Серафим широко раскрыл розовую пасть и зевнул, обнажив острые белые зубы.
— А ну тебя! Вечно ты прикидываешься.
Лена взяла с тумбочки книгу и опять забралась в постель. Пока мама готовит завтрак, можно еще немножко побыть с друзьями-мушкетерами. И тут ей вспомнилось: мамы-то нет, улетела мама, вместо нее командиром в доме она, Ленка. До свиданья, мушкетеры! Справляйтесь как-нибудь сами с коварным кардиналом. У нее теперь хватит своих забот.
Лена вскочила с постели, отдернула штору.
На пол легли золотистые квадраты — настоящие «классы». Лена немножко попрыгала вместо зарядки.
Первым делом надо всех накормить.
Серафиму Лена дала кусочек колбасы.
Кот обнюхал его, погонял лапкой по полу и стал закапывать, скребя когтями линолеум. Подобную пищу он презирал.
— Ах ты, привереда!
— Мьявву, — обиделся кот. Он взял в зубы колбасу и ушел из кухни.
Поставленное мамой с вечера тесто поднялось пышной подушкой. Зашипело на сковороде масло. Запрыгали в тарелку поджаристые оладьи. Вскипело молоко.
Лена стряпала и тихонько напевала — без слов, просто так, потому что все идет как надо и она пока что неплохо чувствует себя в роли хозяйки.
На балконе раскричались воробьи. Значит, Петька привел к завтраку своих сородичей. Когда-то Лена выручила Петьку из когтей Серафима, и с тех пор они подружились.
Ванечка тоже пытался завоевать Петькино расположение, но безуспешно, и поэтому завидовал сестре лютой завистью.
Больше всех достается от серых озорников Серафиму. Воробьишки пользуются любым случаем, чтобы поиздеваться над бедным хищником.
Вот и сейчас развлекаются, дразня Серафима.
Кот по своему обыкновению примостился на узеньких перилах балкона и греется на солнце. Воробьи растопырили крылышки и висят перед ним, как живые шарики на ниточках. Серафим пытается не замечать нахалов. Но те, расхрабрившись, лезут к самому его носу. Особенно старается Петька. Ленкиного приятеля, несмотря на немощь телесную, всегда отличал высокий боевой дух. Петька разошелся до того, что почти уселся на кошачью голову. Такого уж Серафим стерпеть не мог. Он вскочил на ноги, широко раскрыл пасть и выбросил вперед когтистую лапу. Но Петька благополучно взмыл вверх, а кот, потеряв равновесие, едва не сверзился вниз с высоты пятого этажа.
— Вот я вам! — пригрозила Лена серым насмешникам. Оскорбленный Серафим удалился с балкона. А воробьи залились вслед ему веселым чириканьем.
Лена насыпала в кормушку хлебных крошек. И птицы тотчас облепили ее со всех сторон. Петька же на правах любимца уселся к девочке на ладонь.
— Уехала мама — вот какие дела, Петька, — вздохнула Лена. — Как ты думаешь: справлюсь я с Ванечкой?
Воробей закрутил головенкой.
— Ну это ты брось! Должна справиться. Иначе нельзя.
— Я-а-у-у! — донеслось из комнаты. За этим последовал громкий рев. Лена метнулась в спальню.
Ванечка сидит на кровати и отчаянно орет. Его плечо украшают три длинные красные царапины.
— Довел…
— Дура! — заявил Ванечка и неожиданно добавил: — Я на тебя обиделся.
Лена промолчала: в таких случаях лучше с ним не связываться.
— Я проснулся и лежал. Лежал и думал. Думал, думал — и обиделся. И на Серафима обиделся. Я его не трогал. Он сам на меня кинулся, когда я его засовывал под подушку. Я его все равно побью.
— Ванечка, — Лена старается говорить мягко, но внушительно. — Вставай. Завтрак готов. Убери за собой постель и умойся.
— Не хочу!
— Ванечка!
— Не буду!
Знаешь, мне что-то не хочется описывать все то, что случилось дальше. Можешь поверить мне на слово, Ванечка вел себя не лучшим образом. Сначала Лена держала марку старшей сестры и командира, но ее выдержки хватило ненадолго.
— Сам дурак! И болтун… болтун… болтун! — закричала Лена. В ответ последовал удар подушкой. Но не зря же девочка дружила с мушкетерами. Нападение было ловко отражено. Ее противник, почувствовав слабость своей позиции, рухнул на спину, изобразив из себя тяжело раненного, и заревел дурным голосом.
