Но тут подаёт ему Вострушечка сизого голубка, а тот, не дождавшись, пока царь руки протянет, возьмёт его, — порх! — да над крышами и взлетел!
— Вот, — говорит Вострушечка-семилеточка, — вам, ваше царское величество, и мой подарок — не подарок. Вот я перед вами и не одета, и не раздета, ни на лошади, ни пешком! Где Терёшка?
А царю Терёшку отдавать неохота. Пустился царь на хитрость новую.
— Хорошо, — говорит, — хорошо! Будет тебе Терёшка… Только сначала выбери себе сама и от меня подарочек.
И хлопает царь в ладоши, и на крыльце откуда ни возьмись сразу три барашка.
Один барашек — белый, а копытца — звонкие, изумрудные. Другой барашек — ещё белее, а копытца — янтарные. Ну, а третий барашек — простой, серенький, копытца обыкновенные, и даже как будто бы не совсем он здоров. Всё вниз глядит, головы почти не держит.
— Вот, — говорит царь, — какой тебе барашек самым дорогим покажется, того и забирай. Только бери, да, чур, потом не передумывай!
А Вострушечка-семилеточка отвечает:
— Нечего мне думать, нечего передумывать! Я серенького беру.
— Как так? — взволновался царь. — Да чем он, этот серенький, слабенький, показался тебе дороже других?
— А тем и показался, что — слабый! Мне мамушка моя всё наказывала: отворачиваться придётся, так от всех отвернись, а от слабого — нет! Слабому помочь надо… Вот я этого барашка и беру. Я его выхожу.
— Эх! — сказал царь. — Не знал я, что ты вся в свою мамушку. Тогда бы я по-другому поколдовал-поступил… Ведь серенький-то барашек — это твой Терёшка и есть! Ну, да нашего царского слова я переменить не могу, я его должен выполнить!
И царь опять ударил в ладоши, и серенький, слабенький барашек стал шустрым Терёшкой.
Вострушечка-семилеточка подхватила Терёшку за руку, и они бегом-бегом, да всё дальше от царского терема, помчались по дороге к родному дому.
А там уж и отец — то на дорогу смотрит, выбегает, то обратно в дом забегает: готовит в честь Терёшкиного возвращения на всех своих соседей угощение. Он знает теперь: если за Терёшкой пошла Вострушечка-семилеточка, то непременно его и приведёт!
Крепкое желание
В полевой, тихой деревеньке жила девочка. И всё у неё и во всей деревеньке шло хорошо. Но это хорошее вдруг кончилось. Посеют деревенские люди пшеницу, а следом ударит нежданно крутая стужа — пшеница вымерзнет. Посеют на другой год ячмень, а тут засуха навалится — ячмень выгорит. Худо стало в деревеньке! Не пахнет больше в избах тёплыми караваями, не булькают в печках горшки с кашей, новый посев начинать тоже нечем. Да и разуверились люди: «Что, мол, теперь начинать? Всё равно, сей не сей, а ничего уж доброго не взойдёт…»
И вот — кто залёг на нетопленную печку, кто в углу сидит, даже в окошко на опустелые поля не глядит; приуныли и родители девочки. Лишь сама девочка всё выбегает за калитку, уходит по тропинкам в окрестные поля.
Родители, конечно, спрашивают: «Зачем?» А девочка отвечает: «Не хочу без дела сидеть, не хочу весь день в пустой угол глядеть… Я на тропинках-то, может, выхожу что-нибудь доброе, живое!»
И — верно. Ходила она, ходила — видит однажды в пустой полевой борозде этакое гнёздышко-шалашик. Шалашик ей всего до лодыжки, но внутри кто-то как будто бы шебуршит.
«Живое нашла… Перепёлочка!»— ахнула девочка тихо и в шалашик заглянула. А там совсем и не перепёлочка, там сидит крохотный старичок. Он синими глазками смотрит, он говорит девочке:
— Ну вот, я наконец хоть кого-то и дождался!
— Кого же ты здесь дожидался?
— Ваших, деревенских…
— Да кто ты сам-то такой? — удивляется девочка.
— Я — полевичок! Я вашим деревенским посевное зёрнышко сохранил. Оно — счастливое. Только надо за ним как следует поухаживать. Зови сюда скорей всех желающих.
