Я развязываю ленту и снимаю мусорные мешки. Очевидно, что гитара не новая, но я надраила ее до блеска.
— Мама возила ее в музыкальный магазин, они перетянули струны и все настроили. Эта часть подарка от Дэвида, а гитара от меня.
Он широко улыбается. Спасибо. Кэтрин. Прекрасно. Гитара.
— Пожалуйста. — Я кладу ее поперек кресла, и он проводит пальцами по струнам. Звук насыщенный и волшебный, он звенит в воздухе даже после того, как Джейсон убирает руки.
Потрясающе! Жестом он показывает мне, чтобы я положила гитару на кровать.
Я беру у него гитару и кладу ее на подушку. Слышу, как Джейсон у меня за спиной переезжает к окну.
И вдруг начинает звучать музыка. Я оборачиваюсь и вижу, как Джейсон, подавшись вперед, тянется из кресла к своему пианино. Я подхожу ближе и вижу его пальцы. Они согнуты пополам, и он касается клавиш почти так же, как карточек со словами, по одной за раз. Мелодия простая и запоминающаяся.
— Как красиво!
Моя. Музыка.
— Джейсон? — послышался голос.
Я оборачиваюсь. В дверях стоит его мама, она улыбается:
— Дедушка должен будет скоро уйти. Думаю, пора подавать торт.
Джейсон сдает назад и поворачивается к двери. Я мельком оглядываю пианино, гитару на подушке, плакаты и рисунок с домом Кристи.
В коридоре уже слышно, как гости поют «с днем рождения», но я тихонько напеваю мелодию Джейсона. Мне хочется ее запомнить.
Торт шоколадный, мой любимый, но я лишь размазываю его вилкой по тарелке.
Рядом со мной на диване пожилой сосед Джейсона подробно рассказывает о своей борьбе с бурундуками:
— Они кажутся такими славными, пока не сгрызут в подвале все провода.
Звонят в дверь. Миссис Морхаус открывает.
— Спасибо, что пригласили нас, — доносится мамин голос. — Дэвид ждал этого весь день.
— А теперь я думаю не о том, какие они славные, — говорит сосед, — а о том, как оплатить счет за ремонт проводки.
Не успела я встретить маму и брата, а Дэвид уже пронесся мимо меня:
— Торт?
Я не спускаю с Дэвида глаз, пока он сидит на кухне за столом, особенно когда миссис Морхаус показывает что-то маме из окна.
— Какая красота! — говорит мама. — Их трудно выращивать? У нас в семье муж занимается садоводством.
Я встаю.
— Приятно было познакомиться, — говорю я человеку с бурундуками, когда замечаю, что Дэвид тянется к блюду с отставленным тортом. — Э-э… всего хорошего.
— Проклятые мелкие твари, — обращается он к соседке с другой стороны. — Заметили одного, считайте, что у вас их уже целый выводок.
Я спешу на кухню и ставлю свою тарелку с тортом перед Дэвидом.
— Ешь вилкой, а не руками, — шепчу я, вкладывая свою вилку в его ладонь.
Какая-то женщина полощет в раковине посуду, а Мэт стряхивает крошки с тарелок в мусорное ведро. Девочка-подросток с косичками вносит в кухню ребенка с перепачканным шоколадом ртом:
— Можно мне еще салфеток?
Джейсон подъезжает ко мне. Прости.
Сосед. Говорит. Все время.
— Ничего страшного. Моя бывшая соседка миссис Баумен тоже любит поговорить.
Жаль. Кэтрин. Новый. Соседка. Не. Может. Прийти. На. Мой день рождения.
— Уверена, Кристи бы понравилось. — Я бросаю на Дэвида строгий взгляд, потому что он полез в тарелку руками. — Но сегодня культурный центр устраивает танцы, и Кристи помогает украшать зал.
Хочешь пойти? Танцевать.
— Нет. Она идет с Райаном. Думаю, он не хочет, чтобы я там ошивалась рядом с ними. Да и мне неприятно его присутствие.
Дэвид слизывает глазурь с ладони, я даю ему салфетку, но он вытирает ею рот.
Я хочу сказать. Ты хочешь пойти? Танцевать. Со мной.
Я поднимаю взгляд от его разговорника. Он смотрит на меня, лицо у него серьезное.
— Я не могу.
Почему?
Я смотрю на карточку с большим вопросительным знаком.
Ты. Будешь? Меня. Стесняться.