В пылу сражения ребята не заметили, как приоткрылись дверцы шкафа и оттуда выглянули четыре диковинных человечка: двое мальчишек и две девчонки. У мальчишек были длинные — то ли заячьи, то ли ослиные уши. У девчонок огромные — от уха до уха — рты.
Человечки с наслаждением, как будто они попали в кино, следили за ходом боя. Они толкались, лезли друг на друга, чтобы лучше видеть.
— Вот уйду… уйду из дома! — натягивая штанишки, кричал Ванечка, — и пропаду где-нибудь, назло тебе пропаду! Пусть тебе попадет от мамы. Будешь знать!
Не успела Лена опомниться, как тяжело хлопнула входная дверь.
— Ш-ш-ш! — что-то невидимое вырвалось из шкафа и пронеслось следом за Ванечкой.
Лена выскочила на площадку. Но мальчишки и след простыл. Зато вверх по лестнице кряхтя поднималась толстая тетушка с большой хозяйственной сумкой. Поравнявшись с Леной, тетушка остановилась:
— Ох, ножки, мои ножки… Понастроили этих этажей…
Лена с тревогой вглядывается в рыхлое, серое, как тесто, лицо: что ей здесь надо, этой несимпатичной гражданке?
— Ты, что ль, будешь Леночка?
Лена кивнула головой.
— Это твой, что ль, братец Ванечка?
Сердце оборвалось: беда!
— Шли-ка, дорогуша, телеграмму: так, мол, и так, маменька, пропал твой сыночек…
— Как… пропал?
— А так! Сейчас кричал во дворе, что уходит в Дальний Лес. Ребята его на смех подняли. А он взял и убежал. Сама видела. А Дальний Лес, — толстуха наклонилась к Лениному уху, — не простое место, заколдованное. Там ведь сама Кикимора проживает. Все еще там обретается Кикимора-то Никодимовна, дай бог ей здоровья!
Смотрит Лена на тетушку — ничего понять не может: «заколдованный лес», «Кикимора Никодимовна» — бред какой-то! И тут прямо на ее глазах стало происходить что-то совершенно необъяснимое. Толстуха подмигнула ей, смешно подпрыгнула и — повисла в воздухе. Ее грузное тело стало совершенно прозрачным. Сквозь него Лена отчетливо видела каждую трещинку на противоположной стене и даже могла прочитать нацарапанную гвоздем надпись «Ленка-задавака».
Прозрачная тетка, повисев немного, как огромный мыльный пузырь, испарилась вместе со своими сапогами и хозяйственной сумкой.
Наконец-то Лене все стало ясно. Мало того, что мамы нет и с Ванечкой одно наказанье — их еще угораздило попасть в сказку. А это, я тебе доложу, не такое уж приятное и безобидное приключение.
Что же теперь их ожидает?
Глава четвертая, в которой Ванечка попадает в Дальний Лес и встречает старых знакомых
А где же наш Ванечка? Что с ним?
Представь — вот тут окраина города, где живут Лена и Ванечка. Во-он там — у самого горизонта — темная полоска. Это и есть Дальний Лес. Между ними широкая луговина и молодые сосновые посадки. Местные жители называют их Ближним Лесом и ходят туда собирать маслята.
А теперь приглядись повнимательней. Видишь, посреди луговины движется маленькая черная точка? И довольно быстро движется. Точно! Ты угадал — это, конечно, Ванечка.
Бежит Ванечка узенькой тропкой, как будто кто его подгоняет. И такая у него на сердце обида, такое зло на всех, что не замечает мальчишка, как хорошо, как привольно вокруг. Шелестят под ветерком шелковые травы, пестрят среди них луговые цветы. Бабочки порхают — белые, желтые, голубые. Птицы цвиркают, звенят кузнечики…
У Ванечки только одно на уме: он еще им всем докажет — и Ленке-задаваке, и ребятам, и этому рыжему Витьке Збыху, который рад случат над ним посмеяться.
Выскочил Ванечка сгоряча из подъезда после ссоры с Ленкой, а тут ребята:
— Ты куда, Ванечка?
И кто-то словно ему в ухо шепнул:
— В Дальний Лес!
Он возьми и повтори:
— В Дальний Лес!
Ох, что началось! Такой поднялся хохот, будто ребята в цирк попали. Витька Збых подошел и говорит:
— Слабо! Из всех наших ребят только я бывал в Дальнем Лесу. А куда тебе со мной тягаться, малявка!