Девочка — бегом в деревню, девочка стучит во все окошки:
— В поле, в шалашике старичок-полевичок сидит, нас ждёт! У него есть одно счастливое зёрнышко! Кто желает за зёрнышком поухаживать?
Только на стук никто не выходит, все отмахиваются, все отвечают:
— Какой такой полевичок? Мы в него не верим… И что проку в одном-единственном зёрнышке? Вот если бы целый воз, тогда бы — да! А так, заниматься неизвестно чем да наудачу, нет у нас больше никакого желания…
Все сказали: «Нет!», родители ответили так же, и девочка вернулась к шалашику одна.
Старичок головой покачал, руками развёл:
— Что ж… Если деревенские люди всякую веру да желание растеряли сами, то и мне для них не сделать ничего.
Старичок вздохнул, нахлобучил потуже соломенный картузик, и девочка поняла, что он собрался уходить.
— Постой, дедушка! — закричала она. — Постой! Не уходи! Желание растеряли не все. Ухаживать за зёрнышком желаю я!
Остановился старичок, глянул на девочку с недоверием:
— Так ли? Желание-то должно быть очень крепким. Не на минуту, не на час, не на один день.
— Оно у меня, дедушка, надолго! Оно у меня — навсегда! Говори, что нужно делать?
И старичок подал девочке обыкновенное с виду зёрнышко.
— Надо его вот здесь посадить и надо его полить.
— Вмиг, дедушка, посажу! Вмиг полью!
Побежала девочка опять в деревню, возвратилась с лопатой, с ведром, полным колодезной воды. А когда посадила зёрнышко и собралась его поливать, то старичок говорит:
— Колодезная вода не годится. Она слишком жёсткая. Тут нужна водица мягкая, речная.
И пускай речка была очень и очень не близко, берега её крутыми, высокими, а всё равно девочка из этой речки принесла теперь воды мягкой.
Но земля в поле высохла настолько, что воду выпила сразу, и старичок говорит:
— Неси ещё!
Так и таскала девочка воду целый день. А ведро тяжёлое, а руки не слишком сильные, да и всё время есть хочется. Старичок же спрашивает лишь об одном:
— Не пропало твоё желание?
— Нет, не пропало… — шепчет девочка и воду всё таскает.
И вот, когда солнце на закат пошло, земля с зёрнышком напилась вдосталь, а тут и звёзды в небесах зажглись.
— Отдыхай! — разрешил старичок.
Приткнулась девочка ничком у шалашика — ночевать домой ноги не бредут.
Наутро, едва зорька зарумянилась, старичок командует вновь:
— Подымайся!
Поднялась девочка, опять было взялась за ведро, да глянула на вчерашнюю политую бороздку и — опешила!
Стоит там дерево — не дерево, стебель — не стебель, но качается на нём колос, а в колосе два огромных, спелых зерна. Одно — янтарное, другое — золотое.
Старичок весело говорит:
— Это ещё не всё чудо! И работа не вся. Забирай зёрна в передник, пойдём искать жернова-меленку.
Жернова были у девочки дома в чулане. Там, не успели порог перешагнуть, старичок велит:
— Золотое зерно спрячь подальше, бросай в жернова зерно янтарное. Да крути, старайся, не отступай!
И вот девочка старается, жернова на всю избу гремят; родители услышали шум, в чулан заглянули:
— Что, доченька, опять такое? Молоть у нас нечего, а ты зачем-то крутишь жернова…
Старичок за девочку спрятался, шепчет:
— Молчи, ничего пока не объясняй!
И девочка промолчала, родители вернулись в избу. «Пускай, мол, дитя тешится. Она у нас маленько странная!»
А девочка жернова крутит и крутит, а верхний круг, железом кованый, весом в пуд. А янтарное зерно катается под кругом, будто гладкий камень, и муки от него — ни пылинки. У девочки спина болит, руки болят, старичок же всё спрашивает прежнее, своё:
— Желание работать не исчезло? Желание не пропало?
— Не-ет… — говорит девочка, сама чуть не плачет. За вчерашний да за сегодняшний день она устала очень.
Но тут янтарное, твёрдое зерно лопнуло в жерновах, посыпалась в подставленное лукошко душистая мука. Да столько её посыпалось, что и другие все лукошки в чулане наполнились доверху.