— Нет, конечно!
Я слышу, что Джейсон стучит по карточкам, но не могу заставить себя взглянуть. Я стряхиваю крошки с рубашки Дэвида в горсть.
— Я просто ужасно танцую. Кошмарно.
У меня даже есть правило на этот счет. Никаких танцев. Только если я одна в своей комнате или в полной темноте.
Джейсон издает громкий рокочущий звук. ПРАВИЛО. Глупо. Оправдание.
У меня перехватило дыхание. Все в кухне уставились на нас, кроме Дэвида, который задвигает стул на место.
— Мои правила не глупости, — произношу я тихо, — и не оправдания.
Да. Оправдание. Мне. Просто. Нравится. Музыка. Он смотрит хмуро. И. Ты.
Рванув джойстик, Джейсон выезжает из кухни мимо Дэвида, открывающего дверцы буфета.
— Еще торта? — спрашивает Дэвид, пока я отдираю его пальцы от ручки дверцы.
— Все. Мы уходим. — Схватив Дэвида за руку, я тащу его за собой. — Простите, нам пора.
— Кэтрин, что-то случилось? — спрашивает мама.
Я толкаю дверь. Мы сбегаем по пандусу, слезы льются у меня по щекам.
Некоторые люди думают, что они знают тебя, хотя это совсем не так
Я сижу в машине, прислонившись головой к стеклу, скрестив ноги и руки, чтобы сдержать боль внутри себя. Прикрыв уши руками, рядом со мной сидит Дэвид.
— Это из-за Дэвида ты так расстроилась? — спрашивает мама.
Невероятно! Я смотрю в зеркало заднего вида.
— Ты должна была следить за ним! Ты обещала!
— Я следила, — отвечает она. — Он не делал ничего такого.
— Он открывал двери!
— И что? Он открыл одну дверцу. — Ее взгляд встречается с моим в зеркале. — В конце концов родственники Джейсона все понимают.
— Понимают что? Что мы такие же ненормальные, как и они? Ты думаешь, от этого кому-нибудь легче?
— Тише, — говорит мама, бросив взгляд в сторону Дэвида.
Я смотрю на него, и мне хочется, чтобы он отнял руки от ушей и сказал: «Все будет хорошо, Кэтрин. Не переживай», или «Я буду очень стараться в следующий раз», или даже «Прости».
Но он сидит, как сидел, мерно покачиваясь, с блуждающей улыбкой на лице.
— Хочешь, я позвоню миссис Морхаус и извинюсь? — спрашивает мама.
— Слишком поздно. — Я отворачиваюсь и рассеянно смотрю в окно: обочина дороги расплывается полосой песочного цвета. — Джейсон пригласил меня на танцы в общинный центр. А когда я отказалась, он сказал, что, наверное, я стесняюсь его.
— А ты?
— Нет… но… Понимаешь, мир снаружи совсем не такой, как там, в клинике.
В других местах все пялятся или отворачиваются. И я знаю, о чем они думают: «Господи, кошмар какой», или «Что с мальчиком?», или «Хорошо, что это не я». Я так устала от всего этого.
— Мало ли что думают люди, важно, что думаешь ты.
Может, она отчасти и права, но истина эта горькая и неутешительная. Я смотрю на Дэвида.
— Только от этого не легче.
— Не легче.
Дэвид перестает раскачиваться и, мельком взглянув на меня, говорит:
— Прости, Квак.
На этот раз мама его не одергивает.
Дома мама сказала, что ей надо завезти какие-то бумаги клиентам.
— Хотите поехать со мной или останетесь дома?
Снова оказаться вместе с Дэвидом в чужом доме я сегодня больше не желаю. Вывалив пазл на пол в гостиной, я радуюсь тому, что здесь есть только один вариант точного соответствия.
— Где небо, Квак? — спрашивает Дэвид.
Я ищу детали голубого неба и белесых облаков. Сначала верхний левый угол, потом еще один фрагмент неба с ровной кромкой. Я показываю ему белый:
— Думаю, это следующий.
Дэвид моментально выхватывает деталь у меня из рук и ставит ее на место.
Постепенно появляется небо — голубая с белым линия. Дойдя до правого верхнего угла, Дэвид начинает собирать следующий ряд — с остроконечными крышами и верхушками деревьев.
Я оставляю его склоненным над пазлом: его волосы спадают на глаза, когда он подбирает и отбрасывает детали одну за другой.