Ух, как заело Ванечку такое небрежение!
— Докажу, — кричит. — Докажу!..
— У тебя до Ближнего Леса и то смелости не хватит, — сплюнул сквозь зубы Витька Збых.
— Увидите… Увидите! — готов заплакать Ванечка. Только слезами ничего не докажешь. Вырвался Ванечка из ребячьего круга и бежать. А мальчишки ему вслед:
— Шишку принеси в доказательство. Настоящую, еловую… Иначе не поверим!
Ну и не верьте! Не верьте! Вот зайдет он в Дальний Лес и заблудится назло всем. И пропадет пропадом. Ванечка представил, как горюют о нем все мальчишки, как Витька Збых, утирая слезы, говорит:
— Толковый был парень. Что надо парень. А мы его не ценили. Никогда больше не будет у меня такого замечательного друга.
А Ленка… Ага! Вот кому придется хуже всех — этой Леночке-командирше!
От таких мыслей Ванечка даже развеселился. Прутик нашел: ра-аз! — слетела головка ромашки, два! — повис срубленный стебелек белоголовника. Все бы ничего — только есть сильно хочется. Так и сосет и сосет под ложечкой. А все из-за этой противной Ленки! Испортила аппетит, и вот изволь тащись в дальнюю дорогу на голодный желудок.
И уж забыл Ванечка про то, что решил он заблудиться и пропасть. Да и стоит ли идти на такие жертвы? Главное — доказать. А доказать он им и так докажет. Это что, шуточки? Взял и сбегал в Дальний Лес запросто, будто на соседнюю улицу. Захотел и сбегал. Вот какой он сильный и отважный! Ага! Шишку им надо! Без шишки они не поверят! Подумаешь, шишка! Невидаль какая! Будет им шишка, самая лучшая на весь лес!
Бежит Ванечка вприпрыжку — торопится. Вернуться ведь надо к обеду. Сам присвистывает для собственного удовольствия. Но что это? Сзади кто-то тоже присвистывает. Обернулся — ни души. А кругом вдруг так тихо сделалось, что в ушах заныло. Кузнечики пропали, птицы молчат. Шелеста травы не слышно. Будто надели на Ванечку стеклянный колпак. Испугался мальчишка и бежать. Надо бы к дому, а его будто нарочно к Дальнему Лесу гонят. Бежал, пока в груди не закололо.
Остановился. Чудеса! Вокруг опять все так, как и должно быть. Кузнечики стараются — только треск стоит. Птицы заливаются на все голоса. По траве тихое шуршание от ветерка.
Осмотрелся Ванечка. Вот это да! Уже и Ближний Лесок позади. Он и не заметил, как мимо промчался. А Дальний Лес будто сам выдвинулся ему навстречу. Вот он совсем рядом. Уже различает Ванечка толстые замшелые стволы. Над ними сплошная темно-зеленая крыша с островерхими башенками. В глубине за стволами — густая плотная темнота.
Оторопь взяла мальчишку. Похоже, тут вообще никогда не ступала нога человека.
«Не ступала — так ступит!» — решает Ванечка. И это будет его, Ванечкина, нога.
В лесу оказалось совсем не так страшно, как представлялось. Даже наоборот. Подумаешь, елки! Такие же, правда, поменьше, мама покупает к Новому году, а они с Ленкой украшают блестящими шарами и звездами. И пахнет здесь так же, как дома на Новый год.
Ну вот! Вспомнил про маму, и внутри как-то нехорошо стало: замулило, как в глазу, когда в него попадет соринка. Конечно, он не виноват — его довели, но все-таки получилось, что он без спроса убежал в Дальний Лес.
Ну ничего — сейчас он быстрехонько разыщет шишку и сразу же вернется домой.
Вот шишки только как назло попадаются незавидные — маленькие или поклеванные птицами. Принеси такую — Витька Збых непременно усмехнется и скажет:
— Не ходил ты ни в какой Дальний Лес. Подобрал на дороге завалящую.
Бегает Ванечка от дерева к дереву, а все без толку. Ну вот, кажется, наконец, нашлась подходящая. Ничего не скажешь, ловкая шишечка! На ракету похожа, крепкая, зеленая еще, и капелька смолы застыла на макушечке.
Теперь можно и домой.
Есть уже не хочется — перетерпел. Но во рту так горячо и сухо, как будто он сжевал коробок спичек. Газировочки бы сейчас, холодной, сладкой, колючей. Или водицы родниковой, как у бабушки в деревне.
