— Ей-богу, Николай Николаич, не понимаю… При вас я какой-то обделенной себя чувствую!
— Давно подозреваю, Валечка, что эта работа вам не по душе.
— Да нет же! Я согласна отработать свой срок, и даже с энтузиазмом! Но чем приходится торговать?! Какого сорта продукцией?! Ну, вот это, например, ну что это такое: «… Шар земной, лысеющий шар земной, изборожденный горами и дюнами, точно лоб человека, объятого думами…» Шар — точно лоб! Да еще лысеющий! Да еще изборожденный горами! И за эту чепуху я должна брать с людей деньги! Не понимаю, хоть убейте… Или я какая-то недоразвитая, или половина этого товара — чудовищный брак, и я обязана защищать от него покупателей!
Николай Николаевич взял у нее книжку, перевернул мизинцем страницу.
— Г-хм… Да, стихи не чеканные… Но рядом, Валечка, есть недурные строки. А иногда попадается просто хорошая. Почему не обрадоваться даже одной хорошей строке?
— Нет уж, спасибо! Я продам бракованную рубаху, скроенную шиворот-навыворот, и скажу: в ней есть отдельные хорошие ниточки! Вы обрадуетесь?
Валечка в гневе заломила подрисованную бровь, смотрела негодующе. Николай Николаевич деликатно сказал:
— Есть разница, Валечка, между поэзией и… г-хм… изделиями легкой промышленности.
— Везде требуется качество! Прежде всего качество!
— Разумеется, Валечка. Но стихи… как бы это выразиться, г-хм… они живые. Их надо воспринимать как нечто одушевленное. Вот вы встретили ребенка, у него удивительные синие глаза. Кажется — мелкая деталь, правда? Но это же прекрасно…
Николай Николаевич улыбнулся продавщице, забрал свои покупки и зашаркал к выходу, останавливаясь почти у каждого прилавка.
* * *
Продавщица не сразу очнулась от задумчивости, когда к прилавку подбежал — щеки бледные от волнения, кепочка набекрень — Алексей Петухов.
— Девушка!!! Поступила к вам книга под названием «Ступеньки»?
— Нет.
— Стихи! Такой сборничек! «Сту-пень-ки»!
— Я же вам говорю, что никаких «Ступенек» нет.
— А мне позвонили, что уже поступила в продажу! Вы проверьте, девушка!
Петухов алчущим взглядом ощупывал прилавок; названия путались, буквы двоились и прыгали у него в глазах.
— Да вот же она!!! — Рука Петухова дернулась и схватила маленькую, в неброском переплете книжицу.
— Ах, эта, — сказала продавщица. — Простите, я не расслышала название. Да, сегодня получили. Будете брать?
— Беру! Выписывайте!
— Восемь копеек, прямо в кассу.
— Но мне требуется много экземпляров!
— Сколько же?
— Все, сколько есть в магазине! — выпалил Петухов.
— То есть как это все?!
— Я хочу купить все до единой! Всю партию, которую завезли!
— Подождите, гражданин. А если у нас — пятьсот штук? Тысяча? Я не знаю, сколько их привезли!
— Пускай будет тысяча! Беру! Выписывайте чек!..
Продавщица была ошарашена. Впервые в ее практике встретился человек, делающий такие закупки.
— Простите… вы от какой-нибудь организации? Берете по безналичному расчету?
— Нет, — сказал Петухов. — За наличный! Плачу сразу!
— Не знаю, разрешается ли отпускать столько книг в одни руки. Я должна навести справки.
— Девушка, да какая вам разница?! — взмолился Петухов. — Это же не дефицитный товар! Не автомобиль «жигули»! Очередь тут не выстроится, можете мне поверить!
— Я все-таки должна навести справки. Подождите немного. Скоро придет заведующая, она даст указание.
— А без заведующей нельзя?
— Потерпите несколько минут, гражданин. Ведь книжку-то не раскупят, правда же?
Петухов отступил от прилавка, поискал глазами какое-нибудь укромное место. Ему не хотелось торчать у всех на виду. Он зашел за бетонную колонну, привалился к ней плечом. Невидяще уставился на портреты классиков, украшавшие стену.
Лев Толстой — с бородою до пояса, юный Лермонтов, мечтательный Пушкин свысока смотрели на Петухова. Казалось, они сдерживают усмешечку, все понимая.
