Мальчишки подбежали. Гришка поспешно выключил мотор и, вытащив мопед из канавы, стал внимательно осматривать его.
— Руль свернул и сигнал повредил, — пробурчал он, даже не взглянув на Витальку.
— Скачет этот мопед, как козел, — оправдывался Виталька, искоса поглядывая на задумчиво стоявшего под березой Романа.
В руках у него брезентовая сумка с инструментом. Он уже и не рад был, что согласился обучать ребят езде на мопеде. Небось два-три раза загремит на землю… Ладно бы только сам, так и машину покалечат!
Как ни удивительно, быстрее всех научился ездить на мопеде Лешка Дьяков. Правда, у него ноги длинные, до земли достают, так что упасть ему просто невозможно. По прямой Лешка ездил, как бог, а вот с поворотами у него получалось не очень. Замедленная реакция.
Закончив ремонт, Роман поставил мопед к березе и объявил перерыв. Девочки уже давно ушли. Майя пристально посмотрела Роману в глаза, и у него осталось ощущение, что она хотела что-то важное сообщить ему. Но не бежать же ему на виду у всех за ней следом и спрашивать?..
Все проехали на мопеде по одному кругу. Когда же снова на седло взобрался Виталька, у Романа екнуло сердце: не покалечил бы машину опять! Сидел Гладильников в седле, сгорбившись, напряженно. Роман поддерживал его, пока мопед не набрал скорость.
— Поехал! — свистящим шепотом сказал Виталька.
Проехав по прямой сотню метров, он вдруг круто повернул к одинокой толстой березе на обочине и врезался в нее. Переднее колесо сплющилось в лепешку, фара рассыпалась вдребезги. Виталька отделался приличной шишкой, которая, будто рог у молодого козленка, выросла у него на лбу прямо на глазах. Потирая шишку, он стоял у березы и задумчиво смотрел на покалеченный мопед.
— Всего одна береза-то и стояла у дороги… — заметил Роман, поднимая мопед.
— Была бы другая, он еще раньше свернул бы, — сказал Гришка. — Чего это ты, решил пойти на таран?
— Наверное, из меня не получится мотоциклист, — вздохнул Виталька. — Любой предмет на дороге притягивает меня, как магнит.
Роман прислонил мопед к березе и сел на траву. Подошедшие ребята набросились с упреками на Гладильникова.
— Откатались, братцы, — сказал Роман. — Эту восьмерку и за день не выправишь.
— У меня есть фара от старого отцовского мопеда, — сказал Виталька. — Подойдет?
— Тащи, — сказал Роман.
Виталька уже было ринулся в сторону поселка, но Роман остановил его.
— Не к спеху, — заметил он. — Вечером принесешь.
Ребята расселись вокруг Романа. Настроение было испорчено.
— По домам, что ли? — поднялся Лешка Дьяков.
— Придешь в понедельник? — взглянул на него Роман.
— Я, как все, — сказал Лешка.
У дома Тони Яшиной Роман встретил Майю. Гришка и Виталька с мопедом ушли вперед, и Роман столкнулся с ней нос к носу.
— Проводи меня, — попросила Майя.
Она была тихой и серьезной. Куда делась ее былая насмешливость. И посмотрела на Романа как-то странно, будто впервые увидела его. Возможно, так оно и было.
— А ты умеешь с ребятами разговаривать, — сказала она, шагая рядом. — Не зря тебя председателем выбрали.
— Что же это мы тебя ни в какую бригаду не включили? — пытливо взглянул на нее Роман. — Ты ведь не собираешься оставаться в стороне?
— Я же говорю, ты хороший организатор, — улыбнулась она.
Майя пристально посмотрела ему в глаза. Он моргнул и отвел свои.
— Почему ты, Роман Басманов, притворяешься? — спросила она. — Ты ведь хочешь, чтобы я работала в твоей бригаде.
Роман опешил.
— У нас каждый человек на счету… — не очень убедительно промямлил он.
— Я знаю, как вредителей уничтожать, — сказала Майя. — Но вот как научить тебя говорить то, что думаешь, не знаю.
Роман смутился: ни одна еще девчонка так с ним не разговаривала. Он собрался ответить, но они уже подошли к дому бабки Пивоварихи, и Гектор, выскочив из калитки, стал прыгать вокруг них.
— Завтра утром пойдем в лес, — сказала она. — Ты обещал мне показать лисье логово. И…
— Больше я ничего не обещал, — перебил Роман.
— Я жду! — улыбнулась девочка.
И, хлопнув калиткой, ушла. За ней умчался и Гектор.
ДОЖДЬ
Роман удивился, увидев у калитки тоненькую фигурку Майи. Гектор весело подбежал к нему, обнюхал ноги. Роман потрепал его за шею и подошел к девчонке.