Подумал так Ванечка — слышит: журчит. Ну да! Совершенно отчетливо слышно веселое вкрадчивое журчание. И близко — за этой большущей елью.
«Солнце высоко — колодец далеко. Жар донимает, пот выступает… Стоит козье копытце, полно водицы…»
Откуда это? А-а! Из той самой сказки, что вчера не успела рассказать мама.
«— Не пей, Иванушка! Козленочком станешь…»
Кто это сказал? Голос как будто бы Ленкин… Но откуда здесь Ленка? И почему копытце? Он из ручейка напьется. Вот он, ручеек, совсем рядом журчит.
Полез Ванечка за елку, а ручеек в другой стороне отзывается. Кинулся туда — ни звука. Нет, опять вроде зазвенело. Дразнит кто-то Ванечку, заманивает. Скорее бы унести ноги! А куда их унесешь? Деревья кругом все одинаковые — лес и лес, и не понять, где глубь, а где опушка. Заметался Ванечка — нет выхода! Бросился на землю и заревел в отчаянии:
— Я так не буду-у-у!
Но никто не торопится на помощь Ванечке. Одни деревья кругом, насупились, молчат. Вот ведь какие недобрые! Тут человек пропадает, а им хоть бы что.
Чудится Ванечке: затаилось рядом живое, непонятное. Слышит он шепоток и смех чей-то. Совсем потерял голову от страха:
— Ма-ама-а-а!
— Ну чего орешь, как чокнутый?
Поднял Ванечка глаза, видит — ребятишки. Двое мальчишек и две девчонки. Стоят, смотрят на него, усмехаются. Мальчишки в заношенных спортивных костюмах. На девчонках платьица блеклого серого цвета. Вполне обычные ребятишки. Одно удивительно — у мальчишек уши мохнатенькие, торчком стоят. У каждой девчонки рот до ушей, хоть завязочки пришивай. Смешные, а все-таки люди…
Глядит на них Ванечка, смутно припоминает: уж не видал ли он их когда-нибудь? Что-то больно знакомое есть в уродцах. Во сне, что ли, когда снились?
Мальчишки переглянулись, губы надули, набычились:
— Не буду я так! Не хочу! Не буду!
А девчонки вдруг как завопят, будто их на части режут:
— А-а-а! Мне — так нельзя! А вам так все можно!..
Повалились навзничь, руками машут, ногами дрыгают — смотреть противно.
— Ах, вот вы как? Вы дразниться? Ну, ладно!
А те и ухом не ведут:
— Не хочу! Не буду!
— А-а-а-а!
Не на шутку рассердился Ванечка:
— Ка-ак дам, так уши отклеются!
Хохочут мальчишки — за животы держатся.
— Ка-ак дам, так землю забодаете!
Но эти жуткие угрозы ничуть не испугали уродцев. Наоборот, они прямо-таки наслаждаются Ванечкиной злостью.
— Ай-яй-яй, Ванечка, — говорит наконец один уродец. — Старых приятелей не узнал. Мы тебя еще во-от такусеньким помним. И росли мы вместе с тобой. Ты был маленький — и мы были маленькие. Ты подрос — и мы подросли.
— Ну как? Теперь узнаешь? — мальчишки вплотную придвинулись к Ванечке. — Мы Братцы-Упрямцы. Из твоего упрямства зародились. Вот кто мы!
— А мы Сестрицы-Капризицы… Сестрицы-Капризицы, — растянули в улыбке лягушачьи рты девчонки. — Твои капризы — вот кто мы!
У Ванечки от удивления глаза на лоб. Как же так? Капризицы? Упрямцы? Ну покапризничал, поупрямничал — и все прошло. Это же просто так, ничто — одни настроения. А они, эти… живые!
— Мы живые! Мы живые! — радуются уродцы. — Мы твои упрямки! Мы твои капризки!
— Долго мы у тебя в шкафу жили, — говорит уродец. — Этот скверный Серафим шагу шагнуть не давал. Трудная была у нас жизнь. Дорого ты нам достался, Ванечка. А теперь ты наш!
— Я не ваш! Я свой — и все тут!
Опять хохочут уродцы. Отсмеялись, командуют:
— Пошли!
— Не пойду.
— Что-о? Никак ты упрямишься?
— Я домой хочу!
— Ага! — закричали Капризицы. — Ты, кажется, капризничаешь?