Мать тяжело вздохнула и провела рукой по ежику волос. Издалека она казалась молодой, но вблизи было видно, как много морщин у нее вокруг глаз.
– Спасибо, но я не… – опять начала Туся.
– Теперь вы опять вместе, и я рада. Правда, рада. Потому что ты всегда мне нравилась.
Тусе было больно слышать эти слова. Она чувствовала себя подделкой под бывшую девушку Германа, неумелой и бездарной подделкой. Ей захотелось убежать из этого странного дома, где все принимают ее не за ту, кто она есть, и дать волю слезам.
Но вместо этого она сидела, слегка опустив голову, и слушала пьяные признания матери Германа.
– Мама, – как можно спокойнее сказал Герман. – Я хочу, чтобы ты ушла.
Мать вздрогнула, как если бы ее ударили плеткой, и втянула голову в плечи.
– Как это – ушла? Куда ушла?
– Да мало ли куда! – хриплым от болезни голосом закричал Герман. – Я просто хочу, чтобы ты оставила, меня в покое.
– Нет, ты послушай, – обратилась женщина к Тусе, как будто искала у нее поддержки и защиты, – как он разговаривает с матерью!
– Все твои слова – сплошное притворство. Ты никогда по-настоящему не интересовалась моей жизнью. Просто любишь совать свой нос, куда не просят!
– Герман. – Глаза его матери увлажнились, в голосе появились жалостливые нотки. – Не надо так.
– Уходи, не• могу больше тебя видеть! – вопил Герман. – Убирайся!
Его мать повернулась и вышла.
– Мама, не надо! – услышала Туся голос Сережи.
Хлопнула входная дверь, каблуки заспешили к лифту.
Сережа заглянул в комнату и взволнованно сказал:
– Герман, она уходит.
– Скатертью дорога, – огрызнулся тот.
– Она поедет на машине, – канючил Сережа. – Скажи ты, останови ее!
– Ей же нельзя за руль в таком состоянии, – вступилась Туся. – Это очень опасно. Ты должен ее остановить.
– Туся, запомни. – Его тон был таким ледяным, что ей показалось, как будто ее окатили водой из проруби. – Я никому ничего не должен. К тому же давай договоримся – со своими родственниками каждый разбирается сам. Моя мать – это моя проблема, поняла?
Туся молчала, все ниже опуская голову. Она чувствовала себя лишней и чужой в этом доме.
– Кроме того, я устал и хочу спать. – Герман повернулся лицом к стене и накрылся одеялом почти с головой. – Не возражаешь?
– Хорошо, – сказала Туся, вставая:– Я тебе завтра позвоню.
Герман ничего не ответил.
Туся вышла на улицу и вдохнула полной грудью.
Она испытывала облегчение оттого, что покинула этот непонятный дом, где люди могут кричать так громко, что барабанные перепонки, того гляди, лопнут.
«Просто у него температура, поэтому он такой раздражительный», – оправдывала она Германа. И все равно была рада, что теперь может пойти к Лизе, спокойно посидеть и рассказать обо всем, что случилось.
«Может быть, тогда все встанет на свои места?» – думала она. Ведь Лиза всегда умела находить нужные слова, чтобы успокоить подругу.
9
– Какой кошмар! Какой ужас! – то и дело повторяла Лиза, слушая рассказ Туси.
Они•сидели на кухне, потому что это было их любимое место, пили кока-колу, ели печенье и разговаривали.
– Если ты будешь так реагировать, вообще ничего не стану рассказывать, – обиделась Туся.
– Ну, прости, прости, – поспешно сказала Лиза. – Больше не буду. Хочешь, намажь печенье повидлом?
Туся улыбнулась и взялась за ложку.
Ей нравилось бывать у Лизы, потому что та всегда угощала ее чем-нибудь вкусненьким, а когда на душе так тревожно, невозможно обойтись без сладкого.
– Туся, хочешь знать мое мнение? – спросила Лиза, когда рассказ был окончен.
– Угу, – пробурчала Туся, потому что рот у нее был забит печеньем.
– Помнишь, как там в той песенке? «Забирай свое и беги, беги, беги, уноси свои ноги, ноги, ноги». По-моему, именно так тебе и следует поступить.
– Но почему? – воскликнула Туся.