У себя в комнате я открываю альбом на странице со словами «вина», «сложно», «скрытый» и «слабость».
Я вижу, что на парковке возле дома Кристи пусто, но мне все равно. Я скучаю по Мелиссе, которая с удовольствием ходит со мной на пруд и не боится плавать, с которой можно строить лабиринты для морских свинок на полу моей комнаты. Скучаю по возможности быть собой и не прилагать столько усилий, чтобы понравиться подруге.
Если бы она была тут, я бы все ей рассказала про Джейсона и про Кристи, и она не стала бы надо мной смеяться.
— Починишь? — Передо мной возникает Дэвид. Я даже не слышала, как он вошел.
— В следующий раз стучись.
Я протягиваю руку и чувствую, как в нее опускается кассета. Из нее свисают два конца ленты — оборванные. Дэвид зажимает мои пальцы вокруг кассеты.
— Можешь починить?
— Нет.
Он закрывает руками уши.
— Не волнуйся. Ты можешь починить.
— Ты что, не понял? Я не могу починить!
Я выбрасываю кассету. Она звякает о дно мусорного ведра.
— Почини! — вопит Дэвид.
— Когда человек расстроен, не стоит лезть к нему со своими проблемами! — ору я. — Как ты не понимаешь! Не бросай игрушки в аквариум! Не жуй с открытым ртом! Не открывай двери в чужом доме!
Дэвид валится на пол и обхватывает колени руками.
— Мусор выбрасывают в помойное ведро, — произносит он всхлипывая. — Это правило.
Он плачет очень горько, содрогаясь от рыданий. Я достаю кассету из ведра, но не знаю, что с ней делать.
— Я не могу ее починить.
Глаза застилают слезы. Я подхожу к Дэвиду, сажусь рядом, обнимаю его и прижимаюсь щекой к его волосам.
— Прости, — шепчу я. — Прости, Жаб.
Каждый гудок в трубке звучит как долгий вздох.
Один. Пожалуйста, подойди. Рядом склонился Дэвид.
Два. Пожалуйста, ответь.
Три. Пожалуйста…
— Алло.
— Здравствуйте, это Кэтрин.
Миссис Морхаус молчит, и на секунду у меня возникает желание повесить трубку, но потом я с усилием выдавливаю из себя слова:
— Можно поговорить с Джейсоном?
Миссис Морхаус выдерживает паузу:
— Одну минуту.
Жду, и сердце колотится в груди: пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста.
— Кэтрин, — произносит миссис Морхаус, — он не хочет подходить к телефону.
— А не могли бы вы ему кое-что от меня передать? Скажите, что я прошу прощения и хочу пригласить его на танцы сегодня вечером.
— Не знаю, — вздыхает она.
— Я буду там через час. Пожалуйста, скажите ему, что я действительно очень хочу, чтобы он пришел.
И я начинаю объяснять ей, как добраться, хотя она даже не пообещала, что передаст ему. Повесив трубку, я поворачиваюсь к Дэвиду:
— А теперь звоним папе.
Сотрудник аптеки уверяет меня, что папа занят, но я говорю ему, что это срочно.
— Кэтрин, в чем дело?
— Приезжай домой, — говорю, — и купи по дороге кассету «Квак и Жаб снова вместе» Арнольда Лобела. Это очень важно. Ты записываешь?
— Кэтрин, мне надо…
— Нам тоже надо! — рявкаю я. — Ты купишь «Квак и Жаб снова вместе», новый магнитофон и приедешь домой прямо сейчас.
— Я понимаю, но дай мне несколько минут…
Я вешаю трубку.
Переодевшись в свою любимую джинсовую юбку и черную майку без рукавов, я сажусь с Дэвидом на крыльцо и причесываюсь, глядя на дорогу.
Двадцать три машины спустя к дому подъезжает папа.
— Идем, Дэвид. — Я беру его за руку. Мне пора на танцы.
Если кто-то опаздывает, это не значит, что он не придет
Я слышу музыку. Двойные двери культурного центра широко распахнуты. Прямоугольник желтого света лежит на мостовой. Дэвид прыгает в освещенную рамку. Он радостно размахивает руками, глядя на свою тень.
— Кэтрин, в следующий раз сообщай, пожалуйста, о своих планах заранее, — произносит папа. — Я не могу срываться с работы по такому поводу.
Дэвид скачет, и кажется, что его тень хлопает крыльями.