— Может, лучше завтра? — сказал он. — Дождь будет.
— С чего ты взял? — удивилась девочка, взглянув на тихое небо.
Не прошли они и километра, как стало накрапывать. Дождь был до того мелкий, что его и не видно, зато хорошо ощущаешь: влажным стало лицо, одежда, заблестели волосы.
Они идут по узкой лесной тропинке к лисьему логову. То обгоняя их, то отставая, рядом бежит Гектор.
У логова Роман попросил Майю взять фокстерьера на руки. Устроились под маленькой елкой.
Так и не вылезли на поляну лисята. Наверное, почуяли чужих. А может быть, в дождь им уютнее в теплой норе. Спят лисята, свернувшись в рыжие пушистые клубки, и видят свои звериные сны. А того и не знают, что извечный их враг фокстерьер совсем рядом…
Роман показал Майе и Черное озеро.
— Какие чудесные лилии, — сказала Майя, глядя на озеро. Роман молча разделся, прямо с берега бухнулся в воду, вызвав суматошное волнение Гектора. Наверное, решив, что человек тонет, фокстерьер бросился спасать его. Роман одну за другой рвал скользкие лилии, а Гектор плавал вокруг и передними лапами молотил по воде, брызгая в лицо.
— Смешной ты, — сказала Майя, когда Роман протянул ей пучок белоснежных лилий на длинных коричневых стеблях.
— Почему смешной? — спросил Роман, одеваясь.
— Наверное, вода холодная?
— Как парное молоко, — улыбнулся он. — В дождь всегда вода теплая.
Вдалеке прозвучал глухой выстрел. Вслед за ним — другой.
Гектор насторожился. Над ребятами с криком пролетели две сороки, пронесся дикий голубь витютень.
— Кого-то убили, — сказала Майя.
— Пойдем поглядим? — предложил Роман. — Охота запрещена, стрелять мог только браконьер.
— Дедушка говорит, что в наше время птиц и животных могут убивать только варвары, люди без сердца, — сказала Майя.
— А волков? — спросил Роман.
— Волки тоже приносят пользу. Там, где полностью истребили волков, уменьшилось поголовье лосей и оленей. Волки ведь в основном уничтожают слабых животных, сильные убегают от них. Мне очень больно, когда люди убивают птиц и животных.
Гектор оглушительно залаял и устремился вперед.
Роман и Майя увидели парня в мокрой брезентовой куртке, в болотных сапогах. Он отбивался от наседавшего на него фокстерьера.
— Я могу невзначай и зашибить, — увидев их, сердито сказал парень. — Угомоните этого черта! Махонький, а налетел, как овчарка…
Это был Егор Пестрецов. За спиной у него дулом вниз — охотничье ружье. Значит, это он стрелял.
Майя схватила за ошейник рассвирепевшего Гектора.
— Чего это вы в дождь шляетесь по лесу? — насмешливо взглянул на них Егор.
— Разве нельзя? — спросила Майя.
— Наладил мой мопед? — не удостоив девчонку ответом, повернулся к Роману Егор.
— Он теперь не твой, — сдерживая гнев, ответил Роман.
— Это вы стреляли? — спросила Майя.
Егор посмотрел на девочку своими немного косящими глазами, будто увидел ее впервые.
На губах непонятная усмешка. Никогда не поймешь, что у этого парня на уме…
— Зачем тебе это знать? — сказал он. — Чего это вы со своим смешным стариканом нос суете не в свое дело? Тому не нравится, что лес рубят, этой… — Егор запнулся, не зная, как ее назвать, — что стреляют в лесу. Лec-то наш, голубушка. Наш, кровный, Погаринский… А вы откуда тут взялись? Из Питера? Вот поезжайте туда и командуйте. А тут у нас свои порядки, пташка ты сизокрылая!
— Вы нехороший человек, — сказала Майя и отвернулась, успокаивая вертевшегося волчком в ее руках Гектора.
— Скажи спасибо, что не прибил собачонку-то, — ответил Егор. — Чего она налетает, как оглашенная?
— Она хороших людей не трогает, — сказала Майя.
— Дура она, — убежденно сказал Егор Пестрецов. — Бросается на человека с ружьем. Умная собака и близко не подойдет…
Встреча с Пестрецовым поселила в сердце Романа смутное беспокойство.
Уходя, Егор снова остановил на нем свой тяжелый взгляд.
— Не нашел я сетку-то, — сказал он. — Как в воду сгинула… Истинно в воду! Поспрашивал я народ… Никого в то утро не было на озере, кроме тебя… А сетка-то новая, капроновая. Полсотни, как одну копеечку, отдал за нее… Куда ж она подевалась, Роман?
— Почем я знаю? — пожал плечами Роман. — Я ее не караулил.
