Карриган. Нет, не напоминает. Я думаю, что убийство совершено не профессиональным преступником, а озлобленным и жестоким человеком.
Кэсиди. Например, сумасшедшим?
Карриган. Не думаю.
Кэсиди. Каковы мотивы преступления?
Карриган. По-видимому, ограбление…
Кэсиди. А не могло ли явиться это убийство актом личной мести против Монтеро? Ведь мексиканцы — народ горячий…
Карриган. Все может быть, конечно, но, судя по полученным сведениям, Монтеро был тихого нрава и хорошего поведения. Об этом свидетельствуют его соседи да и сам хозяин музея, с которым он проработал четырнадцать лет. Но повторяю: все может быть.
Кэсиди. Спасибо, мистер Карриган. Примите от имени наших читателей самые лучшие пожелания.
Итак, машина в действии, все лучшие силы полиции брошены на поиски убийцы. Кто он? Об этом мы скоро узнаем! Читайте сообщения газеты «Дейли Глоб»!..»
Вечерний выпуск. Вторник, 11 августа.
ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ СВЕДЕНИЯ О СТРАШНОМ ПРОИСШЕСТВИИ В МУЗЕЕ ВОСКОВЫХ ФИГУР НА ОСТРОВЕ ВЕСЕЛЬЯ.
НОВЫЙ СВИДЕТЕЛЬ.
«Вчера вечером нашу редакцию посетил доктор Уильям Хауреги, врач-протезист, практикующий в районе Бруклина, Мэйн-стрит, № 467, первый этаж, и заявил следующее:
«В воскресенье, 6 августа, я поехал гулять в парк Кони-Айленд и приблизительно в половине первого посетил Музей восковых фигур. Предъявив свой билет швейцару, которого без труда отличил от куклы, я прошел в залы музея. Там почти никого не было. Однако очень скоро я почувствовал, что за мной следят. В одной из комнат я заметил куклу, изображающую худого брюнета. Меня поразило лицо: оно было искажено гримасой нечеловеческой злобы. Поверьте мне, я разбираюсь в выражениях лица: ведь я протезист и знаю, какое значение для внешности имеет прикус. Через несколько залов я снова увидел ту же куклу. Я ее называю куклой лишь потому, что она находилась среди других восковых фигур и была совершенно неподвижна. Я долго смотрел на нее, но не заметил, чтобы она моргала или дышала. Тем не менее я готов поклясться, что это был живой человек. Он был одет в темно-синий костюм, на вид ему было лет пятьдесят. Смуглая кожа, черные волосы и тонкие усики выдавали в нем жителя Юга. Вечером того же дня, когда я прочитал в вашей газете о трагическом происшествии, которое случилось в музее после того, как я там побывал, мне сразу стало ясно, что я видел убийцу. Я немедленно сообщил об этом в полицию и готов рассказать все, что знаю, каждому, кто заинтересован в раскрытии этого преступления. Принимаю ежедневно в своем кабинете с 9 до 12 дня и с 2 до 6 вечера по вышеуказанному адресу».
Редакция связалась по телефону с мистером О. Губинером, хозяином Музея восковых фигур, и выяснила, что кукол, подобных той, о которой говорит доктор Хауреги, в музее не имеется. Вполне возможно, что свидетельство доктора явится ценным вкладом в материалы следствия и облегчит поимку убийцы»,
ЧИТАЙТЕ НОВЫЕ ПОДРОБНОСТИ О КРОВАВЫХ СОБЫТИЯХ В МУЗЕЕ ВОСКОВЫХ ФИГУР.
ВО ВСЕХ ВЫПУСКАХ НАШЕЙ ГАЗЕТЫ! ПОКУПАЙТЕ ГАЗЕТУ «ДЕЙЛИ ГЛОБ»!
Глава вторая
НОВЫЙ КУРС РГМ
Надо признать, что когда я впервые прочитал эти заметки, они не вызвали у меня ничего, кроме недоумения. Я никак не мог понять, какая может быть связь между этой уголовной историей и моей работой. Но за последнее время в нашей газете творилось такое, что озадачивало не только одного меня.
Я аккуратно вложил газетные вырезки в папку и затем снова с еще большим любопытством, чем в первый раз, принялся разглядывать закорючки, небрежно нарисованные на обложке: «ГМА-Лич.! Ср. худ. 2 п. ил. — Бэнтли. Согл. — Кэсиди.
