После обеда во двор вышло и немало взрослых. По правде говоря, они не очень-то рвались к работе — больше покуривали да разговаривали, но просверлить ручной дрелью отверстия в стальных трубах и намертво скрепить их заклепками ребятам все же не доверили. Хорошо хоть Лешка успел согнуть из толстой медной проволоки звезду и прикрепить ее на конце трубы.
Устремившись пятиконечной звездой ввысь, мачта уже давно стояла на месте, а Володька-философ все не возвращался.
Пришел Володька лишь в седьмом часу. Руки у него были засунуты в карманы. Он что-то насвистывал и загадочно улыбался, будто блестящий полуметровый горн преспокойно лежал у него в кармане. Вот каланча, день проболтался, ничего не сделал, а улыбается!
Володька восхищенно оглядел мачту, поцокал языком.
— Красавица! Точно по моему проекту. Это мне нравится.
— Зато нам не очень, — сказал Лешка. — Проболтался день, а какой толк?
— А разве это не толк? — И Володька торжественно вытащил из кармана спичечный коробок.
Ребята недоуменно переглянулись. А Володька не спешил с рассказом. Снова принялся насвистывать. Но разве мог долго выдержать! Ему не терпелось похвастать своей изобретательностью. Дело было так. В школе достать горн Володьке не удалось. Но он решил не отступать. Пошел во Дворец пионеров — и опять неудача. Там было не до него. Из областного радиоцентра приехали корреспонденты — записывать песни хора. Покрутился Володька, посмотрел, и вдруг его осенила идея. Набравшись храбрости, он остановил на лестнице корреспондента. Володька боялся, что корреспондент не станет слушать, а тот схватил его за руку и сам начал обо всем расспрашивать. Потом сказал, что непременно побывает у них во дворе.
— А это, — Володька извлек из коробка рулончик магнитофонной ленты. — Это и есть горн. Да еще какой!
Молодец Володька! Все-таки добился своего. И магнитофон как раз есть, у Германа Ильича. Вот пусть Костя и заводит.
Герман Ильич положил: в карман коробок с лентой и пообещал, что завтра в восемь часов сигнал горна поднимет ребят на зарядку.
На мачте — флаг
Сон у старого человека короткий. Еще и семи не пробило, а Герман Ильич был на ногах. Зато внук его спал сладким, глубоким сном.
Герман Ильич подошел к нему, поправил одеяло — Костя не пошевельнулся. Его тонкая шея и полуоткрытые, по-детски припухшие губы растрогали старика. Но он подавил в себе это чувство. Подумал с тревогой: «Что-то неладно у тебя получается, внучек. Вчера ты сказал: «Понимаешь, деда, такая книга, что не мог оторваться. Снова про обед забыл». Нехорошо. Какая бы ни была книга, а разве можно забывать о товарищах? Пора бы уже становиться тебе хозяином своих желаний. Надо — значит надо. Вся жизнь на этом построена». Так думал Герман Ильич, стоя перед кроватью внука.
А без пяти минут восемь он распахнул рамы и поставил на подоконник магнитофон. Двор, залитый солнцем, был тих и пуст. Слева одиноко возвышалась мачта. В листве тополей, чуть шелестевшей под ветром, чирикали воробьи. В своем гараже возился владелец голубой «Волги» инженер Демкин.
Медленно, будто нехотя, ударили часы. Герман Ильич включил магнитофон. Секунда, другая, и тишину полусонного двора рассек звук горна. Этот певучий и голосистый звук проник всюду. Воробьев с тополей будто сдуло ветром. Застыл в недоумении инженер Демкин. Костя заворочался на кровати.
В наспех запахнутом халате в дверях показалась Софья Викторовна. Зажала уши руками.
— Боже мой! Что вы делаете? Вы всех перебудите.
Старик выключил магнитофон и, очень довольный, засмеялся:
— Не всех, а только пионеров! Вот и внучек проснулся. С добрым утром, товарищ пионер!
— С добрым утром, — сонно ответил Костя.
— Одевайся. Беги на зарядку.
— Это на какую зарядку? — удивленно спросила невестка. — Ребенку спать надо…
Герман Ильич сердито повел усами.
— Софья! Не порти мне внука. — Он перекрутил ленту обратно и, едва невестка открыла рот — сказать что-то, нажал клавиш. Голос ее потонул в звонком пении горна. Зажав уши, Софья Викторовна скрылась за дверью.