Захлопала девочка в ладоши:
— Побегу к батюшке, к матушке! Пускай обрадуются! Пускай матушка скорее напечёт на всю деревню хлеба!
А старичок говорит:
— Нет! Матушку не зови. Теперь и хлеб на всю деревню должна ты испечь только сама.
— Так я не смогу! Я не умею! — всплеснула руками девочка.
— Ничего… Постараешься — научишься.
И поднялась девочка с места, пошла в избу — давай растапливать давно не топленную печку. Давай — умела не умела! — заводить тесто.
Мать с отцом сидят, во все глаза глядят, опять ничего понять не могут. Трещит в избе затопленная печка, с большой квашнёй возится их дочка. Возится, а сама с ног до головы вся уляпалась в тесте, вся в муке. Мать и рада, и растеряна: «Откуда хоть что взялбсь-то?!» Да вопросов теперь не задаёт никаких, лишь, видя, какая девочка неумелая, желает ей помочь. Но девочка отмахивается:
— Помогать, мамушка, ты можешь мне только советом.
Старичок шепчет из-за печки, из уголка:
— Правильно! Правильно! Только советом.
И вот девочка сама да по мамушкиной подсказке приготовила тесто, сама его разделала, сама посадила на противнях в истопленную печку.
А как противни вытащила, так и руками за голову схватилась. Хлебы в печке не испеклись, лишь закисли. Девочка в слёзы, мать ахает. Позабыли они второпях закрыть печную трубу вьюшкой, и весь нужный жар из печки раньше времени улетел.
Старичок из уголка посмеивается:
— Это не беда… Это не горе… Это — учёба! Растапливай печку, заводи тесто снова да ладом!
Взялась девочка за всю работу снова да ладом. И когда из наново истопленной печки потянуло поджаристым да запашистым, то на этот аппетитный дух сбежалась вся деревня.
Собрались ближние соседи, собрались дальние соседи, толпятся у крыльца, шумят, спрашивают:
— Что это у вас? Неужто хлеб?
А девочка с матерью выносят караваи:
— Хлеб! Угощайтесь, поправляйтесь!
Девочка добавляет:
— Это от старичка-полевичка, в которого вы не поверили.
— Теперь верим! — говорят соседи. — Теперь бы нам его увидеть, мы бы извинились.
— А вот он! — улыбнулась, оглянулась девочка.
Оглянулась — но рядом нет полевичка.
— Ах! Он, должно быть, остался в избе за печкой.
Побежала девочка в избу — в избе старичка нету.
Вернулась в сени — и там старичка не отыскала.
Заглянула в чулан — вот он, старичок!
Притулился он там за жерновами рядом с тем, со вторым, золотым зерном.
— Покажись людям! — просит девочка.
— Теперь незачем.
— Но они ж в тебя поверили!
— Верить в меня не обязательно. Я был, да и — пропал! Верить им надо в себя. Верить и дело делать, если даже и трудно. Ведь тебе очень трудно было?
— Ох, — говорит девочка, — было! Очень!
— А если бы снова всё? Ты бы не отказалась?
— Пожалуй бы, не отказалась…
— Вот пойди да и расскажи это людям сама, и передай им золотое зерно. Тебе же напоследок завет: если на что доброе решилась, то и впредь от своего желания не отступайся. А теперь — прощай!
И старичок будто растаял. Осталось в чулане за жерновами лишь золотое зерно. Девочка вынесла его к людям, и они золотое зерно посадили.
Поднялся из него большой колос с бессчётным числом зёрен пшеничных. Их достало засеять все пашни. И жизнь в деревеньке пошла хорошая опять. А если случалась беда, то люди, веря в себя, рук теперь не опускали. Они надеялись, они работали, если даже у них оставалось одно-единственное зернышко. Ведь зёрнышко-то, даже и простое, даже единственное, если за ним как следует поухаживать, всегда может обернуться самым удивительным чудом.
С кем подружиться мышке?
Из сказок разных народов
Литературная обработка Л. Кузьмина
Дивный сад — чудесные ворота
(из казахских сказок)
Жили в степи два старых друга — Асан и Хасен.
Асан возделывал тяжёлой мотыгой скудное поле, сеял пшеницу, а Хасен пас крохотное стадо барашков.
И хотя были приятели бедны, хотя оба давно овдовели, но всё же в жилищах их было не пусто, не одиноко. У Асана росла добрая помощница дочь, у Хасена — умный, работящий сын.