РГМ».
О нет! Меня вовсе не затрудняла расшифровка этих закорючек. Их смысл был предельно ясен: они означали, что мне, Генри Мак Алистеру, сотруднику литературного отдела газеты «Дейли Глоб», на основе только что прочитанного мною материала срочно надлежит «сделать» нечто среднее между рассказом и сенсационным репортажем «с продолжением», общим размером до двух полос. Рисунки сделает художник Бэнтли, а всякие дополнительные сведения я могу получить у своего друга Джо Кэсиди, репортера отдела уголовной хроники.
И еще там говорилось, что такова воля «РГМ», то есть мистера Рэндольфа Грейтса-младшего, издателя, владельца и главного редактора газеты «Дейли Глоб» и еще около сорока газет и журналов в Соединенных Штатах Америки.
Все это мне было понятно. Не понимал я лишь одного: почему именно мне поручалась такая работа? Ведь моя должность в газете не обязывала меня выполнять подобные задания. Да и в своей жизни я не написал ни одного репортажа и очень сомневаюсь, что мне хотелось бы его написать… Черт возьми, а вдруг все это не более как предлог, чтобы выгнать меня из газеты?
Уж куда лучше было бы получить, как и многие наши сотрудники, конверт с лаконичным уведомлением: «Сэр, редакция газеты «Дейли Глоб» весьма сожалеет, что в связи с реорганизацией своей деятельности вынуждена отказаться от Ваших услуг». Но, по-видимому, мистер Рэндольф Грейтс-младший решил, что по отношению ко мне, его бывшему университетскому и фронтовому товарищу, следовало применить какую-то дипломатию. Ох, уж этот Рэнд! Он никогда не отличался тактом… Хотя, в общем, был неглупым человеком.
В ту пору я курил трубку. Вернее, я не выпускал ее изо рта. Кто-то мне сказал, что это придает моему лицу решительное выражение. Поэтому, когда мне нужно было «показать характер» (или просто справиться с нервами), я всегда разговаривал с трубкой в зубах, выдвигая вперед нижнюю челюсть. Решение объясниться с боссом пришло мгновенно. Я туго набил трубку, надел висевший на спинке стула пиджак, поправил галстук и решительно направился к двери.
Кабинет босса находился на самом верхнем этаже огромного здания редакции. Ничто там не напоминало обстановку развязной суетливости, которая обычно царит в редакциях больших ежедневных газет. Просторная, со вкусом обставленная приемная. Мягкие ковры. Глубокие кожаные кресла. Огромный, освещенный скрытым светом аквариум с причудливыми, экзотическими рыбками. Свежесть искусственного климата и тишина…
Вкрадчивый голос секретаря — пожилой красавицы с великолепно уложенными седыми волосами и очаровательной улыбкой:
— Как поживаете, мистер Мак Алистер? Проходите, пожалуйста. Мистер Грейтс ждет вас…
«Ждет, — подумал я. — Значит, всю эту комедию он подстроил нарочно…» И, до боли в зубах прикусив мундштук трубки, решительно шагнул в кабинет босса.
Мистер Рэндольф Грейтс-младший, высокий лысеющий брюнет с мужественным загорелым лицом и красивыми, холеными руками, был моим ровесником. В самый разгар войны мы с ним окончили Гарвардский университет и вскоре оказались вместе в одной из передовых частей во время вторжения армии союзников в Европу. Рэнд показал себя хорошим солдатом и товарищем. Впрочем, там, перед лицом смерти, мы все были равны и постоянно готовы пожертвовать собой друг для друга. Да и враг у нас был один — фашизм. Мы были одной семьей, благородной и дружной…
А потом война кончилась. Вчерашние окопные братья приехали домой и неловко, почти не глядя друг другу в глаза, распрощались. Началась мирная жизнь с ее неумолимыми волчьими законами. Теперь каждый был только сам за себя…
Вскоре после окончания войны я опубликовал свои первые рассказы. Критика отнеслась ко мне благосклонно и предсказала успех. Сам «король прессы» — мистер Рэндольф Грейтс-старший предложил мне работать в «Глобе». Я согласился, еще бы! Моя новая должность называлась «сотрудник литературного отдела газеты «Дейли Глоб». Черт возьми, это звучало солидно! «Вот теперь, — думал я, — серьезно возьмусь за работу…»
Увы! Очень скоро я убедился, что глубоко заблуждаюсь. О какой работе могла идти речь, когда на моей обязанности лежал просмотр огромного количества литературных опусов наших читателей, которые непрерывным потоком шли в газету со всех сторон страны… Я целыми днями только и делал, что отвечал незадачливым авторам: «Сэр! Редакция очень сожалеет…» — и так далее.
