совету Василия Васильевича отходы древесины ребята сложили посередине делянки.
Ребята уже пообедали и азартно таскали ветви в кучу. По совету Василия Васильевича отходы древесины сложили посередине делянки, однако поджигать кучу учитель физики пока не разрешал.
— Пришли все, — кивнул на работающих мальчишек и девчонок Василий Васильевич. — Здорово вы их разбередили!
— Вы знаете, — сказал Храмовников, — когда я стащил вашего Романа Басманова чуть ли не за ногу с дерева, которое они обкорнали, и увидел его глаза, то сразу понял: на этого парнишку можно положиться… И я рад, что не ошибся!
— Его ребята уважают, — поддержал Василий Васильевич. — Дельный парень, а ребята это хорошо чувствуют. И потом, у него золотые руки: любую вещь может отремонтировать. У меня в кабинете физики вышел из строя сложный электрический прибор, так что вы думаете? Басманов четыре дня провозился с ним и сделал.
Храмовников кивнул на Майю, что-то говорившую Роману. Тот, улыбаясь, достал из-за пазухи оставшиеся после обеда бутерброды и один протянул ей. Майя взяла бутерброд.
— По-моему, ваш вожак слушается ее? — улыбнулся он.
— Никогда не замечал, чтобы Роман Басманов дружил с девочками, — усомнился физик.
— А Майя больше дружит с мальчиками.
Василий Васильевич поднялся, стряхнул с брюк крошки и осмотрелся. Затем подозвал Никиту Позднякова — тот неподалеку собирал сучья — и спросил:
— В какую сторону ветер дует?
Никита послюнявил палец, поднял его вверх:
— С запада.
— А где запад?
— Там, — неуверенно кивнул Никита в сторону ребят, возившихся у кучи хвороста.
— А точнее?
— Вы меня как на уроке спрашиваете, — кисло улыбнулся Никита.
— Ребята! — крикнул Василий Васильевич. — Кто быстро определит четыре стороны света?
Вокруг учителя физики собрались школьники.
Каждый показывал по-разному. В этой дискуссии не принимали участия лишь Майя и Роман. Они стояли под покосившейся молодой елкой и азартно спорили, не обращая ни на кого внимания.
— Я читала где-то про рысь, совсем ручную, она ходила за своей хозяйкой, как собака, — говорила Майя.
— Я тоже читал в каком-то журнале, как муж и жена приручили черную пантеру и каждое утро совершали по парку прогулку с ней… А однажды черная пантера одна пришла в парк. Бросились в дом, где жила пантера, и оказалось, что она уже позавтракала своими хозяевами…
— Иностранный юмор! — усмехнулась Майя.
— Это факт.
— Насчет черной пантеры не знаю, а вот лисенка можно приручить, — стояла на своем Майя. — И даже волка!
— О волке не буду спорить, а лису приручить очень трудно, — отвечал Роман. — Просто невозможно. Мой дед убил лису, а детенышей принес домой в шапке. Из соски кормил их, а все равно, как подросли, убежали из дома. Ни одного не смог приручить.
— Я бы приручила, — сказала Майя. — На что чайки сердитые птицы, но одна до сих пор прилетает к нам на балкон. Я ее из рук кормлю, больше она никого не подпускает.
— Ну, вот что, — нахмурившись, сказал Роман. — Это нора моя, и никакого лисенка ты оттуда не возьмешь. Поняла?
— Ну и не надо, — вдруг уступила Майя и улыбнулась. — Я бы тоже своих зверят никому не отдала… Почему костер не разжигают? — взглянула она в сторону сгрудившихся у кучи ребят.
— Спички-то у меня! — хлопнул себя по карману Роман и обрадованно припустил к ребятам.
Майя видела, как он подбежал к мальчишкам, подкинул вверх желтый коробок со спичками. Длинный Лешка Дьяков поймал, нагнулся над кучей и, заслонясь от ветра, чиркнул спичкой. С первого раза у него ничего не получилось. Когда валежник не вспыхнул и с третьей спички, Никита Поздняков отобрал у него коробок и сам поджег кучу. Сначала в небо потянулся тоненький хвостик синего дыма, потом повалили беловатые жирные клубы дыма с проблесками пламени. И, наконец, вся куча запылала. Ребята отступили от костра. Если выстреливал горящий сучок, кто-нибудь из мальчишек хватал его голыми руками и обратно бросал в огонь.