Петухов дернул плечом и отвернулся от классиков.
А в этот момент к поэтическому отделу подошли две старшеклассницы. У обеих колотились по длинным ногам портфели, у обеих сверкали модные очки, похожие на автомобильные фары.
— Вознесенский на пластинке есть?
— Кончился, — сказала продавщица.
— А Евтушенко?
— Кончился.
Школьницы одинаковым жестом поправили очки.
— А что же у вас есть-то?!
— Петухов сегодня поступил, — сказала продавщица. — Сборник «Ступеньки», восемь копеек. Не желаете?
Петухов, стоя за колонной, услышал эти слова. И увидел, как продавщица взяла с прилавка маленькую книжечку.
Старшеклассницы склонились, разглядывая обложку.
— Ты о нем что-нибудь слышала, Машка? Наверняка производственная тематика.
— Кажется, у него что-то было в журнале «Юность»… — Мучительные морщинки возникли на конопатом лице подружки. — Или в этом, как его… Помнишь?
— В этом был Пастухов! — сказала черненькая подружка. — Пастухов! И не со стихами, а с детективом. И с трубкой в зубах.
— Да, правильно… — кивнула конопатенькая. — Но тогда… может, радиостанция «Юность» передавала? Где-то я что-то такое помню…
— Машка, ты меня изумляешь! — сказала черненькая. — Тебя пригласили на день рождения в культурную семью! А ты принесешь Петухова! За восемь копеек!
Книжечка шмякнулась обратно на прилавок. А стоявший за колонной Алексей Петухов, жалко улыбаясь, отвел глаза в сторону.
3
Сережа, Вера и Павлик шли мимо книжного магазина. Павлик, что-то заметив, прильнул к витринному стеклу.
— Ребята, кажется, мы прозевали историческое событие! У прилавка дежурит Петухов. Наверное, вышла его книжка!
— А зачем он дежурит? — спросил далекий от поэзии Сережка.
— Наблюдает за покупателями! Все авторы бегают смотреть, как продается их сочинение!
— Прославится теперь, — сказала Вера. — Нос задерет. Давай те зайдем, поздравим его. И купим по книжечке.
— Не надо, — сказал Павлик. — Мы не те покупатели, которых он ждет.
— А других-то я не замечаю, — сказала Вера, тоже наклонившись к витрине.
— Да, желающих маловато.
— Поэзия затоварилась, — сказал Сережка. — Нет спроса. Зато самих поэтов развелось тьма-тьмущая.
— Что за выражение?! — сказал Павлик. — Поэты не разводятся. Их рождает время.
— Во-во, — подтвердил Сережка. — Их не сеют, не выращивают. Они сами произрастают.
— Без намеков! — сказал Павлик.
Вера посмеялась, спросила:
— Как думаете — у нашего Петухова настоящий талант?
— Талант — категория неопределенная, — сказал Сережка.
— Почему это? — возразил Павлик. — Определить очень просто. Талант — это подаренные природой дополнительные возможности. Одного человека бог наделяет лопатой. Другого — землечерпалкой. Третьего — шагающим экскаватором. Я привожу близкий тебе пример. Чтоб ты понял.
— А чем бог наградил Петухова? — спросила Вера.
— Затмением в голове, — сказал Сережка. — Имеет такую профессию, такие руки — и тратит время на ерунду. Вкалывал бы как следует — тогда про него бы стишки сочиняли. Я предпочитаю не воспевать, а быть воспетым.
— Всех сразил наповал! — сказал Павлик. — А не боишься, что будет отражен твой мыслительный уровень?
— Хватит вам! — приказала Вера. — Надоели.
Напротив книжного магазина был подземный переход. В его тоннеле, освещенном неоновыми трубками, шла бойкая торговля. Пожалуй, более успешная, чем в магазине. Тут громыхали мокрыми ведрами цветочницы, вертелся лотерейный барабан. Дяденька с тугими щеками продавал пирожки, испускавшие последний пар. Подошел к лотку Николай Николаевич, держа под мышкою связку книг. Приобрел за десять копеек пирожок, стал его кушать. А чтобы этот процесс зря не отнимал его времени, Николай Николаевич раскрыл один из купленных сборников — и углубился в чтение.