Косте ничего не оставалось, как подняться с постели. С превеликой неохотой надевал он рубашку, натягивал носки. У него и глаза слипались, и отправляться на зарядку было лень. Но самое главное, он боялся, что его могут увидеть Плутон, Меркурий или сам Марс… Хотя теперь все равно не миновать неприятностей. Магнитофон, скажут, заводил? Заводил! Разве они поверят, что он ничего не знал?
Умывшись, Костя услышал, как дедушка в третий раз включил магнитофон. «Надо идти скорей, — подумал Костя. — А то он двадцать раз будет заводить. И вообще, надо стараться не злить дедушку. Он и так недоволен мной. Вчера совсем рассердился. Но что поделаешь, если, как назло, надо днем уходить? Потому и выдумываю всякую чепуху об интересной книге. Хорошо, что дедушка, кажется, верит. Пока верит… А когда узнает о деньгах…»
— Костя, готов? — послышалось из комнаты. — Ребята собираются.
— Иду, иду, — поспешно откликнулся Костя и жалобно попросил: — Только ты, пожалуйста, больше не заводи.
— Да уж куда больше, хватит, — согласился Герман Ильич. — Кого надо — разбудили, остальные пусть досматривают сны.
«Верно, — открывая дверь, подумал Костя. — Остальные пусть спят. А может, все и обойдется — не увидят меня? У Плутона окна на улицу выходят. Меркурий — известный соня. А Марсу еще рано вставать. Опять, наверно, ночью работал».
От яркого солнца Костя зажмурился. А потом увидел: возле мачты собралась все та же знакомая компания — Спичка, Василек, Гришка, Философ. И, конечно, новенькие — Саша, Пенка. Да еще и с братишками.
— Здорово, Ойстрах! — увидев Костю, крикнул Гриша Коркин. А Володька с гордостью сказал:
— Мой горн, твое исполнение — симфония!
— Здорово! — подхватил Василек. — Наверно, на улице слышали.
— И точно в восемь, — сказала Пенка. На ее румяных щеках сияли ямочки. — Я как услышала — глянула на часы, а большая стрелка ровно-ровно на двенадцати!
Костя опустил глаза. Признаться, что он здесь вовсе ни при чем, не хватило смелости.
Лешка хмуро оглядел все этажи.
— Горнил-то хорошо, да что толку. Никто больше не идет.
— Пока давайте флаг поднимем, — сказал Саша.
Он развернул красную материю, а Пенка стала прикреплять ее к толстому шнуру, уходящему вверх.
— Это я сшила, — доверительно сказала она Косте. — Удобно с завязочками. Завязал — и готово.
Флаг дали поднимать самому маленькому — Вадику. Ребята стояли у мачты и смотрели, как медленно, выше и выше поднимается флаг. Ветерок колыхал его сильней и сильней. А на самой верхушке, под звездой, ветерок расправил флаг, натянул, и затрепетал он, побежал бесконечной волной.
Буква с дефектом
Горн разбудил и Лену.
Протерев глаза, она увидела бабушку. Та закрывала форточку.
— Вабика, что там такое?
— Спи, спи. — Валентина Григорьевна задернула занавеску. — Совести нет у людей, — проворчала она. — Ни свет, ни заря — трубить вздумали!
Горн смолк. Но лишь на минутку — снова раздались его призывные звуки.
«Это все Саша придумывает». Лена поняла, что улыбается. Она повернулась на другой бок, к стенке. Незачем бабушке видеть ее улыбку.
Потрубил горн, и снова — тишина. Глядя на цветочки обоев, Лена ждала. Ну, когда же? Когда? И в третий раз запел горн.
Сон как рукой сняло. Бабушка тоже не спала. Матрацные пружины под ней поскрипывали, она ворочалась, вздыхала. Наконец поднялась и, шаркая туфлями, вышла в переднюю.
Лена полежала минутку и не утерпела — выскользнула из-под одеяла. Отвернув на окне занавеску, она увидела и флаг на мачте, и ребят, дружно поднимавших и разводивших в стороны руки. «И Пенка там? Вот какая — ни в чем не отстает! Ее-то никто не назовет монашкой…»
За спиной скрипнула дверь, и рука ее, державшая занавеску, дрогнула. Но Лена тут же подумала: «Чего я испугалась? Разве что-то плохое делаю?»
И все же высокий голос бабушки заставил ее по привычке сжаться.