Я превратился в обыкновенного клерка. У меня не оставалось времени ни для какой литературной работы. Не стал я и профессиональным журналистом. Впрочем, я к этому никогда не стремился…
К моему удивлению, Рэнд, единственный наследник «короля» и очень способный малый, демобилизовавшись, пошел работать рядовым репортером в одну из провинциальных газет отца. Только через два года он появился в редакции «Дейли Глоб».
Здесь он проработал еще три года, не пропустив ни одной должности: от корректора до заместителя главного редактора. И только после этого «король» Рэндольф Грейтс-старший передал сыну скипетр и уступил трон.
И вот теперь «его величество» РГМ сидит в кресле своего отца так привычно и уверенно, как только может сидеть человек, который знает силу своей власти. Перед мистером Грейтсом-младшим лежали какие-то бумаги, на которых он делал пометки, сильно нажимая красным карандашом.
Не отвлекаясь, он рассеянно пробормотал:
— Это ты, Мак?.. Садись, старина. Я сейчас с этим покончу. Одну минуточку.
Он сделал ударение на словах «с этим» и «покончу». Я вспомнил закорючки на папке, которую мне принесли утром, и представил себе, что «босс» бормотал то же самое, когда ставил на ней свою подпись.
— Ну, вот и все! — воскликнул Грейте и поднял голову. На его приятном лице с чуть оттопыренной нижней губой сияла улыбка искреннего радушия. — Садись, Мак. Что же ты стоишь?..
Привычка называть друг друга по имени — это, пожалуй, все, что осталось от нашей дружбы.
— Хэлло, Рэнд! — сказал я и как-то нелепо пошевелил в воздухе пальцами, словно Грейте находился по ту сторону наглухо закрытого окна и не мог меня услышать. — У меня к тебе дело. Личное… — сказал я.
— Говори, говори!
Я стал сосредоточенно сосать трубку. Это всегда помогает, когда во время разговора почему-то не хочется смотреть на собеседника. Отрывисто, между затяжками, я заговорил:
— Видишь ли, Рэнд, дело в том, что… Мне надо… Я хочу поработать над книгой. Да. Над книгой о войне. Ты знаешь, я ведь всегда хотел. И вот мне необходимо… То есть я хочу сказать, что мне придется уйти из редакции. Надеюсь, ты поймешь меня, Рэнд?
Когда я поднял глаза, Грейте все еще улыбался, но улыбка из приветливой превратилась в лукавую. Он откинулся в кресле и весело смотрел на меня.
— Одним словом, ты уже успел прочитать, — сказал он весело. — Я не ожидал, что ты так быстро это сделаешь. Ну, что же, давай поговорим начистоту. Я уже давно хочу с тобой поговорить.
Я в замешательстве вынул трубку изо рта и, наверное, сразу утратил свой решительный вид.
— Итак, — продолжал в том же веселом тоне Грейте, — ты только что прочитал материалы из нашего отдела уголовной хроники об убийстве какого-то типа в Музее восковых фигур. И тебя возмутило, что я распорядился, чтобы ты, Генри Мак Алистер, способный малый, которому в университете предсказывали блестящее будущее… Да, да, чего там скромничать!.. Так вот, чтобы ты принялся за обработку обыкновенной уголовной хроники, да еще и согласовал эту работу с второстепенным репортером, который славится тем, что не умеет написать заявление о выдаче аванса… Постой, постой, я еще не кончил! И ты решил, что этот каналья Рэнд, то есть я, гнусный капиталист и эксплуататор, мог бы найти более прямой и честный путь…
— Послушай, Рэнд, — пытался перебить я его. — Зачем все это? Не надо…
— Нет, надо! — сказал властно Рэндольф Грейтс-младший. Он уже не улыбался. На лице его появилось выражение упрямства. — Надо! — повторил он. — Неужели ты не понимаешь, что наша печать превратилась в какое-то стоячее болото? Неужели ты не видишь, что изо дня в день мы печатаем почти одно и то же и даже в одном и том же утомительном порядке! Мы до черта надоели читателю своим однообразием, ложным пафосом, противоречивыми сведениями и безвкусными рекламами..