Костер пылал, стрелял раскаленными сучками, трещал.
Василий Васильевич и Святослав Иванович стояли в стороне и наблюдали за костром. И ребята были начеку. Они не давали ни одному угольку упасть на сухую, усыпанную хвоей и щепками землю.
— Поздняков договорился с районным начальством насчет самолета, — сказал Василий Васильевич. — Обещали завтра прислать. Опылять будут весь погаринский лес и еще гектаров сто пятьдесят к югу.
— Достаточно опылить и сто гектаров, — сказал Святослав Иванович. — Вредитель еще не успел так далеко распространиться.
— А звери? Птицы? Это опыление с воздуха — палка о двух концах: лес спасаем, а живность убиваем.
— Нам пришлют ядохимикаты, которые вы просили, — сказал Василий Васильевич.
— Это хорошо, — повеселел Храмовников. — По крайней мере птицы не пострадают.
— Можно вторую кучу поджигать? — крикнул Роман.
— Пусть сначала все прогорит, — сказал учитель. — Здесь недалеко ручей, берите брезентовые ведра и таскайте воду. Ни одной тлеющей головешки не должно остаться!
— Где ручей? — спросила Майя и схватила с земли сплющенное брезентовое ведро. На Романа она не смотрела.
ЕГОР И РОМАН
Лес неудержимо притягивал к себе Майю. Каждый поход ребят на делянку был для нее праздником. Вторую неделю ребята с утра до вечера пропадали в лесу. Были полностью расчищены и подготовлены для посадки саженцев шесть заброшенных вырубок, сожжены тонны древесных отходов.
Четыре утра подряд прилетал маленький «кукурузник» и опыливал лес. Ребята видели, как за ним тянулось огромное бледно-серое облако: это сыпались из бункера ядохимикаты. В это время в лесу никакие работы не велись. Возле конторы стояли грузовики. Лесорубы сидели на лужайке и дожидались, когда самолет закончит опыление.
Святослав Иванович забывал даже пообедать: весь день в лесу. А вечерами вместе с Василием Васильевичем колдовал в школьной лаборатории. На двух сдвинутых вместе столах — пробирки, растворы, банки с жуками, личинками.
Настроение у старого профессора с каждым днем становилось лучше. Вредители гибли, а его любимые птицы почти безболезненно переносили опыление.
Всю неделю нещадно палило солнце. На небе не было и намека на тучу. Облаков и тех уж который день не видно. Яркое синее небо и ослепительное солнце. Уклейка заметно обмелела. И раньше-то в ней с трудом можно было выкупаться, а теперь в самом глубоком месте по колено.
Лесник запретил жечь костры в лесу. Эта солнечная неделя вытянула из леса всю влагу. Там, где раньше под ногой выступала вода, теперь сухо похрустывал ломкий мох.
Ребята по-прежнему ходили в лес, расчищали вырубки, сгребая мусор в кучу. Мальчики работали в одних трусах и здорово загорели. Девчонки стеснялись раздеваться и с завистью посматривали на мальчишек.
После работы гурьбой спешили на Черное озеро и там в прохладной воде купались до полного изнеможения.
Когда самолет опыливал лес, на работу выходили лишь после обеда. Но Майя уговорила Романа пойти к лисьему логову сразу после того, как улетел самолет. Ей показалось, что он летал над той самой полянкой. А вдруг лисята отравились?
На этот раз они не взяли с собой Гектора.
Солнце припекало. На трухлявой поваленной березе греются на солнце длинноусые жуки-дровосеки. Этих никакой яд не берет.
Майя сидит в кустах рядом с Романом. Ее вьющиеся, как пружинки, волосы щекочут щеку Романа, но он боится шевелиться: на полянке резвятся три лисенка. Значит, им яд не вреден. Упираясь толстыми лапами в песок, они тащат в разные стороны истрепанную заячью шкуру. Лисята рычат, повизгивают, сузившиеся глаза недобро поблескивают. Вот один из них ухитрился завладеть шкуркой и со всех ног бросается наутек. Но его тут же настигают другие, и снова на желтой полянке кутерьма. Не разберешь, не поймешь, где голова, где хвост, где лапы. Сплошной клубок из ушей, хвостов и лап.