Николаю Николаевичу совсем не мешала толчея. Он не замечал прохожих, не слышал криков еще одного продавца.
А этот продавец — парень в лоснистом, как голенище, кожаном пиджаке — орал на весь подземный переход: «… Соблюдайте современную диету!! Вот книга, пока единственная!!! Научно обоснованный режим питания, последние экземпляры!!!».
Полезная книга шла нарасхват.
— Петуховские стихи так не рекламируют… — задумчиво сказала Вера.
— Ну и что? — спросил Сережка. — Население без его стихов как-нибудь проживет. А без правильного питания можно коньки отбросить.
— Нет, все-таки несправедливо, — сказала Вера.
— Что предлагаешь? Перевернуть эти лотки?
— Мы сделаем иначе, — сказала Вера.
4
Заведующая задерживалась, и Петухов изнывал, прячась за колонной. Торчать здесь было так же приятно, как у позорного столба.
Но неожиданно в магазине стало шумно и суетно. В отдел поэзии вытянулась очередь. Невесть откуда принесло толпу девчонок; они осадили прилавок, выхватывая друг у друга сборник «Ступеньки». Вслед за девчонками явились какие-то дворовые хоккеисты с побитыми клюшками, паренек в драной шапке, надетой задом наперед. И все требовали «Ступеньки».
Очередь привлекала внимание. Действовала магнетически. К ней потянулись люди из соседних отделов, а затем и уличные прохожие. Начинался странный ажиотаж.
Петухов готов был поверить, что это ему мерещится. Что все это — наваждение, мистика… И вдруг сквозь витринное стекло он увидел Веру. Она — с торжествующей ухмылкой — появилась на миг и исчезла, как чертик в шкатулке.
Застонав, Петухов ринулся к дверям, но оттуда напирала новая толпа. Мимо пронеслись две старшеклассницы, блистая очками; черненькая кричала:
— Машка, становись скорей, кулема!..
— А кого?! Кого выбросили?!
— Занимай в кассу!..
Петухов кое-как пробился к прилавку, крикнул продавщице:
— Не продавайте им, девушка!..
— Не имею права!! Я обязана продавать!
— Вставайте в очередь!.. — кричали на Петухова со всех сторон. — Граждане, не пропускайте его! Куда он лезет?!
Будто ошпаренный, выбрался Петухов из очереди, очутился на улице. Глаза у него щипало, рот — наискось, как от зубной боли.
Через несколько минут он разыскал Веру, цапнул за руку:
— Вы это зачем?!. Вы зачем это устроили?!
— А что такого? — удивилась она.
— Не придуривайся!!
— Да в чем дело, Алеша?
— Никогда тебе не прощу!! — зашипел Петухов. — Подлость какая! Дурацкая гнусность!
Он отпихнул Веру и пошел прочь от нее, прихрамывая, ступая по грязным лужам.
Вера кинулась вдогонку:
— Алеша!.. Постой, Алеша!
Он чапал по грязи, отпихивался судорожно.
— Да что, в самом деле, произошло?! Алеша!.. Что мы тебе сделали?!
— Я вообще не хотел, чтоб ее продавали! — крикнул Петухов.
— Как?!
— Сам ее забрал бы!
— Зачем?!
— Это мое дело!!
— Но, Алеша… ведь можно купить в другом магазине!..
— Что ты понимаешь! — горестно сказал Петухов. — Кто вас просил вмешиваться? Мало позора, так добавили…
Он шел как больной, как ослепший, натыкался на встречных. Вера не отставала. Она вдруг испугалась за Петухова.
* * *
Вышли на бульвар; Петухов сел на мокрую скамейку. Сгорбился. В пустой аллее свистел ветер, морщились лужи. Рядом, за деревьями, проносились машины, стреляя брызгами.
— Книжка-то моя — дрянь, — сказал Петухов.
— Да ты что, Алеша?!.
— Дрянь. Поторопился с ней, дурак. Все испортил.
— Ты ведь так ее ждал!
— Всегда торопимся чего-то добиться, — сказал Петухов. — Мечтаем: скорей бы, скорей! А сами еще не готовы, не доросли. Вот дай тебе в руки настоящий самолет — что получится? Гробанешься, и больше ничего.
— Но у тебя же… совсем другое.