— Ты ездишь с Дэвидом в видеопрокат каждый раз, когда у него занятия.
— Это другое дело.
— Другое, потому что это для него?
Папа сердито поворачивается ко мне:
— Дэвиду нужно…
— Я знаю, что ему нужно! Поверь мне! — Отворачиваясь от него, я не обращаю внимания на то, что уже кричу.
— Может, ему действительно нужно больше, чем мне. Но это не значит, что мне вообще ничего не нужно!
— Мы заходим? — спрашивает Дэвид, когда я наступаю ему на тень.
— Спроси у папы. Ему решать.
У меня саднит горло. Глядя на двери культурного центра, я чувствую себя одинокой, как никогда.
За спиной шаги:
— Кэт?
— Со мной тоже нужно считаться, так же как ты считаешься со своим садом и с Дэвидом. Ты мне тоже нужен.
Я чувствую, как он обнимает меня, и утыкаюсь в его плечо.
— Я с тобой, — говорит он.
Хотя на нас смотрят прохожие, я крепко к нему прижимаюсь.
— Ты побудешь здесь, пока я не выясню, пришел Джейсон или нет?
— Конечно.
Мой лоб упирается в его плечо, рубашка приторно пахнет вишневым сиропом от кашля, но это не важно.
— Ты можешь одолжить мне немного денег? Свои я потратила на подарок Джейсону.
Папа роется в кармане свободной рукой.
— Вот тебе еще, чтобы ты могла позвонить мне, когда будешь готова ехать домой. Я сразу приеду.
— Мы заходим? — спрашивает Дэвид.
Я киваю:
— Да, я готова.
При входе нас встречает администратор. Она сидит за столом прямо под моим плакатом.
— Добро пожаловать, — говорит она и открывает кассу. — Вы пришли танцевать?
— Моя дочь будет танцевать, а мы с сыном побудем здесь, пока не придет ее друг.
Папа расплачивается за всех, но Дэвид не хочет, чтобы ему на руку ставили штамп.
— Смотри, это совсем небольно.
Я протягиваю руку, и женщина спрашивает:
— Тебе цветок, лягушку или стрекозу?
— Лягушку, пожалуйста.
Она ставит штамп на тыльной стороне моей руки, и я показываю его Дэвиду:
— Смотри, лягушка.
Дэвид дает мне руку, и я подставляю ее так, чтобы можно было поставить штамп.
— Пахнет чем-то вкусным, — говорит папа.
— У нас тут продают выпечку, и еще можно купить попкорн и газировку. — Женщина указывает в холл, где стоят столы с шоколадными кексами и пирожными. — Есть по 50 центов, есть по доллару. Но еду и напитки нельзя проносить на танцплощадку.
— Это правило, — говорит Дэвид.
Доска объявлений обклеена афишами, а вход на танцплощадку украшен лентами и мерцающими белыми рождественскими гирляндами.
Папа останавливается поговорить с кем-то у столика, где торгуют футболками с логотипом культурного центра, и до меня долетают обрывки фраз: «куча ребят», «отличный вечер», «в аптеке все прекрасно».
Дэвид подходит поближе к гирлянде, и его пальцы трепещут от волнения, как крылышки мотылька.
— Красивые гирлянды, правда? — говорю я. — Как сотни звезд.
— Как звезды, — произносит Дэвид. — Загадай желание, Квак.
Я закрываю глаза и нащупываю в кармане юбки деньги, которые дал мне папа. Из зала доносится энергичная жизнеутверждающая музыка.
Когда я открываю глаза, Дэвид смотрит на меня в упор, его лицо в нескольких дюймах от моего.
Считается, что если сказать свое желание, то оно не сбудется. Но я не думаю, что с желаниями все обстоит именно так. Не верю, что где-то есть такая вредная Фея желаний с записной книжкой, которая проверяет, произнесено желание вслух или нет. Хоп! Ты сказал свое желание. Не будет тебе нового велосипеда! Но, поскольку желание мое почти несбыточное, какая разница, узнает фея о том, что я произнесла его вслух, или нет.
— Пусть у всех будут равные возможности, — говорю я. — Потому что иначе получается гнусно. А ты чего желаешь?
— Виноградную шипучку.
Не могу удержаться от улыбки:
— Ты загадал виноградную шипучку?
Он не отвечает, и я достаю руку из кармана. Взяв одну из его трепещущих ладоней, я вкладываю в нее доллар и загибаю ему пальцы.