— Подойдем к ним? — шепчет Майя.
Роман отрицательно мотает головой: как только зверята почуют их, сразу спрячутся в нору. Но девочка встает и, протянув руку, идет к лисятам. Комок мгновенно распадается, и три пары настороженных округлившихся глаз глядят на незваную гостью. Еще мгновение, и на поляне пусто.
— Они не испугались, Роман! — смеется Майя. — Просто не желают со мной знакомиться.
— Это тебе не щенки и не котята, — говорит Роман, распрямляясь. От долгого сидения на корточках онемела шея.
— Какие смешные! Мне так захотелось потрогать их…
— Не советую, можешь без пальца остаться.
— Даже не верится, что такие симпатичные зверюшки могут укусить.
Ветви протянулись над самой головой. Маленькая юркая птичка с желтым хохолком снует меж ветвей. С любопытством поглядывая на ребят, нет-нет и рассыплет по притихшему лесу чистую звонкую трель. Других птиц не слышно. Певчие птицы любят светлый лес, пронизанный солнцем.
— Я такой лес только на картинах Васнецова и Шишкина видела, — говорит Майя.
Роман в картинах и художниках не очень-то разбирается и переводит разговор на другое.
— Хочешь, научу тебя ездить на мопеде?
— Правда? — оживляется Майя. — Я думала, ты только мальчишек учишь.
— Как исключение… — улыбается он.
Мопед они оставили в кустах у Черного озера.
С трудом пробрались они сюда по узкой лесной тропинке, а дальше и на велосипеде не проедешь.
Мопед стоял на месте. Роман вывел его на тропинку, завел и, подождав, пока девочка заберется на заднее сиденье, тронул с места. Роману хотелось с шиком прокатить ее по лесу, но негде было развернуться: тропинка узкая, виляет меж толстых деревьев, да и почва пружинит. То старые листья, то папоротник, то зеленый мох. Лишь вырвавшись из леса, Роман припустил по лугу вдоль Уклейки.
Майя оказалась понятливой ученицей. Не сравнишь с Виталькой Гладильниковым. Правда, раза два она упала, но машину не повредила, лишь локоть себе оцарапала. Мопед трещал на первой скорости — вторую Роман пока опасался включать, — за ним тянулся синий жирный дымок, длинноногая девчонка с развевающимися волосами, азартно вцепившись в руль, катила по лугу. Внезапно руль круто вильнул, и Майя полетела в траву. Мопед подпрыгнул козлом и повалился набок. Девочка тут же вскочила на ноги и, подбежав к маленькой кочке, усыпанной желтыми цветами куриной слепоты, нагнулась. Роман подошел к ней.
— Чуть на гнездо пеночки не наехала, — сказала она.
У самой кочки, в траве, спряталась аккуратная серая корзиночка, сплетенная из сухих травинок и выложенная пухом. В ней лежало пять маленьких пестрых яиц. А над головами ребят с криком порхали обеспокоенные птицы.
— Она вылетела из-под самого колеса, — продолжала Майя. — Я как крутнула руль… Почему я упала?
— Кто же на скорости круто поворачивает?
— Зато на гнездо не наехала, — сказала Майя.
Роман выправил руль и, подняв голову, увидел Егора Пестрецова. Тот стоял на тропинке и причесывал розовой расческой мокрые слипшиеся волосы. Видно, только что выкупался в Уклейке. Там, у старой запруды, есть одно глубокое место. Даже Егору будет с головой. И хотя Пестрецов, как обычно, улыбался, темные глаза смотрели пристально и недобро. В детстве его звали Косым, а потом почему-то это прозвище от него отлипло. Может, потому, что Егора в поселке старались не задевать. Одно время он работал на валке леса, потом — слесарем в ремонтных мастерских. Здесь он зарабатывал меньше, но зато времени свободного у него было больше. А все свободное время Егор проводил в лесу или на озере. И его мать частенько ездила с большой завязанной мешковиной корзиной в райцентр на рынок. А что было в корзине, никто не знал, могли лишь догадываться…