— У меня еще страшней. Еще опасней. Ведь я книгу выпускаю. Ты понимаешь — книгу! Тыщи людей ее в руки возьмут. Я состарюсь, помру, а она может уцелеть. Это же — книга! Ее на полку поставят рядом с Пушкиным, с Лермонтовым!
— Ну, они же классики были. Зачем сравнивать.
— Они люди были, — сказал Петухов. — А рядом вдруг окажется шустрый такой прохиндей… Я ведь что делал-то? Сочиню стишок и подписываюсь: «А. Петухов, бригадир-наладчик». И не совестно!
— Но ты же вправду — наладчик.
— А классики так подписывались?! Вообрази, вообрази на минуту, чтобы Пушкин под «Русланом и Людмилой» подписался: «коллежский советник»! Или вон Лермонтов подписывался бы: «поручик»! Можно это представить?! А я вот подписывался — чтоб легче напечататься было. Я, дескать, не просто поэт, я совмещаю поэзию с ударным трудом на производстве!
— Алеша, погоди… я не пойму… Но ты ведь на самом деле совмещаешь!
— Верочка, милая, сочинять стихи — это не дополнительная нагрузка! Знаешь что это? Из себя человека делать! Жить честно, по совести, никаких скидок себе не давать! Вот что это! Не бывает честности по совместительству! Не бывают мужество и долг дополнительной нагрузкой!
За деревьями проносились машины, с гулом рвали дождевую пленку на асфальте. Зажглись фонари, над бульваром, над домами, над всем огромным городом затрепетало электрическое зарево.
Вера смотрела на Петухова.
— Алеша, но если все так… почему ты на нас обиделся?
— А зачем вы сунулись? Кто просил?
— Книжка-то продается везде. Во многих магазинах.
— Я думал: хоть здесь ее скуплю. Тут друзья, знакомые ходят… — тоскливо сказал Петухов. — Все поменьше разговоров.
— Это выход?
— Глупо, сам понимаю… Но что я теперь могу?
— А как же твои правила? — спросила Вера. — Все делать по-честному, скидки себе не давать?
— Язва ты, Верка. Инфекция ты.
— Мужество — это добавочная нагрузка или нет?
— Не цепляйся! Шла бы ты домой, Пенелопа.
— Я хочу разобраться, — сказала Вера. — Почему взрослые, умные люди не выполняют своих же правил?
— Спроси что-нибудь попроще.
— Нет, — сказала Вера. — Мне это важно. Вот делаю я какие-нибудь глупости и покамест могу оправдать их своим переходным возрастом. Легкомыслием. Ветром в голове. А дальше-то как?
— Придется не делать глупостей, — сказал Петухов. — Единственный выход. Попробуй — может, получится.
5
Кутерьма в магазине улеглась, очередь растаяла. Встрепанная и рассерженная продавщица убирала прилавок, пострадавший от натиска покупателей.
И даже на Николая Николаевича, вернувшегося в магазин, она взглянула с раздражением. А Николай Николаевич стеснительно проговорил:
— Валечка, простите, пожалуйста… Но я хотел бы приобрести второй экземпляр «Ступенек». Вот этого сборничка.
— Господи, вы тоже!..
— Да понимаете, раскрыл по дороге… стал читать…
— И обнаружили необыкновенный талант?
— В моем возрасте, Валечка, уже не судят столь категорично… Г-хм. Просто в этой книжечке, среди очень неровных и… г-хм… даже слабеньких стихов… есть очень искренние. Читаешь — и задевает за сердце.
— Я на этой работе сойду с ума, — сказала продавщица.
— Полноте, полноте. Что вы!
— Уже ничего не понимаю, что происходит!
— Г-хм… А что, собственно, случилось?
— Только вы ушли, примчался какой-то парень и потребовал тысячу экземпляров этих «Ступенек»! А потом хлынул народ, вдруг безумная очередь столпилась, чуть не дерутся! Все здесь разгромили и исчезли. Как это объяснить?
— Странно, — помаргивая, сказал Николай Николаевич.
— Более чем странно! Мне кажется, эта очередь была нарочно сорганизована!
— Да с какой стати? Кем?
— Автором, конечно! Кому же еще понадобится?
— Предполагаю, Валечка, что вы ошибаетесь. Человек, пишущий такие стихи, не способен… г-хм… сорганизовать очередь.