— А ты припомни… — посоветовал Егор. — Может, ненароком и наткнулся на сетку-то… Бывает такое: пропадет сетка, а потом снова на том же месте окажется… Я на озеро-то заглядываю, все думаю: должна сетка объявиться. Куда ж ей деваться? Кроме своих, на озере-то никого не видно. А свои со мной ссориться не станут…
Ну, бывайте здоровы, юные натуралисты. — Он с ухмылкой взглянул на Майю, все еще державшую Гектора: — Крепче держи! Ненароком вырвется и разорвет меня на куски… — громко хохотнул и ушел, немного косолапя.
— Ты боишься его? — спросила Майя и отпустила Гектора.
— Сетку его я утопил… — неожиданно признался Роман.
— Ты не умеешь врать, — сказала Майя. — Я сразу поняла, что это твоя работа.
— Думаешь, он догадался?
— У него такие злые глаза, а сам улыбается, — сказала Майя.
— Егор никому ничего не прощает… — вздохнул Роман.
И снова они идут в глубь леса. Роман впереди, за ним Майя. Гектор замыкает шествие. Девочке хочется спросить Романа, что это за лиловые цветы меж маленьких елок, но вокруг такая тишина, и ей не хочется ее нарушать. Даже Гектор вот уже с полчаса ни разу не тявкнул.
Шея у Романа загорела, густые черные волосы косицей спускаются на воротник клетчатой рубахи. На затылке, ближе к правому уху, небольшое, с копейку, светлое пятнышко. Старый шрам. Плечи широкие. Идет Роман легко, бесшумно, но почему-то руками размахивает. И от этого лопатки так и ходят. Через плечо брезентовая сумка. Что у него в сумке? Наверное, еда какая-нибудь? Майя с удовольствием присела бы на полянке под толстой елью и перекусила. Сколько они уже в лесу? Часа два, три? Девочка уже и счет времени потеряла. В лесу время не ощущается. Кругом столько интересного, что глаза разбегаются!
Роман остановился и взглянул на девочку. Лицо у него серьезное, чувствуется, что он волнуется.
— Ты останешься здесь с Гектором, — сказал он. — Только не отпускай его!
— Ты думаешь, он придет? — спросила Майя.
— Держи крепче, — сказал Роман.
Отойдя на другой конец поляны, он стал на черный пень и несколько раз свистнул. Подождал немного и снова свистнул. Стал прислушиваться.
Так прошло несколько минут.
Майя ничего не слышала, но Роман помахал рукой, чтобы отошла подальше. И Майя поняла: Тришка пришел! Учуял его и Гектор, ощетинился и зарычал. Девочка зажала ему морду ладонью и спряталась за толстое дерево. Пес оцарапал когтями ей руку, но Майя еще сильнее прижала его к себе.
Она выглянула из-за дерева и увидела Тришку. Он стоял на задних лапах и обнюхивал Романа. Рядом с огромным медведем мальчишка казался хрупким и маленьким.
Роман достал из сумки угощение, и Тришка, причмокивая, стал есть. Иногда он поднимал большую голову с крошечными круглыми ушами и посматривал в сторону Майи. Когда пасть его широко раскрывалась, были видны крепкие желтоватые клыки. Тришка ел, а Роман гладил его, похлопывал по плечам, выбирая сосновые иголки из густой темно-бурой шерсти.
РАЗГОВОР НИКИТЫ ПОЗДНЯКОВА С ОТЦОМ
Петр Васильевич Поздняков заглянул в раскрытый улей. В руках у него дымокур. Когда пчелы начинали недовольно гудеть и пытались взлететь, он окуривал их едким синим дымом. Дымокур попискивал, как гармошка. Пчелы сразу становились смирными и вяло ползали по рамке.
Никита стоял в стороне и наблюдал за отцом. Он пчел не боялся, тем более что после заката солнца они вялые и неохотно покидают улей. Да и то ненадолго: покружатся вокруг и снова в свой домик.
Отец стащил с головы предохранительную сетку, отложил дымокур. Двумя пальцами осторожно снял с головы запутавшуюся в волосах пчелу и посадил в летку нового деревянного улья. От сетки на лбу осталась красная полоска. Поздняков-старший присел на низенькую скамейку, на которой любил вечером, повозившись с пчелами, покурить.
Скамейка была коротенькая, только для одного, и Никита уселся на осиновый чурбак, на котором отец сколачивал улей. Отец закурил, и в небо потянулась тоненькая синяя струйка.
— У тебя неприятности? — спросил Петр Васильевич. Он уже давно заметил, что Никита чем-то озабочен, то и дело бросает на него пытливые взгляды, но молчит.
— Я хотел стать лесорубом, как и ты… — задумчиво сказал Никита.
— А теперь?
Отец и сын всегда говорили друг другу правду.
— А теперь я не хочу быть лесорубом, — твердо сказал он.