— Лена! Ты почему встала? Сейчас же в кровать! И босиком, на холодном полу!
— Пол не холодный, бабика.
— Ах, не говори глупостей! Ты стала невозможная! Сию минуту в кровать!
И Лена подчинилась. Укрывшись одеялом, она думала: «Невозможная… Значит, я изменилась? Стала другой?.. Неправда. Просто я не понимаю, почему должна делать только то, что нравится бабушке. И чтобы меня называли монашкой — не хочу. Не хочу!..» Потом она думала об отце, о Саше… А потом ее мысли смешались. Пушистые ресницы сомкнул сон.
Проснулась она в десятом часу с каким-то неясным, тревожным чувством. Хотелось даже плакать. С бабушкой почему-то неприятно было встречаться взглядом, и она старалась не смотреть на нее.
После завтрака села к пианино и с полчаса усердно повторяла сложные этюды. Пальцы ее устали. Она опустила руки и взглянула на окно. Со своего места ей была видна часть мачты с развевающимся на ветру флагом.
Лена подошла к окну и… забыла о бабушке, об этюдах. Во дворе кипела работа. Саша и Лешка ломами рушили стену. Несколько ребятишек копали какие-то ямы. И Пенка была там. В рукавицах и фуфайке она складывала в тачку кирпичи. А вон и Костин дедушка. И сам Костя здесь же. Тоже копает яму… Вот поднял голову, куда-то смотрит… Положил лопату и пошел. Наверное, к тому мальчишке, что стоит за углом и машет рукой.
Мальчишка, махавший рукой, действительно подзывал Костю. Это был Плутон. Суровый вид начальника разведки не предвещал мирного разговора. Костя ощутил в груди холодок.
— Идем-ка! — Плутон повел Костю в подъезд, подальше от посторонних глаз. — Что за анархия? — прошипел он. — Для тебя существует дисциплина? Слышал приказ — в дворовые дела не ввязываться, сохранять нейтралитет? А ты что? Магнитофон с горном заводил, зарядочку побежал делать, теперь работаешь на них.
Костины оправдания Плутон не захотел слушать.
— Смотри! Пока предупреждаю! А сейчас кончай эту волынку. Через десять минут выходим.
— Хорошо, — пролепетал Костя. — Я только скажу дедушке… Придумаю что-нибудь…
А Лена все смотрела в окно. «Если они сломают эти стены, то во дворе будет просторно. Наверное, сделают волейбольную площадку. В волейбол и я бы смогла…»
— Леночка, ты почему перестала играть?
Валентина Григорьевна появилась в комнате в темной юбке и белой, с глухим воротничком блузке, в которой она обычно ходила в университет.
— На что ты смотришь? — Валентина Григорьевна подошла к окну. Молча с минуту понаблюдав, что происходит во дворе, она задернула занавеску и сказала по-французски: — Я иду в университет. Повторяй этюды. Не ленись. К четырем вернусь непременно.
Захватив черную сумочку с ключом от почтового ящика, она вышла. Когда дверь захлопнулась, Лена снова отдернула занавеску, а потом и окно распахнула.
Саша, колотивший тяжелым ломом, распрямил спину, локтем вытер со лба пот и… Лене показалось, что он посмотрел на нее. А почему показалось? Безусловно, посмотрел. Вот и опять смотрит.
Лена хотела приветственно помахать рукой, но постеснялась. Она взяла с этажерки книгу и вынула спрятанный в ней листок. Сейчас одиннадцать. До четырех — пять часов. Успеет. Достав из бабушкиной папки чистую бумагу и черные листы копирки, Лена принялась за работу. Вставив в машинку, как это делала бабушка, сразу несколько листов бумаги, она посмотрела в Сашино послание, улыбнулась и одним пальцем выстукала: «Совершенно секретно». И еще подчеркнула сплошной линией.
Красиво получилось, внушительно. Лишь буква «к» немного портила впечатление. Часть нижнего усика буквы отломилась, и она была похожа на перевернутое «ч». Но это не страшно — просто буква с дефектом.
Дела текущие
Вечером — или, как заметил Володька, «в 20 часов 10 минут по московскому времени» — открылось первое заседание СПШ. Сказать «открылось» — слишком громко. Просто, когда все расселись у стола, Саша посмотрел на будильник и сказал: «Ну, ребята, начнем. Девятый час». Тогда-то Володька и ввернул насчет московского времени.