Конечно, многое в поведении Германа и ей самой казалось странным, но о том, чтобы расстаться с ним, она и подумать не могла.
– Сказать по правде, он меня пугает, – призналась Лиза. – Мне очень не понравилось то, что он сделал с Егором. Теперь, с рукой на пере вязи, он даже вызывает у меня симпатию…
– С рукой на перевязи? – переспросила Туся. А что с ним?
– Ой, я и забыла, что ты прогуляла школу и ничегошеньки не знаешь! – спохватилась Лиза. – У Егора-то нашего рука вывихнута. И знаешь, благодаря кому?
– Догадываюсь, – погрустнела Туся.
– Оказывается, он ничуть не притворялся, когда завывал от боли. Теперь ходит с забинтованной рукой и перекошенным лицом. Так что ты можешь гордиться – из-за тебя происходит смертоубийство.
– Да уж, какая тут гордость, – горько сказала Туся.
Раньше ей всегда хотелось, чтобы ее защищали, за нее сражались, ведь это так романтично. Но когда она представила покалеченного Егора, то поняла, что в этом нет ничего романтичного.
– Тебе не кажется, что слишком много трагедий вокруг одного человека? – внезапно спросила Лиза. – Ты о чем? – Туся думала о своем, и Лизины слова вывели ее из задумчивости.
– Смотри, отец Германа сгорел на даче, его девушка погибла какой-то дикой, нелепой смертью, при первом же знакомстве с Егором он сломал ему руку. Не многовато ли?
– Многовато, – подтвердила Туся, но тут же добавила: – Бывает же так, что одни люди живут себе припеваючи, а на других падает несчастье за несчастьем?
Лиза в задумчивости потерла висок.
– Кому жизнь – карамелька, а кому – одни муки? Бывает и так, – согласилась она. – Но все, что связано с Германом, кажется мне очень подозрительным. Кстати, ты видела хотя бы одного его друга?
– Нет, – ответила Туся.
– Вот это тоже странно, – сказала Лиза и начала ходить по кухне из угла в угол.
– Сначала я думала, что он меня не хочет знакомить со своими друзьями, – призналась Туся. – Но потом он сказал, что их у него нет, потому что он… – Она вспоминала слово: – О! Самодостаточный!
– Ни одного друга за всю жизнь! Это плохо говорит о человеке, – категорично заявила Лиза.
Может быть, близких друзей не может быть много, но знакомых должно быть пруд пруди, в.этом Лиза была убеждена. Должны быть люди, которым ты можешь позвонить, и они будут рады, или с которыми ты можешь встретиться и поговорить о том, что волнует.
Другие люди – это зеркала, отражаясь в которых мы можем понять свою истинную ценность, а когда перед человеком нет зеркала, он быстро теряет человеческий облик.
– Кроме того, – продолжила Лиза вслух, – если человек хамит своим родственникам, не думай, что с тобой он будет обращаться по-другому.
– Это ты о его матери?
– Да, о ней. Уж не знаю, что она ему сделала, а только никакая мать не заслуживает, чтобы с ней так разговаривали.
Туся приуныла, даже перестала есть печенье и замолчала. А Лиза разозлилась на себя за то, что огорчила лучшую подругу, но, когда хочешь добра, часто приходится делать больно.
– А может быть, я и не права, – с наигранной веселостью сказала она. – Может, сегодня день такой нервный. Может, сегодня полнолуние или что-нибудь еще.
Туся робко улыбнулась.
– Я не могу потерять его сейчас, – призналась она, – Я слишком к нему привязалась.
– Значит, не потеряешь, – убежденно сказала Лиза. – А можёт, он мне так не нравится, потому что слишком нравишься ты, и все вокруг кажутся недостойными тебя?
Лиза обняла подругу и поцеловала в висок. В такие моменты ей казалось, что она намного старше Туси и должна беречь и защищать ее, потому что, когда человек любит, он становится слепым и беззащитным, как новорожденный котенок, которого несут топить.
10
На следующий день рано утром Туся снова отправилась навещать Германа. Она оправдала его поведение высокой температурой и присутствием в организме злого вируса и все простила.
Туся позвонила, но никто не открывал. Она звонила все настойчивее и прислонялась ухом к двери, чтобы услышать – не идет ли кто ей навстречу.
Но никто не шел.
Тогда Туся бессильно оперлась о дверь, и, к ее большому удивлению, дверь поддалась и плавно открылась.
Пройдя прямиком в комнату Германа, Туся обнаружила его безвольно лежащим на разобранной кровати. Лица не было видно, а волосы разметались по подушке.
– Герман, это я, – сказала Туся, касаясь его плеча. – Ты не спишь?
Он не отвечал, но Туся почувствовала, что плечо его тихо вздрагивает. Она погладила его по волосам, отчего он затрясся еще сильнее, и уже можно было различить звуки сдавленных рыданий.
– Герман, что с тобой? – не на шутку испугалась Туся. – Ответь мне!
И тут он повернулся к ней, и она увидела помятое, заплаканное лицо, искаженное страданием. Никогда Туся не видела его в таком состоянии. Все внутри у нее похолодело от страшного предчувствия.
– Ее больше нет, – чужим, резким голосом сказал он. – Не могу смириться с тем, что ее больше нет!
«Почему вдруг он вспомнил о Нате? – подумала Туся. – Конечно, такая боль всегда с тобой, об этом приходится помнить всю жизнь. Но странно, что сейчас, спустя несколько лет, он все переживает так остро».
Туся совсем не ревновала. Ее теперь не волновало, что он убивается о другой. Важно было одно ему плохо, и его надо утешить.
Она убрала мокрые от слез волосы с его лица и сказала:
– Пожалуйста, не плачь, ведь слезами горю не поможешь. И потом, ты не должен так мучить себя. Это случилось давно, незачем так горевать…
Трудно утешить того, кто по-настоящему страдает. Все слова кажутся неуместными и глупыми. Но их обязательно нужно произносить, потому что любые слова лучше той тишины, которая наступает после потери.
– Давно? – крикнул Герман. – Да это случилось вчера! Вчера днем. А в это время она была еще жива!
«Наверное, от болезни у него все помутилось в голове, – решила Туся. – Не надо ему перечить».
– Тебе нужно отдохнуть, – тоном заботливой медсестры сказала она. – Наверное, не спал всю ночь, так?
Герман не отвечал, а только смотрел на нее, как на умственно отсталую.
– Моя мать погибла, – сказал он, чеканя каждое слово.
Тусе показалось, что на какое-то время она оглохла, таким неправдоподобным было то, что она слышала.
– Что ты сказал? – переспросила она.
Ей хотелось, чтобы он повторил фразу, но оказалось, что она не ослышалась.
– Моя мать погибла, – так же четко повторил Герман.
– Но я же ее видела только вчера! – воскликнула Туся, как будто это что-то меняло. – Как это случилось?
– Не справилась с управлением. По крайней мере, так говорят. Погибла через полчаса после того, как вышла из дома. Развила недопустимую скорость.
Герман говорил отрывисто, с большими паузами, как будто читал текст какой-то страшной телеграммы.
– Не могу поверить, – проговорила Туся, сдавливая виски руками. – Если бы мы ее остановили. Если бы не дали сесть за руль в таком состоянии.
Туся заплакала.
Ей было страшно оттого, что еще вчера она разговаривала с женщиной, которой сегодня уже нет на свете, а ведь они даже не познакомились, Туся так и не узнала ее имени. Она как будто все еще видела ее перед собой: короткая стрижка, строгий костюм, увлажненные от обиды карие глаза…
Туся плакала оттого, что смерть может стоять так близко, а люди этого и не заметят; оттого, что это может случиться с каждым, независимо от возраста и здоровья.
Она подумала о своей маме, и ей стало жутко от самой мысли. «Я бы этого не пережил а», – подумала Туся и заплакала еще горше.
Герман схватил ее за руку так, что ей даже стало больно.
– Мы ничего не могли сделать. – Он приподнялся на кровати, глаза его лихорадочно блестели. Слышишь, ничего!
– Мы могли ее никуда не пускать, – настаивала Туся. – Мы могли ее отговорить! И сейчас она была бы жива!
– Глупо и жестоко так говорить, – сказал Герман, выпуская ее руку. – Если ты такая умная, то почему ты не остановила ее? Почему?
– Да потому что ты сказал, что твоя мать – это твоя проблема, – вставая, крикнула Туся. – И потому, что я видела ее впервые и ты вообще меня не представил! И откуда я знаю, какие у вас дома порядки!
Туся снова заплакала. Напрасно говорят, что беда объединяет людей. Чаще бывает наоборот – в горе каждый чувствует себя непонятыми одиноким.
– Зачем ты встала? – спросил Герман.– Собираешься уходить?
Туся действительно хотела уйти после обвинений Германа, даже взяла свою сумку, но теперь замерла в нерешительности.
– Я тебя не удерживаю, – грустно сказал он. – Можешь идти.
Неподвижным взглядом он принялся разглядывать узоры на ковре.
– Герман, – позвала она.
– Можешь ничего не говорить, – сказал он. – Я и так принес тебе много неприятностей.
И тут на Тусю нахлынула волна необъяснимой нежности к этому странному, непонятному человеку. Она вспомнила все лучшие дни, которые они провели вместе, их поездки за город, прогулки вдоль реки… Вспомнила, как он первый раз ее поцеловал под мостом, когда над ними проносился поезд. Тогда ей показалось, что они уносятся вслед за вагонами – кудато очень далеко, где не бывает одиночества и грусти.
«Неужели все это было ошибкой? – спрашивала она сама себя и не могла поверить. – Неужели я обозналась, принимая его за близкого, единственного человека?»
Теперь, когда ему было так плохо, Герман не цеплялся за нее, не удерживал, и именно это не позволяло ей уйти, бросив его одного.
«Я не имею права на него обижаться, – решила Туся. – Главное – пережить это несчастье, а потом все как-нибудь обойдется».
– Герман, – сказала она вслух, – я и не собиралась никуда уходить.
Она села с ним рядом, взяла его за руку и ласково посмотрела в глаза. Теперь, когда он был так несчастен, так нуждался в ее тепле, он был ей ближе и дороже, чем раньше. Она коснулась его щеки, провела по растрепанным волосам…
Но Герман, неправильно истолковав ее порыв, притянул Тусю к себе и крепко прижал к груди. Его ласки становились все настойчивее, а поцелуи все горячее.
– Герман. – Туся попыталась высвободиться из его объятий, но это оказалось не так-то просто. Герман, прошу тебя…
Но он как будто не слышал. Его руки торопливо расстегивали пуговицы на ее платье, а губы жадно искали ее губ.
Никогда раньше Туся не попадала в такое дурацкое положение. С одной стороны, ей не хотелось обижать Германа, особенно сегодня, но, с другой стороны, она не чувствовала радости от его прикосновений и напора, скорее, ей было неприятно.
– Прекрати, – наконец вырвавшись из его объятий, крикнула Туся. – Мы не должны этого делать.
– Почему? – Дыхание Германа стало неровным. – Разве ты меня не любишь?
– Люблю, – просто ответила Туся. – Но это совсем другое.
Герман усмехнулся. В его усмешке было что-то пренебрежительное и обидное для Туси, и она это смутно почувствовала.
– Ты смеешься надо мной? – прямо спросила она. – Считаешь меня маленькой?
– Никогда не считал. До этого момента…
Он лежал, безжизненно свесив руку с кровати, а Туся сидела рядом в напряжении, готовая в любой миг вскочить.
– Разве ты не понимаешь, что я взрослый человек, не то что твои школьные дружки? Мне не достаточно поцелуев и пожатия рук…
– Значит, тебе недостаточно меня? – со слезами в голосе спросила Туся.
– Достаточно, – сказал Герман. – Но ты нужна мне вся. Если бы ты меня любила…
– Если бы ты меня любил, то не настаивал бы. Туся заплакала, размазывая слезы по лицу.
– Ты что же думаешь, меня можно обмануть? – ни с того ни с сего спросил Герман. – Ошибаешься, это не так-то просто.
– Обмануть? Я и не думала тебя обманывать. Туся была в полном недоумении.
– Я все видел, милая, не отпирайся. – Выражение лица Германа не предвещало ничего хорошего. – В кафе стеклянные двери. Вы сидели у входа. Ты и твой дружок.
Туся даже не сразу поняла, о чем он говорит, потому что после последнего поцелуя с Егором произошло столько событий, что тот день почти стерся из памяти.