Должно быть, мое лицо выражало безграничное удивление, потому что Рэнд прервал свою речь, досадливо махнул рукой и сказал нетерпеливо:
— Да нет же, нет! Ты меня совсем не так понял. Мои политические убеждения тут совершенно ни при чем! То, о чем я тебе говорю, это не политика, а бизнес, чисто деловой вопрос… Вот послушай меня, Мак! — Рэнд порывисто встал с кресла, обошел свой письменный стол и присел на его край поближе ко мне. — Думал ли ты когда-нибудь о том, что сегодня мы продолжаем издавать наши газеты приблизительно так же, как это делалось во времена дилижансов и парусного флота? Тот же резкий, самоуверенный тон, те же старые, избитые приемы… И все это сегодня, когда поездка в Европу или Африку занимает всего несколько часов и когда, сидя у себя дома, любой американец может посмотреть по телевизору футбольный матч в Риме…
Рэнд сделал несколько шагов по кабинету. Он задумался и, казалось, забыл о моем присутствии. Мысли нового короля прессы мне показались интересными, и я с нетерпением ждал дальнейших откровений.
— Современная газета должна отражать факты, — сказал он неожиданно, остановился и посмотрел мне прямо в глаза. — Только факты! — повторил он. — И делать это надо убедительно, решительно отказываясь от всяких попыток влиять на читателя. Такую газету будут читать все!
Так вот оно что! Рэнд, кажется, затевает издание объективной информационной газеты — это интересно.
— И ты хочешь… — начал было я.
— Да, я создам такую газету! — сказал Рэнд уверенно.
Он снова сел за стол и откинулся в кресле.
— Она будет нужна республиканцам так же, как и демократам, социалистам, фашистам, белым и черномазым! Она будет выходить под девизом: «Только факты», начиная информацией и кончая рассказами и даже комиксами. Конечно, обработка такого материала потребует людей с настоящими литературными способностями. Теперь ты понимаешь, почему я тебе прислал все то, что мы писали об убийстве в Музее восковых фигур?
— Ну, знаешь ли, Рэнд, — не выдержал я, — то, что ты мне прислал, это не столько факты, сколько реклама! Реклама какого-то давно забытого Музея восковых фигур, фирмы готового платья, марки несгораемых шкафов и даже зубного врача!
Рэндольф Грейтс-младший поморщился.
— Ну, видишь ли, без реклам, к сожалению, ни одна газета не протянет и месяца… Но ты, черт возьми, прав! — Он стукнул ладонью по столу. — Эта реклама — грубая работа! Очень грубая работа! Но если об этом напишешь ты, я уверен, что все будет выглядеть правдиво и тем самым убедительно. Да, да! И реклама в том числе — что из этого? А разве, кроме нее, ты ничего не заметил? Разве там нет достоверных интересных фактов, которые только нужно суметь хорошо преподнести? В общем, Мак, ты мне нужен. Я очень хочу поскорее привести «Глоб» к новому курсу.
Я возражал сбивчиво, говорил, что не справлюсь с этой работой, что у меня нет ни журналистского опыта, ни способностей. Мне даже в голову не приходило, что нужно было говорить совсем другие слова, сказать Рэнду, что никакая газета не может существовать вне политики и что вся его затея «честно торговать фактами» наивна и обречена на провал. Но, увы, все это я сообразил значительно позже…
А в то время Рэндольф Грейте без труда разбивал все мои слабые доводы. Глядя на меня своими умными, честными глазами, он говорил проникновенным, глуховатым голосом, который так убедительно звучал на предвыборных собраниях студенческого клуба «Альфа-Бета-Гамма», где четыре года Рэнд был бессменным председателем. Этим же голосом он всегда убеждал ротного писаря поставить печать на подделанных нами увольнительных..
— Твое место здесь, Мак, в газете. И не только для того, чтобы помочь мне. Я знаю — у нас с тобой могут быть разные взгляды и убеждения, но разве то, что я тебе предлагаю, противоречит принципам любого честного человека? А если уж ты действительно решил стать профессиональным литератором, тогда тем более тебе не следует отказываться…
— Но как я могу сейчас начать работать над этим материалом? Ведь никому не известно, чем вообще кончится это дело…
— Какая разница? Чем бы оно ни кончилось, оно кончится! Твое дело — следить за фактами и излагать их художественно, правдиво…