Итак, первые итоги. Не очень утешительные.
Гром Громыч все сердится. Утром пришли к нему за лопатами, а он и разговаривать не хотел. Ну, потом все-таки сдался. Вызвал дворника и строго предупредил:
— По счету выдавай. Под твою ответственность.
А тут еще Василек не к месту спросил о комнате.
Ретюнский взорвался:
— Может, клуб вам подать? Дворец? Забирайте лопаты и отправляйтесь! В гроб меня вгоните.
И работа на площадке шла неважно. Одному некогда. Другого мать за хлебом послала. Сказал, что выйдет, да только его и видели. Третий пожал плечами: «А при чем тут я?» Иные и брались за лопаты, но скоро бросали. Вот и Костя минут двадцать всего поработал. Тоже сбежал. Сенька Буратино кружил, кружил на своем велике, а чтобы лопату взять — куда там! Гера Демкин вышел из подъезда с каким-то длинным предметом в чехле.
— Эй, Гера! — позвал Василек. — Иди поработай.
Гера даже шага не сбавил.
— Работать? Охота была! Мне отец спиннинг с импортной катушкой купил. Еду опробовать! — Увидев вкатившего в ворота Буратино, он крикнул: — Нос! Едем со мной!
— Вот и построишь с такими коммунизм! — Лешка зло глядел ему вслед.
— Ничего, воспитают, — заметил Саша.
— Герку? — изумился Володька. — Ха-ха-ха!
— Не смейся, у нас в Днепропетровске и не таким павлинам перья выдергивали.
Потом ребята рассматривали план двора, который вычертил Василек. На нем были обозначены тополя, гараж, кусты акаций и, конечно, мачта. А спортивные площадки, дорожки, клумбы и уголок детских игр Василек не начертил, а вырезал из разноцветной бумаги. Удобно. Переставляй, как хочешь. На план двора пришел взглянуть и Сашин отец, читавший в другой комнате газету.
— Остроумно, — похвалил он Василька.
— А почему горки нет? — надув губы, спросил Вадик.
— Сделаем, — пообещал Василек. — А если достанем фанеру, то сделаем, как в парке, — слоновую.
— Как слоновую? — не понял Вадик.
— Очень просто. На обыкновенную горку набить из фанеры слоновую голову, спину и ноги, а по хоботу будете съезжать.
— Это все хорошо, — сказал Саша. — Но надо узнать, что другие ребята предложат… Тут Леша такую штуку придумал… — С этими словами Саша вынул из ящика стола пачку синих конвертов.
Секретные анкеты рассматривали с любопытством. Здорово! Да еще и напечатано!
— А кто печатал? — спросил Лешка.
— Угадайте!
И оттого, что черные глаза Саши смотрели весело и лукаво, ребята не знали, что и подумать.
Саша подождал минутку и просто сказал:
— Лена напечатала.
— Какая Лена?
— Ну, Лена, из двадцать шестой квартиры. Наша соседка.
Ребята даже не поверили. А Пенка, забыв недавнюю обиду, подумала: «Ой, как хорошо! Это, конечно, бабушка тогда не захотела пустить меня».
Написать на конвертах фамилии ребят и разнести анкеты по адресам поручили Васильку.
— Герке тоже писать? — спросил он.
— А почему бы и нет? — сказал Саша. — Разве не интересно узнать, что он посоветует? Может, такое придумает — только ахнем.
— И Лене писать?
— Конечно.
— Ладно, сегодня же разбросаю по почтовым ящикам…
Время приближалось к десяти. Петр Алексеевич, хотел увести Вадика и Толика в другую комнату, но тут Пенка сказала:
— У меня предложение.
— Знаю, — улыбнулся отец. — Кончать прения. Малышам пора спать.
— Папа! Всего одну минуту… Предлагаю сшить для всех пилотки. Голубые. Помнишь, Саша, как в Днепропетровске было? Вот такие. — Пенка исчезла за дверью и тотчас появилась снова, уже в голубой пилотке, лихо сдвинутой набок.
С правой стороны пилотки были нашиты пять переплетенных колец.
— Это в честь Олимпийских игр мы нашили такую эмблему, — сказала Пенка. — На, примеряй. — И она подала пилотку Лешке Пронину.
Лешка надел, сдвинул пилотку чуть не на самое ухо и подбоченился. Володька восхищенно причмокнул.