И вот они так бы и поживали, так бы они возле дел своих и кормились, да вдруг грянула беда. Пал на степные отары жестокий мор, и барашки Хасена погибли.
Хасен сам чуть не умер с горя.
— Был я бедняком — стал нищим! Теперь нам с сыном только и остаётся идти в чужие люди, просить милостыню.
— Мы с тобой давние товарищи, так и поступим, как товарищи, — утешил Хасена старый друг Асан. — Выбирай любую половину моего поля, бери, как я, в руки мотыгу-кетмень, и, глядишь, у земли-то как-нибудь и прокормишься.
Что тут делать? Потужил Хасен-пастух, потужил, да и стал тоже землеробом-крестьянином.
Вот он однажды вскапывает дарёную полоску, старается ударить кетменём покрепче, поглубже, и слышит — что-то в борозде как бы звякнуло.
Нагнулся, разгрёб землю, а там — чугунная крышка. Приподнял крышку, да и вздрогнул! Сидит в земле Чёрный горшок — в горшке желтеют золотые червонцы! Выхватил Хасен горшок из борозды, к другу своему помчался.
— Асан, Асан! Ты глянь, какой клад подарила тебе твоя земля! Теперь ты самый богатый в степи человек!
Но Асан говорит:
— Нет… Земля эта, Хасен, целое лето уже принадлежит тебе. И всё, что найдено там, тоже твоё.
— Но ведь, когда ты дарил мне землю, про золото ничего не знал!
— Ну и пусть! — отвечает товарищ. — Знал я — не знал, а только дарёного обратно не берут… Да и к чему мне это золото? С ним хлопот не оберёшься, а я уже старый!
— Я тоже старый…
И так бы они спорили долго, если бы Хасен не подсказал:
— Давай поженим детей наших! Они друг друга любят давно и только и ждут нашего согласия. Вот мы им дадим и согласие, и подарим всё это золото. Нам с тобой без трудов, без горьких забот пожить не пришлось, так пускай поживут они.
— Пускай! — кивнул Асан.
Ну, а молодые разрешению на свадьбу свою очень обрадовались и тут же вечерком её сыграли.
Наутро старики сидят, друг дружку с удачей поздравляют, да вдруг молодые подходят к ним и — бах! — опрокидывают, возвращают старикам тот самый, полный червонных монет, горшок.
— Зачем нам его подсунули?
— Как — зачем? Для хорошей жизни!
— Как же это жизнь — без трудов, без хлопот, безо всяких забот? Мы без трудов — обленимся, мы на готовом богатстве — перессоримся, и любви нашей придёт конец! Нет, поступайте с этим золотом, как знаете сами, а нам хватит и того, что вы научили нас жить честно, своим собственным трудом.
И глядят опять Асан с Хасеном на золото, думают: куда ж его девать? Из-за него, из-за такого добра, вот уже и споры пошли!
Думал и-думал и, наконец, надумали: «Живёт на краю степей один очень мудрый человек, нам без его совета не обойтись!»
Взяли они золото, пошли к тому человеку.
Шли-шли, видят — юрта. Юрта как юрта. Обыкновенная. Из простой кошмы. Но по голосам слышно: в юрте разговор идёт необыкновенный, учёный. Да так оно и есть: сидит там с книгою в руках седой человек, рядом — молодые люди, ученики. Один ученик — в шёлковом халате, с шёлковым поясом. Другой — в халате попроще, но тоже с шёлковым поясом. Третий — в халате совсем простом, заплатанном, вместо пояса — ситцевый старенький платок.
И тому, и другому, и третьему поклонились Асан с Хасеном, а червонцы высыпали перед мудрецом. Так, мол, и так — что с ними делать? Окажите милость, дайте совет.
Мудрец пришедших выслушал, на золото глянул спокойно, обернулся к ученикам:
— Ну? Как бы распорядились этим золотом вы, мои ученики?
И сказал ученику в шёлковом халате:
— Отвечай первым… Ты — из ханского рода, ты видел, как богатейшие в ханстве люди поступают в таких случаях…
— Я бы поступил, как сам наш великий хан! Забрал бы золото себе! — не сморгнув глазом, ответил этот ученик.
Мудрец отвернулся от него хмуро, дал знак второму ученику, тому, что был одет чуть проще: