– Собственно, я хотел бы поговорить с Тусей.
Между нами произошло недоразумение, и я хотел бы все объяснить.
– Ты можешь это сделать, если будешь идти, куда шел, не останавливаясь, – ехидно сказала Лиза.
– Мне кажется, что нам с Тусей переводчики не нужны, и адвокаты тоже. – Он перевел взгляд на Тусю. – Можем мы поговорить без посредников?
Туся повернулась к Лизе:
– Может, действительно поговорить с ним? Он ведь просто так не отстанет.
– Как хочешь, – рассердилась Лиза. – Только, по-моему, до сих пор он тебе ничего хорошего не сказал. Мне нужно в учительскую, забыла отнести журнал. Встретимся на крыльце, – небрежно бросила она.
Когда они остались наедине, Егор сначала молчал. Туся справилась со злополучным ботинком и сидела, держа сумку на коленях, как будто защищаясь от Егора.
– Пойдем на улицу, – наконец предложил он. – На крыльце и поговорим.
– Пойдем, – согласилась Туся, и они вышли из школы.
Девчонки из младших классов играли в классики и в резиночки, смеялись и толкали друг друга. Тусе казалось, что еще совсем недавно и она вот так прыгал а и резвилась и хотела поскорее вырасти, не представляя, какую боль принесет ей это взросление.
Конечно, в любом возрасте есть свои трудности.
В детском саду Туся тоже была влюблена в мальчика по имени Игорь, а он гораздо больше интересовался кубиками, чем ее скромной персоной.
Но в детстве страдание не может быть долгим, и почти любая боль лечится сливочным мороженым, ну, в крайнем случае, двумя.
– Туся, – сказал Егор. – Я понял свою ошибку. Плохо, когда человек не признает своих ошибок, но когда он делает это слишком часто – возникают сомнения в его искренности.
– Я не должен был тебя целовать в кафе. Это тебя отпугнуло.
Он говорил так, как будто работал психоаналитиком, к которому пришла на прием бестолковая пациентка, и это взбесило Тусю.
– Ты не должен был делать многого другого, оглядываясь по сторонам, потому что скоро должен был приехать Герман, сказала она.
– Например? – Егор удивился тому, что кто-то, кроме него, осмелился критиковать его поведение.
– Ты не должен был встречаться со мной только затем, чтобы вызвать ревность Лизы. Это раз. Не должен был смеяться над моими чувствами. Это два. Продолжать?
– Не надо, – сказал Егор. Он понимал справедливость многих ее упреков, и ему было неприятно.
– И к тому же, как ты знаешь, я встречаюсь с другим человеком. – Туся подняла на него зеленые, почти изумрудные глаза, и Егору стало не по себе оттого, насколько она прекрасна. – Понимаешь? И я счастлива.
Егору претила сама мысль, что кто-то может быть счастлив без него. Но сначала от него ускользнула Лиза потом – Туся. Это было уже слишком. Он стал надвигаться на Тусю; его кулаки инстинктивно сжались.
– Это неправда, – сказал он, и его щека нервно задергалась. – Этот хлыщ, разъезжающий на папочкиной машине, не мог заменить меня.
– Конечно, не мог, – послышался за спиной голос Германа.
И не успел Егор обернуться, как Герман заломил ему руку назад, и тот скукожился от боли.
– Было бы очень трудно заменить такого подлеца, как ты, – тем же спокойным тоном продолжал Герман. – Мне это не по силам.
– Ой-ой-ой, – как девчонка, запричитал Егор. – Больно!
– Зато мне вполне по силам сломать тебе руку, как будто не слыша криков боли, продолжал Герман. – Может, гипс добавит тебе привлекательности? Ты ведь считаешь себя неотразимым?
Егор не отвечал. Его рот был открыт в беззвучном крике; голова тряслась. Тусе показалось, что лицо его изменилось до неузнаваемости, потому что боль сильно меняет человека.
– Отпусти его, – попросила она.
– Отпустить? – переспросил Герман; хотя он прекрасно расслышал. – Это почему еще?
– Ему же больно, – робко вступилась Туся.
– А тебе разве не было больно, а? – Герман вошел в раж. – Скажи, когда ты лежала в больнице, а он издевался над тобой, тебе не было больно?
Девчонки во дворе перестали прыгать и замерли, с любопытством наблюдая за этой сценой. Входная дверь хлопнула, Герман повернулся, чтобы посмотреть, кто идет, отчего сильно дернул руку Егора, и тот закричал еще громче.
– Лиза! – кинулась к подруге Туся. – Сделай что-нибудь, они же поубивают друг друга!
Лиза умела не терять самообладания в самых критических случаях. И еще – она всегда была на стороне того, кто слабее, даже если он и не прав.
– Герман, – спокойно сказала она, подходя к нему и касаясь его руки. – Отпусти его, он и так достаточно наказан. Пожалуйста, отпусти. Сейчас выйдет кто-нибудь из учителей, и у нас с Тусей будут неприятности. Да и у тебя тоже.
Непонятно, какой из доводов оказался самым убедительным, но только Герман отпустил Егора и отряхнул руку о штанину, как будто в чем-то испачкался. Егор все еще не мог отдышаться и выпрямить заломленную назад руку. Он скулил, как побитая собака, и исподлобья с ненавистью смотрел на своего обидчика.
– Ее благодари, – сказал ему Герман, указывая на Лизу. – Если бы не она, тебе бы несдобровать.
Егор наконец отдышался и погрозил здоровой рукой:
– Ну, придурок, это тебе так не пройдет! Ты же мне руку сломал!
Герман притворился, что делает шаг навстречу Егору, и тот испуганно отшатнулся. Девчонки из младших классов громко засмеялись.
– Пойдемте, девочки, – обратился Герман к Тусе и Лизе. – Кажется, представление закончилось.
И они пошли прочь, а Егор так и остался стоять на месте, поддерживая пострадавшую руку.
– Герман, – строго сказала Лиза. – Ты не должен был этого делать. Конечно, я бы сама с удовольствием отлупцевала Егора, но не так же…
– Он врет, как всегда, – улыбаясь, сказал Герман.
Он нажал на брелок, отключая сигнализацию в машине, и продолжил:
– Ничего я ему не сломал. Просто он очень себя любит и не привык к элементарной боли. А я это исправил.
Лизу раздражало даже не то, что он говорил, а то, как он говорил – спокойно, уверенно, без тени сомнения и даже с каким-то непонятным удовольствием.
– К тому же он хотел ударить Тусю. Не мог же я равнодушно на это смотреть?
– Туся, это так? – спросила Лиза.
– Да, – едва слышно ответила Туся.
Она знала, что Егор никогда бы не ударил ее. Он часто бывал агрессивным и злобным, мог пригрозить, мог корчить из себя забияку, но бить девушку – все-таки это не его стиль.
«Но Герману откуда знать, что Егор меня не ударит? – оправдывала Туся любимого. – Он просто хотел меня защитить. Ведь Егор надвигался на меня с кулаками… »
Но на душе у нее было неспокойно.
Почему-то вдруг ей вспомнилось, как они с Германом смотрелись в две половинки одного зеркала. Она снова увидела его лицо со спущенными на глаза волосами, не лицо, а страшную морду оборотня.
Туся взглянула на Германа – он улыбался и что-то оживленно рассказывал.
«Каким он может быть разным, – подумала Туся. Сейчас, глядя на него, ни за что нельзя было подумать, что десять минут назад его лицо было сведено гримасой ненависти и злобы. – Как хорошо, когда рядом тот, кто может защитить, – с нежностью подумала она. – Но не хотела бы я быть его врагом».
8
Не глядя на прохожих, Туся шла по улице, что-то бормоча себе под нос. Раньше она любила смотреть по сторонам, разглядывать лица людей, их одежду, их походку, но теперь ей было не до того. Герман заболел, он скучал, и некому было за ним ухаживать. А Туся с радостью прогуливала школу, чтобы побыть с ним наедине. Она шла и несла в сумке вместо учебников и тетрадей малиновое варенье, мед, кучу лекарств и журналов.
– Что бы я без тебя делал? – сказал Герман, когда она вошла в его комнату, и эти слова были для нее лучшей похвалой.
Он лежал на диване, одетый в теплую пижаму, а горло его было завязано шерстяным шарфом. Его глаза покраснели, а волосы свалялись от долгого лежания.
– Отвратительно выгляжу? – спросил Герман. Конечно, болезнь никого не красит, но Туся так его любила, что он казался ей милым и теперь.
– Ну что ты! – с укором сказала она. – Ты лучше всех, кого я знаю. Правда….
Сначала Туся посидела с ним рядом, рассказывая о том, как по дороге к ней пристал какой-то сумасшедший, сказал, что где-то ее видел и пока не вспомнит где – не успокоится.
– Я так и оставила его стоять посреди улицы и вспоминать, – со смехом говорила она. – Наверное, до сих пор там стоит.
– И каким он был, этот сумасшедший? – хрипло спросил Герман. – Молодым и красивым?
Туся увидела, как в его глазах зажглись такие знакомые огоньки ревности. Эти огоньки зажигались всякий раз, когда Туся рассказывала об одноклассниках, о знакомых мальчиках или даже учителях-мужчинах. Но оказалось, что ревность распространяется и на безумных незнакомцев.
– Ну что ты, – поспешила успокоить его Туся. Он был старым и страшным, с трясущимися руками. – С такими? – И Герман стал изображать старика, тряся головой: скрюченными руками он попытался схватить Тусю, но она вырвалась и сказала:
– Пойду на кухню, приготовлю тебе чай и разогрею бульон.
– Но у меня нет бульона, – сказал Герман.
– Зато у меня есть, – торжественно сказала Туся, доставая из сумки термос. – Для больных бульон это самое первое дело.
На кухне она поставила разогреваться бульон, включила чайник и уже мыла посуду, когда спиной почувствовала, что она не одна.
Она обернулась и увидела мальчика лет десяти, худощавого, с оттопыренными ушами. На нем был старый спортивный костюм, руки он держал в карманах и пристально разглядывал Тусю.
– Здравствуй, – сказала она.
Мальчик продолжал молчать. Со стороны могло показаться, что он впервые увидел человека.
Так и не дождавшись ответа, Туся представил ась:
– Меня зовут Туся. А тебя?
– Странное имя, – сказал мальчик, не отрывая от нее глаз. – Не настоящее?
Туся смутилась. Она уже привыкла к тому, что ее манера называться Тусей не вызывает восхищения у взрослых, но впервые маленький мальчик выразил недовольство по этому поводу.
– Вообще-то назвали меня Наталья, – призналась она. – Но это такое распространенное имя, к тому же оно мне не нравится. Поэтому друзья зовут меня Тусей.
– Хорошо, – кивнул мальчик. – А почему ты моешь посуду?
– Потому что она грязная, – в тон ему ответила Туся.
– Поставлю вопрос по-другому, – невозмутимо продолжал расспросы мальчик. – Почему ты моешь грязную посуду именно здесь?
– Потому что Герман заболел, а я за ним ухаживаю. Такой ответ тебя устраивает?
– Вполне, – снова кивнул мальчик. – Значит, ты новая девушка Германа?
Этот вопрос неприятно задел Тусю. Что это значит – «новая девушка»? Звучит, как «очередная девушка». Тусе стало не по себе и захотелось побросать посуду обратно в раковину, вылить бульон и уйти куда глаза глядят. Но она подавила свою обиду. Ведь перед ней всего-навсего маленький мальчик, который любит задавать вопросы.
– Можно сказать и так. А вот ты кто такой?
– А я его брат, Сережа, – сказал мальчик, вынул руку из кармана и протянул для пожатия.
Туся быстро вытерла ладони полотенцем и пожала тонкую, но энергичную руку.
– Надо же! – удивилась Туся. – Я и не знала, что у Германа есть брат. Он никогда не говорил о тебе. – О тебе тоже, – сказал Сережа. – Но это неудивительно. В нашей семье все очень скрытные. – Все-все? И мама, и папа?
Туся задала этот вопрос нарочно. Она хотела вытянуть из Сережи как можно больше, потому что Герман говорил о своей жизни с неохотой.
– И мама тоже. А папы у нас нет.
Туся понимающе кивнула.
– Что ж, так часто бывает, – сказала она. – От нас отец тоже ушел.
Но Сережа отрицательно замотал головой.
– Наш папа не ушел. Он погиб. Сгорел на даче, когда я был совсем маленьким. Поэтому я его почти не помню.
– Какой ужас! – Туся была так потрясена, что даже села на стул. – Герман никогда мне этого не говорил.
– И не расскажет, такой он человек. Вдруг Сережа спохватился.
– Ты, пожалуйста, тоже не рассказывай ему обо мне, а то он рассердится.
– И что будет?
– Плохо будет, – убежденно сказал мальчик. Пожалуйста; не говори.
– Конечно, не скажу, – успокоила его Туся.
Ей нравился Сережа, хотя он был совсем не похож на Германа.
– До свидания, – он снова протянул ей руку. Пойду в свою комнату.
Было видно, что рукопожатие – это новая Сережина привычка, доставляющая ему удовольствие.
– Пока, – сказала Туся.
Она трясла руку Сережи, отчего рукав свободного спортивного костюма задрался, и она увидела на розовой коже фиолетовые синяки.
– Ой, что это?
– Да так, – мальчик смутился и чего-то испугался. – Это я неудачно упал.
– Хочешь, я тебе сделаю йодовую сетку? У вас есть йод?
– Нет, спасибо, – улыбнулся Сережа. Он улыбался так же широко и обаятельно, как и его старший брат. – На мне все заживает, как на собаке.
За разговорами с Германом время пролетало незаметно. Они говорили без умолку, смеясь и перебивая друг друга. Казалось, их разговоры никогда не закончатся.
«Так странно, – думала Туся, – когда я любила Егора, нам тоже всегда было о чем говорить. А вместе с любовью закончились и темы для разговоров».
Любовь все делает интересным. Любая мелочь становится важной, любой пустяк достойным обсуждения. Можно без конца говорить о всяких глупостях, О ерунде, смеяться и обмениваться нежностями.
Неожиданно в дверь позвонили.
– Кто это? – спросила Туся.
– Наверное, мать пришла, – небрежно ответил Герман.
– Я открою? – Туся и боялась и хотела познакомиться с матерью Германа.
– Сиди, – почти приказал он. – Ключи есть – сама откроет.
Было слышно, как в дверях завозились с ключом.
– Кто дома? – послышалось из прихожей. Герман не откликался.
– Все! – послышался издалека голос Сережи. Все дома!
На пороге комнаты появилась мать Германа. Это была красивая, полная женщина с карими глазами. Очень короткая стрижка ничуть не портила ее; густые темные волосы смотрелись как маленькая шапочка. На ней был строгий, деловой костюм и много золотых украшений. Она покачивалась в дверях, опираясь на косяк, и без труда можно было заметить, что женщина пьяна.
– Привет всем! Вот и я пришла! – радостно объявила она.
– Здравствуйте, – почтительно сказала Туся.
– Как всегда не вовремя, – злобно заметил Герман .
– Фу, какой ты невоспитанный, сынок, – с пьяной обидой проговорила мать. – Никакого почтения к родителям! – и бессильно развела руками.
На минуту она как будто пришла в себя и заметила присутствие постороннего человека.
– Ната, это ты? – обрадовалась она. – Что-то давно к нам не заходила!
Туся побледнела, и губы ее задрожали. Она хотела сказать, что ее зовут Туся и что она просто похожа на Нату, но Герман не дал ей и рта открыть. Он сел на кровати и закричал:
– Мама, прекрати! – На лице у Германа появилось знакомое Тусе выражение бешенства. – Замолчи сейчас же!
– Я что, уже не могу поздороваться с гостьей? Это в своем-то доме? – не на шутку обидел ась женщина.
– Мама! – в комнату вбежал Сережа. – Мама, пойдем отсюда! Ну же, пойдем со мной!
Он попытался вывести ее из комнаты, дергая за рукав пиджака, но она стояла, даже не шелохнувшись.
– Я хочу поговорить с Натой! – капризно заявила она. – Имею я на это право?
Все присутствующие молчали. Герман вращал зрачками, сдерживая приступ бешенства, Сережа продолжал легонько тянуть мать за лацкан пиджака, а Туся сидела, неестественно выпрямив спину, и с ужасом ждала – что будет дальше. Раньше ей никогда не приходилось быть свидетелем семейных сцен, и она чувствовала себя маленькой, растерянной и глупой.
– Почему ты так давно к нам не заходила? – снова спросила мать Тусю.
И не успела та ответить, что ее путают, как мать продолжила:
– Можешь не отвечать. Я и так все знаю – сердце матери не обманешь. Вы поссорились с Германом.
– Я… – начала было Туся, но ее никто не слушал.
– Знаю, что у него невыносимый характер. Иногда мне самой не верится, что это мой сын. Но он тебя любит – это правда. А с этим нельзя не считаться.